Елена Воробьева - Летописи Арванды. Легенды спящего города
зачем же что-то менять? Она в недоумении пытается образумить Никколо.
А н т о н и а ( в н е д о у м е н и и ) :
Никколо, милый, как ты можешь? Как я оставлю, малыша?
Ахилл и мне всего дороже — тоскует по нему душа.
Никколо… Разве ты не любишь? Я все еще тебя люблю…
И первой встречи поцелуи я в памяти своей храню…
Я помню… Город всех влюбленных — Венеция! Дурман ночей,
Танцуют на воде гондолы в летящих искорках лучей…
Как мог ты позабыть, Маэстро — Венецианский карнавал!
Мелодий лучше и прелестней ты никогда не создавал!
Ты счастлив был и наша встреча перевернула жизнь твою —
А я была тогда беспечна, не знала как тебя люблю…
Но годы шли… Мы расставались, сходились, ссорились с тобой —
Теперь двенадцать лет промчались, я жизни не хочу другой…
Антониа пытается поймать взгляд Никколо, который продолжает кружить по
комнате, Ангел, вздохнув устало, отводит взгляд от окна и смотрит на Паганини.
Тот, наконец, заканчивает свой маршрут и подходит к Антонии.
Н и к к о л о ( п р и м и р и т е л ь н о ) :
Антониа… Любовь былая приходит иногда ко мне…
В воспоминаниях о рае, что был в прекрасном нежном сне…
Венеция… Мосты, палаццо… Луна в серебряных волнах…
Там невозможно не влюбляться! Любви дурман в ее садах…
А ты… Как ты была красива — глаза, улыбка, тонкий стан…
А голос! Ангельское диво! И страстна, словно океан…
Теперь же… Только тень осталась Венецианских вечеров —
Я разлюбил тебя, я каюсь,… но не зажечь былых костров…
Ангел снова вздыхает… Антониа все не может поверить, что перемены неиз-
бежны, что Никколо устал от нее…
А н т о н и а ( с ч у в с т в о м ) :
Никколо… Разве ты не помнишь — «Ла Скала» весь сиял огнем!
Рукоплескания и полночь… на сцене были мы вдвоем!
Минуло лишь четыре года — Маэстро… Разве я стара?!
Не всю красу взяла природа, и слава вовсе не прошла…
Еще рукоплескают люди, с восторгом, завистью глядя —
Мой голос их желанья будит средь мрака ночи, света дня…
Я завораживаю души, сердца их мне принадлежат!
Лишь ты меня не любишь слушать — ты презираешь мой талант!
Ты лишь собой привык гордиться, и славу забирать себе —
Тебя встречают, словно принца, не вспоминая обо мне…
А знаешь ты, какие слухи преследуют тебя давно?
Тебе пророчат ада муки! Тебе же все еще смешно…
Ангел, со скучающей улыбкой слушавший ее жалобы, при последней фразе по-
мрачнел и посмотрел на Никколо — тот лишь насмешливо усмехался.
Н и к к о л о ( у с т а л о ) :
Антониа, ты позабыла, что годы заберут свое —
Талант твой, красота и сила уйдут чредой в небытие…
А ты уже на середине — тебе минуло тридцать лет…
А я… ну что ж… мой друг Тадини ведет десятилетья след.
Легатов папских подготовил. Сезон охоты им открыт —
Я не отдам своей им воли! Ханжа! Лукавый иезуит!
Корыстолюбие, притворство — не вера, верховодят им!
Злобы и зависти короста покрыла сердце! Черный дым
Застлал глаза… И кардиналу так просто, на весь мир кляня,
Найти врага — и он по праву назначил жертвою меня!
Ангел прикрыл глаза и по его щеке сбежали две прозрачные слезы, словно ис-
корки… Антониа испуганно подскочила к Никколо.
А н т о н и а ( в о з б у ж д е н н о ) :
Но люди тоже так считают! Сомнения в душе храня,
Тебя восторженно встречают — но призрак адского огня
Им виден за твоей спиною! Их будоражит скрипки страсть,
Что властвует над их душою! И это — дьявольская власть…
Им непонятны эти чувства! Издревле музыка была
Лишь легким образом искусства — твоя огнем их обожгла!
Обрушилась лавиной дикой и увела за край земли…
Потоки лавы многоликой как люди выдержать могли?
А вызов, что ты бросил свету? Тадини ты помехой стал —
Он призовет тебя к ответу и твой разрушит пьедестал!
