Элиас Лённрот - Калевала

Айно, дева молодая,
Йовкахайнена сестрица,
в лес за вениками вышла,
за пушистыми — в березник.
5 Батюшке связала веник,
матушке второй связала,
приготовила и третий
своему красавцу брату.

Путь домой уже держала,
10 сквозь ольшаник поспешала.
Шел навстречу Вяйнямёйнен,
девушку приметил в роще,
юную в нарядной юбке.
Так сказал он, так промолвил:
15 «Не для каждого, девица,
для меня лишь, молодая,
надевай на шею бусы,
надевай нательный крестик,
заплетай красиво косу,
20 ленточку вплетай из шелка».

Говорит ему девица:
«Для тебя ли, для другого
я носить не стану бусы,
ленточку вплетать из шелка.
25 Не хочу заморских платьев,
мне пшеничный хлеб не нужен!
Обойдусь простой одеждой,
ломтиком ржаного хлеба
у отца в родимом доме,
30 рядом с матушкой родною!»

Сорвала с груди свой крестик,
сдернула колечки с пальца,
бросила на землю бусы,
красную со лба повязку
35 отдала земле на пользу,
бросила на благо роще.
Поспешила к дому, плача,
на отцовский двор — стеная.

У окна отец трудился,
40 вырезая топорище:
«Что ты плачешь, дочь родная,
дочь родная, молодая?»

«Есть причина деве плакать,
повод — сокрушаться юной.
45 Потому, отец мой, плачу,
плачу я и сокрушаюсь:
крест с груди моей сорвался,
с опояски — украшенье,
крест серебряный нагрудный,
50 медные мои подвески».

У калитки брат трудился,
для дуги тесал лесину:
«Что, сестра родная, плачешь,
что рыдаешь, молодая?»

55 «Есть причина деве плакать,
повод — сокрушаться юной.
Потому, мой братец, плачу,
плачу я и сокрушаюсь:
с пальца сорвалось колечко,
60 с шеи бусы раскатились,
то колечко золотое,
те серебряные бусы».

В уголке крыльца сестрица
золотой вязала пояс:
65 «Что, сестра родная, плачешь,
что рыдаешь, молодая?»
«Есть причина деве плакать,
повод — сокрушаться юной.
Потому, сестрица, плачу,
70 плачу я и сокрушаюсь:
золото с бровей упало,
серебро с кудрей скатилось,
синий шелк скользнул с надлобья,
красный — с головы сорвался».

75 Мать на лесенке амбара
сливки с молока снимала:
«Что ты плачешь, дочь родная,
дочь родная, молодая?»

«Ой ты, мать моя, старушка,
80 ой, пестунья дорогая!
Есть причина деве плакать,
повод — сокрушаться юной.
Мать моя, затем я плачу,
плачу я и сокрушаюсь:
85 в лес за вениками вышла,
за пушистыми — в березник,
батюшке связала веник,
матушке второй связала,
приготовила и третий
90 своему красавцу брату.
Путь уже домой держала,
сквозь ольшаник поспешала.
Осмойнен в ложбинке встретил,
Калевайнен — на пожоге:
95 «Не для каждого, девица,
для меня лишь, молодая,
надевай на шею бусы,
надевай нательный крестик,
заплетай красиво косу,
100 ленточку вплетай из шелка!»

Сорвала с груди свой крестик,
бусы с шеи раскатила,
ленту синюю с височков,
красную со лба повязку
105 отдала земле на пользу,
сбросила на благо роще,
молвила слова такие:
«Для тебя ли, для другого
я носить не стану бусы,
110 ленточку вплетать из шелка.
Не хочу заморских платьев,
мне пшеничный хлеб не нужен.
Обойдусь простой одеждой,
ломтиком ржаного хлеба
115 у отца в родимом доме,
рядом с матушкой родною!»

