Элиас Лённрот - Калевала

Вековечный Вяйнямёйнен
время жизни коротает
в Вяйнёле своей прекрасной,
в Калевале вересковой,
5 песни Вяйно распевает,
распевает, заклинает.

Дни поет без перерыва,
ночи все — без передышки,
древние поет он песни,
10 изначальные заклятья,
их не все герои знают,
их не каждый понимает
на исходе этой жизни,
в убывающее время.

15 Далеко несутся вести,
слух расходится повсюду
о чудесном пенье мужа,
о большом искусстве Вяйно.
Донеслись до юга вести,
20 Похьелы молва достигла.

Как-то юный Йовкахайнен,
худощавый Лаппалайнен[35],
будучи в гостях однажды,
странную услышал новость,
25 будто песни есть получше,
заклинанья — поискусней
в рощах Вяйнёлы прекрасной,
в Калевале вересковой,
лучше тех, что знал он раньше,
30 от отца когда-то слышал.

В нем обида зародилась,
злая зависть разгорелась,
оттого, что Вяйнямёйнен
был певцом намного лучше.
35 К матушке своей спешит он,
к батюшке идет родному,
говорит, что в путь собрался,
что поехать он решился
к избам Вяйнёлы суровой
40 с Вяйно в пенье состязаться.

Запрещал отец сыночку,
сыну мать не разрешала
ехать к Вяйнёлы жилищам,
с Вяйно в пенье состязаться:
45 «Там тебя заклятьем кинут,
заклинанием забросят:
лбом — в сугробы, ртом — в порошу,
пальцами — в крутую стужу,
так, что и рукой не двинешь,
50 шевельнуть ногой не сможешь».

Молвил юный Йовкахайнен:
«Знания отца прекрасны,
мудрость матери прекрасней,
лучше всех своя наука.
55 Если захочу сравняться,
стать с мужами вровень в пенье,
сам певца я очарую,
сам словами околдую,
первого певца на свете
60 сделаю певцом последним,
обувь вырублю из камня,
сотворю порты из теса,
камень на груди повешу,
положу плиту на плечи,
65 дам из камня рукавицы,
на голову — шлем из камня».
В путь собрался, не послушав.
Мерина из стойла вывел,
изрыгающего пламя,
70 высекающего искры.
Огненного впряг он в сани,
в расписные, золотые,
в сани добрые уселся,
разместился поудобней,
75 вицею коня ударил,
хлыстиком хлестнул жемчужным.
Потрусил неспешно мерин,
побежал неторопливо.

Едет, катит Йовкахайнен,
80 едет день, второй несется,
едет он уже и третий.
Вот на третий день поездки
к Вяйнёлы межам приехал,
к Калевале вересковой.

85 Старый вещий Вяйнямёйнен,
вековечный заклинатель,
сам в дороге находился,
отмерял свой путь неспешно
среди Вяйнёлы прекрасной,
90 Калевалы вересковой.

Ехал юный Йовкахайнен,
мчался он навстречу Вяйно.
Тут с оглоблею оглобля,
гуж с гужом перехлестнулись,
95 с хомутом хомут столкнулись,
стукнулись концами дуги.

Вот сидят мужи в раздумье,
вот гадают, размышляют.
Из дуги вода сочится,
100 пар струится из оглобли.

Спрашивает старый Вяйно:
«Ты такой откуда будешь,
что неловко наезжаешь,
налетаешь неуклюже?
105 Ты хомут мне разворотишь,
ты мне дуги раскромсаешь,
сани жалкие сломаешь,
исковеркаешь кошёвку[36]».

Вот тогда-то Йовкахайнен
110 слово молвил, так ответил:
«Пред тобою — юный Йовко.
Сам ты из какого рода,
из какого дома будешь,
жалкий, из каких людишек?»

115 Вековечный Вяйнямёйнен
тут уж имя называет,
сам при этом добавляет:
«Раз ты юный Йовкахайнен,
должен ты посторониться.
120 Ты меня ведь помоложе!»

Вот тогда-то Йовкахайнен
слово молвил, так заметил:
«Что там молодость мужчины,
молодость ли, старость мужа!
125 У кого познаний больше,
у кого получше память,
тот останется на месте,
пусть другой дает дорогу.
Раз ты старый Вяйнямёйнен,
130 рунопевец вековечный,
будем в слове состязаться,
посоперничаем в пенье,
испытаем-ка друг друга.
Чья возьмет, давай посмотрим».

135 Вековечный Вяйнямёйнен
так ответил, так промолвил:
«Ну какой я песнопевец,
ну какой я заклинатель,
если жизнь свою я прожил
140 только на полянах здешних,
на межах полей родимых,
слушал песнь родной кукушки.
Только все-таки, но все же
дай моим ушам услышать,
145 что всего верней ты знаешь,
лучше прочих понимаешь?»

