Элиас Лённрот - Калевала

Тут уж старый Вяйнямёйнен
из своих саней поднялся,
сам поднялся, распрямился,
без подмоги, без поддержки.
5 Вот герой в жилище входит,
под навес, в избу вступает.

Вот серебряную кружку,
золотой кувшин приносят:
маловат кувшин огромный,
10 малой доли не вмещает
кровотока старца Вяйно,
благородного героя.

Буркнул с печки старец дряхлый,
проворчал седобородый:
15 «Что за муж ты и откуда,
из какого рода будешь?
Вытекло семь лодок крови,
восемь вылилось ушатов
из твоей ноги, бедняга,
20 на пол горницы просторной.
Помню все слова заклятья,
не могу начала вспомнить,
как железо зародилось,
ржа дрянная появилась!»
25 Вековечный Вяйнямёйнен
так промолвил, так ответил:
«Знаю сам, как сталь возникла,
как железо зародилось.
Воздух — это первоматерь,
30 влага — старшая сестрица,
младший брат ее — железо,
средний брат — огонь свирепый.

Укко, сам творец небесный,
сил воздушных повелитель,
35 воду отделил от неба,
от воды — земные тверди.
Не было еще железа,
сталь еще не нарождалась.

Укко, сам творец небесный,
40 о ладонь потер ладонью,
по руке рукой погладил
на своем колене левом.
Так три девы народились,
дочери самой природы,
45 три родительницы стали,
синеротого железа.

Шли, покачиваясь, девы,
краем облака ступали,
шли с набухшими грудями,
50 с наболевшими сосцами,
молоко текло на землю,
из сосочков проливалось
на поляны, на болота,
на спокойные озера.
55 Молоко, что было черным,
дева старшая давала,
молоко, что было белым,
дева средняя давала,
молоко, что было красным,
60 младшая давала дева.

Там, где черное струилось,
ковкое железо вышло;
там, где белое бежало,
сталь могучая возникла;
65 там, где красное точилось,
там чугун родился хрупкий.

Времени прошло немного.
Тут железу захотелось
повидаться с братом старшим,
70 с пламенем сойтись поближе.

Сделался огонь свирепым,
стало пламя непослушным,
чуть железо не спалило,
не сожгло родного брата.
75 Удалось уйти железу,
притаиться, схорониться
от огня свирепой пасти,
обжигающих объятий.

Спряталось тогда железо,
80 схоронилось, затаилось
посреди зыбучих топей,
в черных омутах трясины,
на хребтах болот огромных,
на вершинах плоскогорий,
85 там, где лебеди гнездятся,
серый гусь птенцов выводит.

В зыбунах лежит железо,
в жидкой грязи отдыхает.
Год лежало, два таилось,
90 вот и третий пролежало
меж двумя гнилыми пнями,
у подножья трех березок.
Тщетно пряталось железо,
зря из рук огня бежало:
95 вновь пришлось к огню явиться,
посетить его жилище,
чтобы стать клинком каленым,
сделаться мечом могучим.

Волк бежал болотом ржавым,
100 бором брел медведь косматый.
Проминалась топь под волком,
бор песчаный — под медведем:
ржа из глуби поднималась,
лезло шильями железо
105 из следов глубоких волчьих,
из больших следов медвежьих.

Вот родился Илмаринен,
вот родился, вот и вырос,
там, где уголь выжигают,
110 где поляна углежогов.
Подрастал с кувалдой медной,
с маленькими рос клещами.
Ночью Илмари родился,
днем уже построил кузню.
115 Стал искать для кузни место,
для своих мехов — участок.
Увидал он край болотца,
влажную полоску суши,
посмотреть пошел поближе,
120 разглядеть получше место:
тут мехи он и поставил,
тут и разместил горнило.
На следы наткнулся волчьи,
на следы напал медвежьи,
125 увидал шипы железа,
синие наросты стали
в тех следах глубоких волчьих,
в тех больших следах медвежьих.
Молвил он слова такие:
130 «Ой ты, жалкое железо,
до чего же ты ужасно,
до чего же неприглядно
на болоте в волчьем следе,
в рытвинах от ног медвежьих».
135 Сам гадает, размышляет:
«Что получится, что выйдет,
коль железо сунуть в пламя,
положить в огонь горнила?»
В страхе вздрогнуло железо,
140 ужаснулось, испугалось,
как напомнили про пламя,
про огонь сказали слово.
Так промолвил Илмаринен:
«Ты ничуть не беспокойся!
145 Своего огонь не тронет,
он родни губить не станет.
Как придешь к нему в жилище,
попадешь к огню в объятья,
сразу же похорошеешь,
150 станешь мощным, станешь прочным,
будешь для мужей мечами,
украшеньями для женщин».
С той поры, с тех дней далеких
из болот берут железо,
155 добывают в зыбкой хляби,
к кузнецу приносят в кузню.