Мать слова такие молвит,
дочке говорит родная:
«Не горюй, моя дочурка,
120 первенец мой, не печалься!
Год питайся чистым маслом —
станешь ты других бойчее,
на другой — свинину кушай, —
станешь ты других проворней,
125 в третий — блинчики на сливках, —
станешь ты других красивей.
Ты пойди на холм к амбарам,
отвори амбар получше.
Там на коробе есть короб,
130 есть шкатулка на шкатулке.
Распахни ты лучший короб,
крышку подними с узором[41],
там найдешь семь синих юбок,
шесть обвязок золоченых.
135 Соткала их дева Солнца,
дева Месяца связала.

Помню, в годы молодые,
в дни далекие девичьи
в лес по ягоды ходила,
140 за малиною под горку:
там ткала их дева Солнца,
там пряла Луны девица
на опушке синей чащи,
на краю любовной рощи.

145 Я приблизилась тихонько,
подступила осторожно,
стала спрашивать любезно,
начала просить покорно:
серебра у девы Солнца,
150 золота у девы Лунной
для меня, никчемной девы,
для просящего ребенка!

Поднесла мне дева Солнца,
дева Месяца дала мне
155 золота — на лоб навесить,
серебра — украсить брови.
Я домой пришла цветочком,
радостью — на двор отцовский.
День носила, два носила,
160 разбросала все на третий:
золото со лба стряхнула,
серебро — с бровей прекрасных,
унесла в амбар на горку,
положила их под крышку.
165 Там они лежать остались,
с той поры их не видала.

Лоб стяни ты этим шелком,
золото возьми на брови,
бусы звонкие — на шею,
170 золотой надень свой крестик,
полотняную сорочку,
сверх нее надень льняную,
сарафан надень суконный,
шелковый кушак — на пояс,
175 на ноги — чулки из шелка,
ке́нги[42] — из узорной кожи.
Заплети красиво косу,
лентой прихвати из шелка.
Подбери к запястьям кольца,
180 к пальцам — перстни золотые.

Приходи домой обратно,
возвращайся из амбара
всей семье своей на радость,
близким людям — на усладу:
185 как цветочек, по лужочку,
как малинка, по тропинке.
Будешь ты стройней, чем раньше,
будешь прежнего красивей».

Так родимая сказала,
190 дочке так проговорила.
Не послушалась девица,
слову матери не вняла.
Вышла из дому, рыдая,
по двору пошла, стеная,
195 говорит слова такие,
речь такую произносит:
«Каковы счастливых думы,
каковы беспечных мысли?
Таковы счастливых думы,
200 таковы беспечных мысли —
как волнение на море,
словно плеск воды в корыте.
Каковы несчастных думы,
мысли уточки бездольной?
205 Таковы несчастных думы,
мысли уточки бездольной —
как сугроб весной под горкой,
как вода на дне колодца.

Очень часто мои думы,
210 часто мысли девы слабой
по увядшим травам бродят,
в молодом леске плутают,
по лугам-лужайкам кружат,
по кустарникам блуждают
215 дегтя черного чернее,
темной копоти темнее.

Мне б намного лучше было,
лучше было бы, наверно,
не рождаться, не являться,
220 взрослою не становиться,
доживать до дней печальных
в этом мире невеселом.
Коль угасла б шестидневной,
сгинула бы восьмидневной,
225 мне б немного надо было:
полотна один вершочек,
крохотный клочок землицы,
материнских слез немножко,
слез отцовских чуть поменьше,
230 ни одной слезинки брата».

День рыдала, два рыдала.
Снова мать ее спросила:
«Что ты плачешь, дочь-бедняжка,
что, несчастная, рыдаешь?»

235 «Потому, бедняжка, плачу,
горемычная, рыдаю,
что меня не пожалела,
отдала меня, малютку,
быть опорою для старца,
240 быть для дряхлого забавой,
для дрожащего — поддержкой,
для запечника — защитой.
Лучше бы ты приказала
под глубокими волнами
245 быть морским сигам сестренкой,
быть сестрой подводным рыбам.
Лучше в море оставаться,
под морскими жить волнами,
быть морским сигам сестренкой,
250 быть сестрой подводным рыбам,
чем опорой быть для старца,
для дрожащего — поддержкой.
Он за свой чулок запнется,
о любой сучок споткнется».