Молвил юный Йовкахайнен:
«Кое-что, конечно, знаю.
Вот что мне всего яснее,
150 что всего точней известно:
дымоход есть в крыше дома,
у печи чело над устьем.

Хорошо в воде тюленю,
псу барахтаться морскому:
155 семга вкусная — под боком,
рядышком — сиги в избытке.
У сигов поляны гладки,
ровны потолки у семги.
Нерестится щука в стужу,
160 пасть слюнявая — в морозы.
Робок окунь крутогорбый —
осенью живет в глубинах,
летом на мели играет,
плещется на мелководье.

165 Если этих знаний мало,
знаю кое-что другое,
ведаю дела важнее:
Север на оленях пашет,
пашет Юг на кобылицах,
170 Лаппи — на быках матерых.
Бес-горы деревья знаю,
сосны Чертова утеса.
Высоки деревья эти,
мощны сосны преисподней.

175 Есть три грозных водопада,
есть три озера огромных,
три вершины есть высоких
под воздушным этим сводом,
в Хяме есть падун Гремучий,
180 в Карьяле[37] порог есть Катра.
Нет проплывших через Вуоксу[38],
Иматру[39] перешагнувших».

Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Детский опыт, память бабья,
185 но не мужа с бородою,
не женатого героя!
Изложи вещей истоки,
изначальные познанья!»

Молвил юный Йовкахайнен,
190 так сказал он, так ответил:
«Знаю я синиц начало:
из породы птиц — синица,
из семейства змей — гадюка,
ерш — из рыбьей родословной.
195 Знаю, что железо хрупко,
черноземы Похьи — кислы,
кипяток нещадно жжется
и ожог огня опасен.

Мазь первейшая — водица,
200 пена — лучшая примочка.
Бог был первый заклинатель,
Юмала был первый лекарь.
Из горы — воды начало,
в небе — пламени рожденье,
205 в ржавчине — исток железа,
в скалах гор — начало меди.

Кочка старше прочей суши,
ива старше всех деревьев,
первый дом — навес сосновый,
210 черепок — котла начало».

Вековечный Вяйнямёйнен
тут сказал слова такие:
«Помнишь ли еще хоть что-то
или вздор ты свой окончил?»

215 Молвил юный Йовкахайнен:
«Я еще немало знаю.
Времена такие помню,
как распахивал я море,
делал в море углубленья,
220 ямы вскапывал для рыбы,
углублял глубины моря,
наливал водой озера,
складывал в холмы каменья,
стаскивал утесы в горы.

225 Был шестым к тому ж героем,
был седьмым я человеком
среди тех, кто землю делал:
строил этот мир прекрасный,
кто опоры неба ставил,
230 свод небесный нес на место,
месяц поднимал на небо,
помогал поставить солнце,
кто Медведицу развесил,
звездами усыпал небо».

235 Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Говоришь ты здесь неправду.
Не было тебя при этом,
как распахивали море,
вскапывали дно морское,
240 вырывали рыбам тони,
бездну моря углубляли,
воду в ламбушки вливали,
воздвигали гор вершины,
скалы складывали в горы.

245 О тебе совсем не знали,
не слыхали, не видали
среди тех, кто землю делал,
строил этот мир прекрасный,
кто опоры неба ставил,
250 нес на место свод небесный,
месяц поднимал на небо,
помогал поставить солнце,
кто Медведицу развесил,
звездами усыпал небо».

255 Вот тогда-то Йовкахайнен
вымолвил слова такие:
«Коль познаний маловато,
призову свой меч на помощь.
Ой ты, старый Вяйнямёйнен,
260 ты, хвастливый песнопевец,
что ж, давай мечи померим,
на длину клинков посмотрим».
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Не страшны твои угрозы,
265 ни мечи твои, ни знанья,
ни стремленья, ни хотенья.
Только все-таки, но все же
ни за что с тобой не стану
измерять мечей, несчастный,
270 на клинки смотреть, ничтожный».

Тут уж юный Йовкахайнен
рот скривил, набычил шею,
злобно бороду подергал,
вымолвил слова такие:
275 «Я того, кто не согласен,
кто мечей не хочет мерить,
превращу в свинью заклятьем,
в борова с поганым рылом.
Расшвыряю всех героев,
280 тех налево, тех направо,
загоню в навоз коровий,
втисну в самый угол хлева!»