Вот руду принес кователь,
положил ее в горнило,
раз качнул кузнец мехами,
160 два качнул, качнул и третий:
тут расплавилось железо,
поднялось, набухло шлаком,
расплылось пшеничным тестом,
поднялось ржаным замесом
165 средь кузнечного горнила,
в жарких огненных объятьях.

Тут железо закричало:
«Ой, кователь Илмаринен,
ты возьми меня отсюда,
170 вытащи скорей из пекла!»

Слово молвил Илмаринен:
«Коль возьму тебя оттуда,
можешь ты ожесточиться,
озлобиться, разъяриться,
175 брата своего порезать,
ранить матери сыночка».

Тут железо дало клятву,
кузнецу пообещало
на огне, на наковальне,
180 под ударами кувалды.
Молвило слова такие,
речь такую говорило:
«Есть деревья, чтобы резать,
камень — выгрызать середку,
185 чтоб на брата не бросаться,
сына матери не ранить.
Лучше будет мне намного,
будет мне куда приятней
стать для путника собратом,
190 для прохожего — оружьем,
чем родных и близких резать,
чем родню свою позорить».

Вот тогда-то Илмаринен,
тот кователь вековечный,
195 из огня извлек железо,
положил на наковальню,
сделал мягким, сделал ковким,
сделал режущим и острым:
копьями и топорами
200 и орудьями другими.

Лишь чего-то не хватало,
был еще изъян в железе:
мягковат язык железа,
не родился зуб у стали.
205 Твердость не придет к железу,
коль не закалишь в купели.

Тут кователь Илмаринен
сам об этом поразмыслил,
растворил золы немного,
210 едкий щелок приготовил
для закаливанья стали,
упрочения железа.
На язык берет он щелок,
пробует и размышляет,
215 говорит слова такие:
«Щелок этот непригоден
для закаливанья стали,
упрочения железа».
Тут пчела с земли взлетела,
220 синекрылая — с пригорка,
полетала, покружила,
возле кузни пожужжала.
Вымолвил тогда кователь:
«Пчелка, легкий человечек,
225 принеси на крыльях меда,
притащи во рту напитка
с венчиков шести цветочков,
с кончиков семи былинок
для созданья прочной стали,
230 упрочения железа».

Злобный шершень, птичка Хийси,
озирается, внимает,
смотрит зорко с края крыши,
из-под кровельной бересты,
235 как железо закаляют,
как умело сталь готовят.
Прилетел с жужжаньем шершень,
кинул всяких зелий Хийси,
бросил яды змей различных,
240 выделенья черных гадов,
муравьиного настоя,
тайных соков лягушачьих
в жидкость для закалки стали,
упрочения железа.
245 Тут кователь Илмаринен,
вечный мастер дел кузнечных,
так размыслил, так прикинул:
это пчелка прилетела,
птичка с медом возвратилась,
250 принесла напиток сладкий.
Вымолвил слова такие:
«Вот теперь пригоден щелок
для закаливанья стали,
упрочения железа!»
255 Быстро сунул сталь в напиток,
окунул в состав железо,
вынутое из горнила,
раскаленное средь жара.

От того рассвирепело,
260 в бешенство пришло железо —
съело собственную клятву,
честь сожрало, как собака,
даже брата порубило,
родственника искусало,
265 кровь заставило струиться,
красную — бежать ручьями».

Пробурчал старик на печке,
бородой тряхнул, прибавил:
«Вот узнал рожденье стали,
270 понял все его привычки.

Ой ты, жалкое железо,
ты, окалина дрянная,
сталь, волшебных сил начальных!
Отчего таким ты стало,
275 отчего разбушевалось?
Может, выросло великим?

Не было таким великим,
ни великим и ни малым,
не было высокородным,
280 вовсе не было свирепым,
молоком когда лежало,
молоком парным томилось
за сосцами юной девы,
в персях девушки прекрасной
285 там у края длинной тучи,
там под ровным небосводом.

Не было таким великим,
ни великим и ни малым
в дни, когда лежало грязью,
290 чистою водой стояло
посреди больших болотин,
на суровых плоскогорьях,
там ты в тину превратилось,
стало ржавою землею.
295 Не было еще великим,
ни великим и ни малым
в дни, когда тебя топтали,
в топях — лось, олень — в болоте,
волк месил тебя когтями,
300 попирал медведь ногами.