255 Тут она пошла на горку,
тут в амбар она вступила,
распахнула лучший короб,
крышку подняла с узором,
шесть нашла там опоясок,
260 семь сыскала синих юбок,
юбки все она надела,
затянула стан красивый,
золото на лоб надела,
серебро — себе на пряди,
265 синим шелком лоб стянула,
голову — тесьмою красной.

Вот отправилась в дорогу,
через поле, вдоль второго,
шла по землям, по болотам,
270 по лесам шагала темным.
Песню дева напевала,
напевала, говорила:
«Что-то тягостно на сердце,
ломит голову бедняжке,
275 хоть заныло бы сильнее,
заломило бы страшнее,
чтоб угасла я, бедняжка,
чтоб, несчастная, скончалась
от больших моих печалей,
280 от забот моих великих.

Верно, время наступило
этот белый свет покинуть,
в Маналу[43] уйти мне время,
в Туонелу[44] уйти навечно.
285 Батюшка мой не заплачет,
матушка не огорчится,
всхлипывать сестра не будет,
брат ревмя реветь не станет,
хоть бы в воду я упала,
290 к рыбам в море провалилась,
глубоко ушла под волны,
в тину черную морскую.

День шагала, два шагала,
наконец уже на третий
295 девушка пришла на море,
низкий берег тростниковый.
Тут девицу ночь настигла,
темнота ее застала.
Вечер здесь она рыдала,
300 до рассвета горевала,
на морском прибрежном камне,
на конце губы́[45] широкой.
Ранним утром, спозаранок,
глянула на кончик мыса:
305 на мысу три девы было,
девушки купались в море,
Айно к ним идет четвертой,
гибкой веточкою — пятой,

юбку сбросила на иву,
310 сарафан — на ветвь осины,
на земле чулки сложила,
на прибрежном камне — кенги,
бусы — на песке прибрежном,
кольца — на прибрежной гальке.

315 Был в воде утес узорный,
золотом сверкавший камень.
До утеса плыть решила,
на скалу присесть хотела.

Доплыла до камня дева,
320 взобралась затем на камень,
на скале морской уселась,
на сверкающем утесе —
камень в море погрузился,
в глубину ушел морскую,
325 с ним на дно ушла девица,
со скалою вместе — Айно.

Так вот курочка погибла,
так вот сгинула бедняжка.
Говорила, умирая,
330 утопая, рассказала:
«Я пошла купаться в море,
доплыла я до утеса.
Тут я, курочка, скончалась,
приняла погибель, пташка.
335 Пусть мой батюшка вовеки
никогда на этом свете
рыбы на море не ловит,
не берет из этих глубей!

Я на берег шла умыться,
340 шла на море поплескаться.
Тут я, курочка, скончалась,
приняла погибель, пташка.
Матушка пускай вовеки
никогда на этом свете
345 не берет воды для теста
из родимого залива!
Я на берег шла купаться,
я на море шла плескаться.
Тут я, курочка, пропала,
350 приняла погибель, пташка!
Пусть вовеки брат родимый
никогда на этом свете
не поит коня из моря,
в этом месте — боевого!

355 Я на берег шла купаться,
на море пришла плескаться.
Тут я, курочка, пропала,
приняла погибель, пташка.
Пусть сестра моя вовеки
360 никогда на этом свете
не приходит умываться
здесь на пристани родимой:
сколько есть водицы в море —
столько в нем девичьей крови,
365 сколько в этом море рыбы —
столько в нем меня, несчастной,
сколько тростника вдоль моря —
столько здесь костей бедняжки,
сколько водорослей в море —
370 столько в нем волос девичьих».

То была кончина девы,
гибель курочки красивой.

Кто же весточку доставит,
кто гонцом надежным будет
375 в знаменитый дом девицы,
в то красивое жилище?

Может быть, послать медведя
вестником молвы печальной?
Из него гонец не вышел,
380 он застрял в коровьем стаде.

Кто же весточку доставит,
кто гонцом надежным будет
в знаменитый дом девицы,
в то прекрасное жилище?

