Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

ночную стражу,
такое слово:

«Кроме тебя,
никому[42] до сегодня

я не вверял
сокровищниц датских

с тех пор, как впервые
поднял свой щит.

Прими под охрану
мое жилище!

Помни о славе!
Исполни клятву!

Врага стереги!
– и добудешь награду,[43]

коль скоро в сражении
жизнь не утратишь!»

Хродгар вышел,
за ним дружина,

опора Скильдингов,
прочь из зала;

возлег державный
на ложе Вальхтеов

в покоях жениных;
уже прослышали

все домочадцы,
что сам Создатель

охрану выставил
в хоромах конунга,

дозор надежный
противу Гренделя.

Гаутский воин,
душа отважная,

снял шлем железный,
себя вверяя

Господней милости
и силе рук своих,

кольчугу скинул
и чудно скованный

свой меч отменный
на время боя

отдал подручному
на сохранение.

Всходя на ложе,
воскликнул Беовульф,

гаут могучий,
врагу в угрозу:[44]

«Кичится Грендель
злочудищной силой,

но я не слабей
в рукопашной схватке!

Мне меч не нужен!
– и так сокрушу я

жизнь вражью.
Не посчастливится

мой щит расщепить ему,
– хотя и вправду

злодей не немощен!
– я пересилю

в единоборстве,
когда мы сойдемся,

отбросив железо,
коль скоро он явится

нынче ночью!
Над нами Божий,

Господень свершится
суд справедливый —

да сбудется воля
Владыки Судеб!»

Склонил он голову,
высокородный,

на пестроцветное изголовье,
вокруг мореходы

легли по лавам
в палате для пиршеств;

из них ни единый
не чаял вернуться

под кров отеческий,
к своим сородичам

в земли дальние,
их вскормившие,

ибо знали,
как много датских

славных витязей
в этом зале

было убито.
Но Бог-заступник,

ткач удачи,
над ратью гаутской

вождем поставил
героя, чья сила

верх одержала
над вражьей мощью

в единоборстве,
– воистину сказано:

Бог от века
правит участью

рода людского!
Исчадие ночи

вышло на промысел;
воины спали,[45]

уснула охрана
под кровлей высокой,

из них лишь единый
не спал (известно,

без попущенья
Судьбы-владычицы

хищная тварь
никого не утащит

в кромешное логово),
на горе недругу

он ждал без страха
начала схватки.

Из топей сутемных
по утесам туманным

Господом проклятый
шел Грендель

искать поживы,
крушить и тратить

жизни людские
в обширных чертогах;

туда поспешал он,
шагая под тучами,

пока не увидел
дворца златоверхого

стен самоцветных,
– не раз наведывался

незваный к Хродгару,
сроду не знавший

себе соперника,
не ждал и нынче,

найти противника,
дозор дружинный

в ночных покоях.
(Шел ратобитец

злосчастный к смерти.[46])
Едва он коснулся

рукой когтелапой
затворов кованых —

упали двери,
ворвался пагубный

в устье дома,
на пестроцветный

настил дворцовый
ступил, неистовый,

во тьме полыхали
глаза, как факелы,

огонь извергали
его глазницы.

И там, в палатах,
завидев стольких

героев-сородичей,
храбрых воителей,

спящих по лавам,
возликовал он;

думал, до утра
душу каждого,

жизнь из плоти,
успеет вырвать,

коль скоро ему
уготовано в зале

пышное пиршество.
(После той ночи

Судьба не попустит
– не будет он больше

мертвить земнородных!)
Зорко высматривал

дружинник Хигелака
повадки вражьи,

стерег недреманный
жизнекрушителя:

чудище попусту
не тратило времени!

тут же воина
из сонных выхватив,[47]

разъяло ярое,
хрустя костями,

плоть и остов
и кровь живую

впивало, глотая
теплое мясо;

мертвое тело
с руками, с ногами

враз было съедено.
Враг приближался;

над возлежащим
он руку простер,

вспороть намерясь
когтистой лапой

грудь храбросердого,
но тот, проворный,

привстав на локте,
кисть ему стиснул,

и понял грозный
пастырь напастей,

что на земле
под небесным сводом

еще не встречал он
руки человечьей

сильней и тверже;
душа содрогнулась,

и сердце упало,
но было поздно

бежать в берлогу,
в логово дьявола;

ни разу в жизни
с ним не бывало

того, что случилось
в этом чертоге.

Помнил доблестный
воин Хигелака

вечернюю клятву:
восстал, угнетая

руку вражью,
– хрустнули пальцы;

недруг отпрянул
– герой ни с места;

уйти в болота,
зарыться в тину

хотело чудище,
затем что чуяло,

как слабнет лапа
в железной хватке

рук богатырских,
– так обернулся

бедой убийце
набег на Хеорот!

Гром в хоромах,
радости бражные

вмиг датчанами,
слугами, воинами,

были забыты;
в гневе сшибались

борцы распаленные:
грохот в доме;

на редкость крепок,
на диво прочен

был зал для трапез,
не развалившийся
во время боя,
– скобами железными

намертво схвачен
внутри и снаружи

искусно построенный;
в кучу валились

резные лавы,
скамьи бражные

(об этом люди
мне рассказали[48]),

допрежде не знали
мудрые Скильдинги,

что крутоверхий,
рогами увенчанный

дом дружинный
не властна разрушить

рука человеческая
– это под силу

лишь дымному пламени.[49]
Громом грянули

крики и топот;
жуть одолела

северных данов,[50]
когда услыхали

там, за стенами.
стон и стенания

богоотверженца
– песнь предсмертную,

вой побежденного.
вопль скорбящего

выходца адского.
Верх одерживал,

гнул противника
витязь незыблемый,

сильнейший из живших
в те дни под небом.

Причины не было
мужу-защитнику

щадить сыроядца,
пришельца миловать,

не мог он оставить
в живых поганого

людям на пагубу.
Спутники Беовульфа

мечами вращали,
тщась потягаться,

сразиться насмерть
за жизнь дружинного

вождя, воителя
всеземнознатного:

в толпу стеснившись,
они обступили

врага, пытались,
мечами тыча,

достать зломогучего,
о том не ведая,

что ни единым
под небом лезвием,

искуснокованым
клинком каленым

сразить не можно
его, заклятого,

он от железных
мечей, от копий

заговорен был,[51]
– но этой ночью

смерть свою встретил
он, злосчастливый,

и скоро мерзкая
душа, изыдя

из тела, ввергнется
в объятия адские.

Враг нечестивый,
противный Богу,

предавший смерти
несметное множество

землерожденных,
теперь и сам он

изведал смертную
немощь плоти,

изнемогавший
в руках благостойкого

дружинника Хигелакова;
непримиримы

они под небом.
Неисцелимая

в плече нечистого
кровоточащая

зияла язва
– сустав разъялся,

лопнули жилы;
стяжал в сражении