Не было еще великим,
ни великим и ни малым,
в дни, когда в болоте брали,
черпали из жидкой тины,
305 к кузнецу носили в кузню,
к Илмаринену — в горнило.

Не было еще великим,
ни великим и ни малым
в дни, когда вздувалось шлаком,
310 жгучей жижею лежало
в пекле жаркого горнила.
Клятву твердую давало
на огне, на наковальне,
под звенящею кувалдой,
315 в жаркой кузне возле горна,
где кузнец кует железо.

Отчего ж великим стало,
почему же обозлилось,
не сдержало твердой клятвы,
320 как собака, честь сожрало,
ранило родного брата,
родственника искусало?

Кто толкнул на злодеянье,
научил дурному делу?
325 Мать-отец ли научили,
или, может, старший братец,
или младшая сестрица,
или родичи иные?

Нет, не мать-отец учили,
330 и совсем не старший братец,
и не младшая сестрица,
и не родичи иные.
Бед само ты натворило,
смертному ты навредило.
335 Глянь-ка на свою работу,
зло свое исправь скорее —
или матери скажу я,
сообщу отцу родному.
Будет матери обидно,
340 ей прибавится печалей,
если сын поступит дурно,
совершит дитя злодейство.

Прекрати же, кровь, струиться,
перестань, руда, сочиться,
345 на меня ты, кровь, не брызгай,
не хлещи на грудь героя.
Как стена, замри на месте,
стой, как крепкая ограда,
стой, как меч-трава на море,
350 как осока средь болота,
как валун у края поля,
словно камень средь порога.

Если же струиться хочешь,
побыстрей бежать желаешь,
355 двигайся тогда по жилам,
по костям скользи быстрее,
будет там тебе приятней,
поудобней — под покровом.
Лучше двигаться по жилам,
360 лучше по костям струиться,
чем на землю течь впустую,
проливаться в пыль земную.

Молоко, на луг не лейся,
кровь невинная — на почву,
365 красная руда — на травы,
в землю — золото героев.
Ведь твое жилище — в сердце,
там, под легкими, твой погреб,
уходи туда скорее,
370 убегай туда проворней.
Ты не речка — вдаль стремиться,
ты не ламба — разливаться,
ты не ключ болотный — булькать,
протекать — не челн дырявый.
375 Кровь бесценная, не капай,
красная руда, не лейся!
Захлебнись, поток, заглохни!
Ведь заглох порог на Турье,
Туонелы река зачахла,
380 море ссохлось, небо ссохлось
в то засушливое лето,
в год неслыханных пожаров.

Коли так не подчинишься,
есть приемы и другие,
385 есть и способы иные:
попрошу котел из Хийси,
чтобы кровь сварить мужскую,
красную руду героя,
чтоб не уронить ни капли,
390 не пролить на землю крови,
красной не плеснуть на почву,
по земле не дать струиться.

Коли нет во мне героя,
нету мужа в сыне Укко,
395 чтоб унять теченье крови,
перекрыть поток из жилы,
есть еще отец небесный,
Бог, над тучами живущий,
что превыше всех героев,
400 всех мужей сильней на свете,
он уймет теченье крови,
запрудит поток кровавый.

«О, творец верховный Укко,
Юмала, наш бог небесный,
405 приходи в беде на помощь,
появись на зов героя!
Ты закрой десницей рану,
надави могучим пальцем,
вставь в отверстие затычкой,
410 латкой — на дыру дурную.
Наложи листок любовный[71],
золотой цветок кувшинки,
запруди кровотеченье,
перекрой поток кровавый,
415 чтоб на бороду не брызгал,
не струился на одежду!»

Так закрыл потока устье,
запрудил теченье крови.

Сына в кузницу отправил,
420 чтобы мазей наготовил,
заварив тысячелистник,
взяв верхушек трав пахучих,
тех, что си́му[72] источают,
медом землю окропляют.
425 Вот пошел мальчишка в кузню,
чтобы мазей наготовить.
Дуб ему в пути попался,
спрашивает так у дуба:
«Есть ли мед на этих ветках,
430 под корой — напиток сладкий?»

Дуб на это отвечает:
«Днем минувшим, днем вчерашним
мед на ветки с неба капал,
тек напиток на вершину
435 с дождевых небесных тучек,
с облаков, летящих быстро».