385 Может быть, отправить волка
вестником молвы печальной?
Не донес и волк известий:
он застрял в овечьем стаде.
Кто же весточку доставит,
390 кто гонцом надежным будет
в знаменитый дом девицы,
в то прекрасное жилище?

Может быть, отправить ли́са
вестником молвы печальной?
395 Не донес и лис известий:
он застрял в гусиной стае.

Кто ж вестей посланцем будет,
вестником молвы печальной
в знаменитый дом девицы,
400 в то прекрасное жилище?

Может быть, отправить зайца
вестником молвы печальной?!
Заяц так промолвил твердо:
«Слову данному я верен!»
405 Побежал, помчался заяц,
лопоухий вскок пустился,
косоротый вдаль несется,
кривоногий поспешает
в знаменитый дом девицы,
410 в то прекрасное жилище.

Подбежал к порогу бани,
у порога притулился:
девушек увидел в бане,
веничек в руке у каждой.
415 «Что ты в суп спешишь, зайчишка,
на жаровню, лупоглазый,
для хозяина — на ужин,
для хозяюшки — на завтрак,
дочери — на полдник вкусный,
420 на обед хороший — сыну?»

Лупоглазый так ответил,
гордо заявил зайчишка:
«Пусть является к вам Лемпо[46],
чтоб в котлах вариться ваших.
425 Я пришел сюда посланцем,
вестником молвы печальной:
уж красавица угасла,
та серебряная брошка,
оловянная застежка,
430 медный поясок красивый.
Дева в море погрузилась,
в глубину ушла морскую,
чтобы стать сигам сестренкой,
быть сестрой подводным рыбам».
435 Плачет мать, услышав это,
обливается слезами,
горько сетует сквозь слезы,
причитает сквозь стенанья:
«Ой вы, женщины-бедняжки,
440 никогда в теченье жизни
не укачивайте дочек,
не баюкайте родимых
для того, чтоб против воли
замуж выдавать красавиц,
445 как баюкала я дочку,
как я курочку растила!»

Плачет мать, струятся слезы,
катятся из глаз обильно,
из очей стекают синих,
450 по щекам бегут несчастной.

Катится слеза, струится,
катится из глаз водица,
по щекам бежит несчастной,
по груди ее высокой.

455 Катится слеза, струится,
катится из глаз водица,
падает с груди высокой
на тончайшие подолы.

Катится слеза, струится,
460 катится из глаз водица,
падает с подолов тонких
на ее чулочек красный.

Катится слеза, струится,
катится из глаз водица,
465 падает с чулочков красных
на ботинки золотые.

Катится слеза, струится,
катится из глаз водица,
с золотых ее ботинок
470 под ноги, в сырую землю.
Катится земле на благо,
в воду льется ей на пользу.

Как стекли на землю слезы,
так рекою обернулись —
475 целых три реки возникло
из водицы набежавшей,
в голове начало взявшей,
из очей ее стекавшей.

Выросло в потоке каждом
480 по три огненных порога,
в каждом огненном пороге
по три луды появилось,
на краю у луды каждой
золотой поднялся холмик,
485 на вершине каждой горки
по три выросло березы,
наверху березы каждой —
по три золотых кукушки.

Три кукушки куковали.
490 Первая: «Любви!» — кукует.
«Жениха!» — другая кличет.
Третья: «Радости!» — желает.

Что «Любви, любви» — желала,
та три месяца все пела
495 девушке, не полюбившей,
в море синем утонувшей.

Та, что «Жениха!» — желала,
та полгода куковала
неудачливому свату,
500 опечаленному мужу.

Та, что «Радости!» — желала,
та весь век свой куковала,
пела матери несчастной,
до скончанья дней рыдавшей.

505 Мать девицы так сказала,
пенье слушая кукушки:
«Ты не слушай, мать-бедняжка,
слишком долго песнь кукушки!
Лишь кукушка закукует,
510 сразу сердце затоскует,
из очей польются слезы,
по щекам начнут струиться,
покрупней семян гороха,
больше зернышек бобовых,
515 век убавится на локоть,
на вершок твой стан увянет,
вся сама ты постареешь
от весенней песни птицы».