Никколо! Ты же горд безмерно! Склонись пред церковью теперь —
И путь твой, освященный верой, прекрасней станет и светлей…
Ангел качает головой и с сожалением смотрит на Антонию…
Н и к к о л о ( г н е в н о ) :
Так вот что?! Ты им тоже веришь! Ты смотришь на меня всю жизнь
Как на диковинного зверя! Ну?! Где же дьявол — оглянись?!
А н т о н и а ( у м о л я ю щ е - в о с х и щ е н н о ) :
Маэстро мой! Пусть то не дьявол! Но человеческой рукой
Нельзя добиться высшей славы, забыв навеки свой покой —
Без скрипки ты дышать не можешь, ты любишь лишь ее одну!
Она тебе — Господь и сторож, твой проводник в теней страну…
Лишь там таятся эти звуки, что могут тысячи людей
Обречь на сладостные муки, обрушив ураган страстей!
Никколо! Между нами было так много! Разве ты забыл?!
Но я за все тебя простила — а ты… Ты разве, не простил?
Мне все равно — Бог или дьявол руководит тобой в пути…
Ты гений! Ты весь мир заставил за музыкой твоей пойти!
Н и к к о л о ( и с к р е н н е , с ч у в с т в о м ) :
Антониа! Я верю в Бога, я не нарушил время бег,
Людские души я не трогал! И я — обычный человек!
Я слышу этот мир иначе — все звуки, словно водопад,
Спадают, становясь все ярче, не видя пред собой преград…
И Скрипка позовет так нежно… Она ведь часть моей души!
Ее призыв, как ветер вешний, рассвет, отрада среди лжи —
Тот мир, где обитает тело, погряз в притворстве серых дней,
Мне мишура давно приелась, и зло, предательство людей!
Но музыка! Она правдива, она не искажает свет —
В ней истины предвечной сила! Величие грядущих лет…
В любви я не увидел счастья — все проходяще… только сон…
И чары не имеют власти над тем, кто утром пробужден.
Но Скрипка — жизнь моя и гений! Моя любовь и благодать —
Таких чарующих мгновений мне женщина не может дать!
Антониа, сначала было успокоившаяся, впадает в безудержный гнев, схватив
скрипку, не убранную в футляр Маэстро, она в бешенстве разбивает ее об
пол… Жалобно вскрикивают, обрываясь, струны, скрипка с диким треском
рассыпается на деревянные осколки… Ангел снова качает головой и подходит
ближе к кроватке Ахилла…
А н т о н и а ( в д и к о м г н е в е к р и ч и т ) :
Я ненавижу, ненавижу! Пусть сгинет, пусть сгорит в огне!
Она тебе была всех ближе — ты ей отдал, что должен мне!
От жуткого грохота и слившихся в один визг крика матери и предсмертного во-
пля струн проснулся Ахилл. Не понимая, что происходит, он, падает с высокой
кровати… Отец в ужасе спешит к нему, мать, в одно мгновение поняв, что она
наделала, также пытается поймать малыша… Родители не успевают — Ахилл
падает на пол с большой для себя высоты — лишь Ангел успевает смягчить для
него этот удар, подставив свое крыло…
Никколо тут же посылает за лекарем, который обнаруживает лишь сильнейший
вывих плеча. Когда все успокоилось и лекарь ушел, Никколо сказал всхлипы-
вающей Антонии:
Н и к к о л о ( р е ш и т е л ь н о , с н а ж и м о м ) :
Ну все! Закончилось терпенье! Пусть в скрипке не умрет душа —
Но ты в слепом и злобном гневе чуть не сгубила малыша!
Он мой теперь! Оставь нас, слышишь?! Я не могу так дальше жить!
О, Боже, мой малыш не дышит... Нет, показалось! Крепко спит…
Антониа, теперь довольно! Ты можешь все мое забрать —
Но он останется со мною, ты будешь сына навещать.
Займись теперь своей карьерой, покуда годы не прошли,
И ты еще побудешь первой… на сцене, в опере, в любви…
Мы будем видеться так часто, как только пожелаешь ты —
Пусть каждый снова будет счастлив, и наши сбудутся мечты…
Антониа, наконец, соглашается на его условия. Он назначает ей ежемесячное
содержание и обещает положить на ее имя деньги в банк. Также обещая не пре-
пятствовать ее встречам с сыном. Антониа уходит.
Никколо с безграничной любовью смотрит на спящего сына.
Н и к к о л о ( н е ж н о , б у д т о у в и д е в с в е т ) :
Ты мой — ты кровь моя и плоть… Как в отражении зеркальном,
Я вижу все, что дал Господь когда-то мне рассветом ранним…
Я вижу, как в твоих глазах, как и в моих, таятся искры,
Витают мысли в небесах, пока безоблачных и чистых.
И взгляд открытый и прямой ты демонстрируешь умело…