Он набрал дубовых щепок,
древа хрупкого осколков,
всяких трав собрал лечебных,
440 стебельков разнообразных,
что растут у нас не всюду,
не везде произрастают.
На огонь горшок поставил,
варево кипеть приладил,
445 полное коры дубовой,
добрых трав разнообразных.

Бурно варево кипело,
все три ночи клокотало,
три весенних дня варилось.
450 Стал испытывать лекарство,
пробовать, готовы ль мази,
действенно ли это зелье.

Не готовы были мази,
не надежно было зелье.
455 Трав еще в горшок добавил,
всевозможных разноцветий,
привезенных издалека,
из-за сотен переходов,
от восьми волхвов чудесных,
460 девяти шаманов добрых.

Поварил еще три ночи,
целых девять поготовил.
Вот горшок с огня снимает,
вот он смотрит, проверяет,
465 пробует, готовы ль мази,
действенно ли это зелье.

Разветвленная осина
на меже полей стояла.
Разломал ее нечистый,
470 расщепил на половинки —
их намазал этой мазью,
их натер он этим средством.
Сам сказал слова такие:
«Если есть в лекарстве этом
475 сила действия на раны,
на увечья, на ушибы,
пусть осина целой станет,
будет прежнего прочнее!»

Вот осина стала целой,
480 стала прежнего прочнее,
стала вся снаружи гладкой,
изнутри — совсем здоровой.

Испытал он мази снова,
снадобье опять проверил:
485 в камне трещину намазал,
щель — в расколотом утесе.
Прилепился камень к камню,
прочно склеились обломки.

Вышел тут сынок из кузни,
490 где варил для раны зелье,
добрые готовил мази,
передал лекарство старцу:
«Вот надежное лекарство,
чудодейственное зелье,
495 даже скалы может склеить,
накрепко скрепить утесы».

Языком проверил старец,
взял медовыми устами,
снадобье признал отменным,
500 посчитал надежным зелье.

Вот помазал раны Вяйно,
полечил больного мужа:
мазал снизу, мазал сверху,
раз мазнул и посередке.
505 Сам сказал слова такие,
произнес такие речи:
«Не в своей хожу я плоти,
я хожу во плоти Бога,
не своею силой движусь,
510 двигаюсь всевышней волей,
не своим я ртом вещаю,
говорю Творца устами.
Благозвучны мои речи,
речи Бога благозвучней;
515 у меня рука красива,
Господа рука прекрасней».

Лишь помазал этой мазью,
окропил немного зельем,
Вяйнямёйнена скрутило,
520 без сознания свалило,
в муках мечется, страдает,
не находит места Вяйно.

Старец боли заклинает,
гонит страшные мученья
525 на большую Гору болей,
на высокий холм Страданий,
чтобы там терзались камни,
скалы корчились от болей.

Размотал он тюк из шелка,
530 на полоски шелк разрезал,
на бинты его разделал —
так повязок наготовил.
Обвязал он этим шелком,
обмотал красивой тканью
535 рану на колене Вяйно,
пальцы на ноге героя.

Сам слова такие молвил,
произнес он речь такую:
«Божий шелк повязкой будет,
540 божья полость — покрывалом
на колене этом славном,
на ноге, на крепких пальцах!
Ты присматривай, Создатель,
охраняй, великий Боже,
545 чтоб не стала рана хуже,
чтобы вновь не заболела!»

Вот уж старый Вяйнямёйнен
облегченье обретает,
выздоравливает вскоре,
550 стал он весь снаружи гладким,
изнутри совсем здоровым,
никаких в середке болей,
никаких изъянов сверху,
никаких рубцов снаружи.
555 Лучше стало все, чем было,
стало прежнего прочнее.
Вот уже нога ступает,
вот уже колено гнется,
не болит совсем раненье,
560 не саднит ушиб нисколько.

Тут уж старый Вяйнямёйнен
обратил свой взор на небо,
посмотрел с благоговеньем
в небеса над головою.
565 Сам такое слово молвил,
произнес он речь такую:
«Милость нам всегда — оттуда,
лишь оттуда нам защита,
от небес высоких этих,
570 от всезнающего Бога.

Славен будь, Творец всесильный,
возвеличен, Бог небесный,
что принес мне облегченье,
дал надежную защиту,
575 утолил мои страданья,
причиненные железом!»

Вековечный Вяйнямёйнен
к этому еще прибавил:
«Люди, возрастом постарше,
580 молодой народ растущий,
вы на спор не стройте лодки,
не бахвальтесь, начиная!
Богу лишь исход известен,
лишь Творцу итог подвластен,
585 мастера уменья — мало,
даже мастера большого!»