Прогневился Вяйнямёйнен,
прогневился, застыдился,
285 сам тогда он петь принялся,
начал заклинать искусно.
Это был не детский лепет,
детский лепет, бабьи песни,
это были песни мужа.
290 Дети не поют такого,
юноши — лишь половина,
женихи — лишь каждый третий
на исходе этой жизни
в убывающее время.
295 Пел заклятья Вяйнямёйнен:
колыхались воды, земли,
горы медные дрожали,
лопались от пенья скалы,
надвое рвались утесы,
300 камни трещины давали.
Одолел лапландца песней:
на дугу напел побеги,
на хомут — кустарник ивы,
на концы гужей — ракиту,
305 сани с бортом золоченым
сделал в озере корягой,
кнут с жемчужными узлами
превратил в тростник прибрежный,
обратил коня гнедого
310 в глыбу камня у порога,

в молнию — клинок героя
с золотою рукояткой,
самострел с узором тонким —
в радугу над водной гладью,
315 стрелы с ярким опереньем —
в стаю ястребов летящих,
вислоухую собаку —
в камень, из земли торчащий,
шапку с головы героя —
320 в грозовую тучу в небе.
Превратил он рукавицы
в листья лилий на озерке,
обратил зипун суконный
в облако на синем небе,
325 кушачок его туманный —
в Млечный Путь на небосводе.

Йовкахайнен сам был загнан
аж до пояса в болото,
до груди — в сырую пожню,
330 до подмышек — в грунт песчаный.

Тут уж юный Йовкахайнен
и почувствовал, и понял,
что и вправду оказался,
что на деле очутился
335 в состязании серьезном
с Вяйнямёйненом могучим.
Пробует ногою двинуть —
вытащить ноги не может.
Пробует поднять другую —
340 держит каменный ботинок.
Тут уж юный Йовкахайнен
чувствует: беда приходит,
злое лихо наступает.
Так сказал он, так промолвил:
345 «Ой ты, умный Вяйнямёйнен,
вековечный заклинатель,
поверни слова святые,
забери назад заклятья,
вызволи меня из лиха,
350 выйти дай из затрудненья.
Положу большую плату,
дам тебе великий выкуп».

Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Что же мне пообещаешь,
355 коль верну свои заклятья,
отменю слова святые,
вызволю тебя из лиха,
выйти дам из затрудненья?»

Молвил юный Йовкахайнен:
360 «Два имею добрых лука,
два прекрасных самострела,
сильно бьет один по цели,
лук другой стреляет метко.
Взять из них любой ты можешь».

365 Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Что твои мне луки, жалкий?
Для чего чужие дуги?
Луки я свои имею,
у стены стоят у каждой,

370 на колках висят по стенам,
в лес уходят без хозяев,
без героев — на охоту!»
Йовкахайнена заклятьем
погрузил еще поглубже.

375 Молвил юный Йовкахайнен:
«Две имею добрых лодки,
парусника два прекрасных,
первый легок в состязанье,
челн другой хорош для грузов.
380 Взять из них любой ты можешь».

Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Для чего твои мне лодки,
для чего челны чужие?
Лодки я свои имею,
385 корабли — у всех причалов,
на любом заливе — лодки.
Те устойчивы на волнах,
эти ходят против ветра».
Йовкахайнена заклятьем
390 погрузил еще поглубже.

Молвил юный Йовкахайнен:
«Двух коней имею добрых,
двух жеребчиков отменных,
первый конь прекрасен в беге,
395 конь другой хорош в упряжке.
Взять из них любого можешь».

Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Для чего твои мне кони,
белоногие созданья?
400 Я своих коней имею.
Те привязаны у яслей,
эти — без узды в загонах,
спины гладкие лоснятся,
словно ламбушки, — на крупах».
405 Йовкахайнена заклятьем
погрузил еще поглубже.

Молвил юный Йовкахайнен:
«Ой ты, умный Вяйнямёйнен,
отмени слова святые,
410 поверни назад заклятья,
шапку золота отмерю,
меру серебра отсыплю,
то, что взял отец в сраженьях,
на войне родитель до́был».

415 Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Что мне серебро чужое,
золото твое, паршивец!
Это все я сам имею,
все наполнены амбары,
420 все загружены корзины
золотом, как месяц, старым,
серебром, как солнце, древним».
Йовкахайнена заклятьем
погрузил еще поглубже.

425 Молвил юный Йовкахайнен:
«Ой ты, умный Вяйнямёйнен,
вызволи меня отсюда,
дай избавиться от лиха!
Все свои отдам я скирды,
430 все распаханные нивы
за одно свое спасенье,
избавление от лиха».

Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Не нужны твои ни скирды,
435 ни распаханные нивы.
Я свои поля имею:
в каждой стороне по полю,
в каждом поле — скирды хлеба.
Мне свои поля дороже,
440 скирды мне свои милее».
Йовкахайнена заклятьем
погрузил еще поглубже.

Тут уж юный Йовкахайнен
оробел вконец, несчастный,
445 в топь уйдя до подбородка,
бородой — в гнилую тину,
ртом — в болото, в моховину,
за бревно держась зубами.
Молвил юный Йовкахайнен:
450 «Ой ты, умный Вяйнямёйнен,
вековечный заклинатель,
поверни назад заклятье,
сохрани мне жизнь, бедняге,
отпусти скорей отсюда —
455 уж теченьем ногу тянет,
уж глаза песчинки режут.

Коль вернешь назад заклятья,
коль свой заговор отменишь,
дам тебе сестрицу Айно[40],
460 милой матери дочурку,
убирать твое жилище,
подметать полы в хоромах,
полоскать твою посуду,
грязные стирать одежды,
465 ткать накидки золотые,
выпекать медовый хлебец».

То-то старый Вяйнямёйнен
подобрел, развеселился,
ведь девица Йовкахайнен
470 станет старому опорой.

Сел на камень песнопенья,
на скалу отрады вечной,
пел мгновенье, пел другое,
пел уже мгновенье третье:
475 повернул назад заклятья,
взял обратно наважденье —

вылез юный Йовкахайнен:
скулы поднял из болота,
подбородок — из трясины,
480 конь опять возник из камня,
сани — из гнилой коряги,
кнут — из тонкой камышинки.

Сел в повозку Йовкахайнен,
опустился на сиденье,
485 в путь отправился, нахмурясь,
сильно сердцем опечалясь,
едет к матушке родимой,
едет к батюшке родному.

Быстро едет, поспешает.
490 Подкатил чудно к жилищу:
сани поломал о ригу,
о крыльцо сломал оглобли.

Мать сыночка порицала,
упрекал отец родимый:
495 «Поломал нарочно сани,
с умыслом разнес оглобли.
Что же ты так глупо едешь,
бестолково так несешься?»

Тут уж юный Йовкахайнен
500 прослезился, опечалясь,
пригорюнился, поникнул,
шапку на глаза надвинул,
губы стиснул от обиды,
нос невесело повесил.

505 Мать ему тогда сказала,
ласково его спросила:
«Отчего, сыночек, плачешь,
в юности рожденный, тужишь,
губы стиснул от обиды,
510 нос невесело повесил?»

Молвил юный Йовкахайнен:
«Ой ты, матушка родная!
Есть теперь на то причина,
повод для того серьезный,
515 есть причина горько плакать,
повод — сетовать печально.
Буду целый век свой плакать,
горевать всю жизнь я стану.
Отдал я сестрицу Айно,
520 доченьку твою просватал
Вяйнямёйнену в супруги,
в суженые — песнопевцу,
чтоб защитой стала старцу,
мужу дряхлому — опорой».

525 Мать свела свои ладони,
руку об руку потерла,
молвила слова такие:
«Не горюй ты, мой сыночек,
сокрушаться нет причины,
530 нет предлога убиваться:
я всю жизнь того хотела,
весь свой век о том мечтала,
чтоб иметь в роду героя,
мужа славного в семействе,
535 чтобы зятем стал мне Вяйно,
свойственником — рунопевец».

Йовкахайнена сестрица
обливается слезами,
день рыдает, два рыдает,
540 на крыльце ничком стенает
от большой своей печали,
от кручинушки великой.

Молвит мать такое слово:
«Что, единственная, плачешь?
545 К знатному уходишь мужу,
уезжаешь в дом высокий,
знай сиди перед окошком,
знай воркуй себе на лавке!»

Молвит дочь слова такие:
550 «Ой ты, матушка родная,
есть о чем мне сокрушаться:
по косе красивой плачу,
по кудрям своим прекрасным,
по густым и мягким прядям.
555 Мне их в юности упрячут,
в молодости их укроют.

Стану век свой сокрушаться
по теплу родного солнца,
волшебству луны прекрасной,
560 красоте земли родимой,
коль придется их оставить,
в пору юную покинуть
у окна отца родного,
у ворот родного брата».

565 Так девице мать сказала,
старшая проговорила:
«Глупая, напрасно плачешь,
зря, несчастная, стенаешь.
Нет причины для печали,
570 нет предлога для заботы.
Божье солнышко сияет
и в других краях на свете —
не у двери братца только,
не у окон лишь отцовских.
575 Есть ведь ягодки на горках,
на полянах — земляничка
для тебя, моя бедняжка,
и в других краях далеких —
не на землях лишь отцовских,
580 не на братней боровине».