Автор неизвестен - Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Суженого донья Альда
Ждет, не зная, где Рольдан.
Суженого ждет в Париже,
С нею свита — триста дам.
Одинаково одеты,
Донье ровни по годам,
Все одну вкушают пищу.
Вместе шествуют во храм.
Только Альда равнодушна
К лучшим яствам и питьям.
Сто подруг прядут прилежно,
Сто шьют златом по шелкам,
Сто хозяйку ублажают
Музыкой по вечерам.
Донью Альду усыпляют
Эти струны и орган.
Сон ей видится недобрый
Душит горло, как аркан.
Просыпается от страха,
Нет конца ее слезам,
Так кричит она, что криком
Разбудила горожан.
Говорят ей камеристки:
«Что, сеньора, снилось вам?
Причинил ли зло вам кто-то?»
Так спросили триста дам.
«Дамы, сон мне снился страшный,
Уж не знак ли этим дан?
Я в горах себя видала,
По пустынным шла местам.
Над одной вершиной горной
Сокола я вижу там,
А за ним стремится беркут,
Беркут мчится по пятам.
Прячется в мою одежду
Сокол, страхом обуян,
На него несется беркут,
Словно злобный ураган.
И убитый клювом сокол
Падает к моим ногам».
И на это донье Альде
Говорит одна из дам:
«Смысл такого сновиденья
Должен быть понятен вам.
Сокол — это нареченный,
Что плывет к вам по морям;
Беркут — это вы, сеньора,
А гора — господний храм».
«Коль вы правы, камеристка,
Что угодно вам отдам».
А наутро донье Альде
Было вручено письмо.
Там чернилами писали,
На конверте кровь была,
Весть о том, что в Ронсевале
На охоте пал Рольдан.

«Для чего я, о Балерма,
Для чего на свет явился!
Семь годов тебе служил —
Ничего я не добился;
А сейчас, когда ты любишь,
Умираю я от раны.
Мне не смерть горька, хоть, право,
Ухожу я слишком рано,
Но служить тебе, Балерма,
Для меня отрадней рая.
О кузен мой Монтесинос,
Умоляю, умирая:
Чуть душа моя отыдет,
Что служить умела верно,
Отнесите мое сердце,
Пусть возьмет его Балерма;
За меня ей послужите
Так, как я служил, бывало,
Обо мне напоминайте,
Чтоб меня не забывала.
Ей отдайте все владенья,
Что могли моими зваться,—
Той, которую теряю,
Пусть достанутся богатства.
Монтесинос, Монтесинос,
Я собрал свою отвагу,
Но рука моя устала
И уже не держит шпагу.
Из моей смертельной раны
Кровь не унимаясь льется
Холодеют мои ноги,
Все слабее сердце бьется.
Нашей Франции далекой
Не увижу я очами.
Умираю, Монтесинос,
Обнимите на прощанье.
Уж глаза мои не смотрят,
И язык мой смертью скован;
Вам передаю служенье
И обязываю словом».
«Бог, во имя вашей веры,
Ваше слово пусть услышит».
Под горой лежит высокой
Дурандарте и не дышит.
Плачет, плачет Монтесинос
Под горою, где лежал он,
Снял с него он шлем и шпагу,
Яму выкопал кинжалом;
Из груди он вынул сердце,
Чтоб отдать его достойной
И посмертного служенья,
Как приказывал покойный.
И слова он произносит
О своем погибшем брате:
«Брат души моей и сердца,
О кузен мой Дурандарте!
Ты не ведал поражений!
Ты храбрее всех сражался!
Коль тебя враги убили,
Для чего я жив остался!».

Было так светло и лунно,
Словно при дневном светиле,
Когда вышел Бальдовинос
И пошел в горах Севильи.
Повстречался с мавританкой
Стройной, юной, тонкорукой.
Семь годов была та дева
Бальдовиноса подругой.
Поугрюмел Бальдовинос,
Как те годы миновали.
«Что вздыхаешь, Бальдовинос,
Друг любимый, ты в печали?
Или ты боишься мавров,
Иль другая есть подруга?»
«Нет, не стал бояться мавров,
Ты одна моя подруга.
Но живем мы не по-божьи,
Христьянин и басурманка.
Я по пятницам скоромлюсь,
А закон мне запрещает».
«Для тебя я б окрестилась,
Чтобы стать твоей супругой,
Иль по-прежнему — подругой,
Как захочешь, Бальдовинос».

Фонте Фрида, ключ студеный,
Ключ любви, как он глубок.
Ключ, что всякую пичугу
Исцеляет от забот.
Только горлинка тоскует,
Как вдовица, слезы льет.
Соловей там появился,
Сладким голосом поет,
Говорит голубке речи,
Речи сладкие, как мед.
«Быть слугой твоим, сеньора,
Я хотел бы, если б мог».
«Ах, изыди враг, обманщик,
Ты зачем меня увлек!
Нет мне отдыха на ветке,
Мне постыл цветущий лог.
Мутной чудится водою
Мне прозрачный ручеек.
Не хочу иметь я мужа,
Чтоб его продолжить род,
Не утешат меня дети,
Не хочу иметь забот.
Ах, оставь меня, обманщик,
Надоедный сумасброд!
Не хочу идти я замуж,
Знаю, что вы за народ!».

И кому такое счастье
Приготовил океан!
Не тебе ли, граф Арнальдос,
Помогает Сан-Хуан?
Шел с ножом он на охоту,
Был он страшен для врагов,
И увидел он галеру
Возле этих берегов.
Паруса на ней из шелка,
Мачта — дерево-сандал,
И моряк, что вел галеру,
Громко песню распевал.
Утихают в море ветры,
Унимается волна,
Даже стаи рыб глубинных
Поднимаются со дна!
И слетаются все птицы,
Если он им приказал.
И сказал тогда Ариальдос,
Вот что граф тогда сказал:
«Спой мне песню, ради бога,
Повтори ее, моряк».
И моряк ему ответил,
Он ему ответил так:
«Песню ту лишь тот услышит,
Кто со мною стал под флаг».

Если знал ты, кабальеро,
Если знал ты боль любви,
Как во Францию прибудешь,
Там Гайфероса найди.
И скажи: вручает дама
Рыцарю свою судьбу.
О его турнирах славных
Мы наслышаны и здесь.
Знаем также, что прослыл он
Покорителем сердец.
Что должна идти я замуж,
Вы скажите под конец,
С чужаком заморским завтра
Я отправлюсь под венец.

Есть часовенка в Севилье
По прозванью Сан-Симон.
На молитву часто ходят
Дамы в этот божий дом.
Ходит и моя сеньора,
Лучшая среди других,
В переливчатой мантилье,
И в сайялях дорогих.
У ней сахарные губки
И белее снега лик,
Оживленный чуть румянцем,
Нежным, словно сердолик,
И в глазах бездонно-синих
Пламя вспыхивает вмиг.
И она в часовне этой —
Словно солнечный родник.
И аббат, ведущий мессу,
Продолжать не может, нет.
И теряются все служки,
Отвечать не могут, нет.
И поют не аллилуйю,
А лепечут: «поцелую».

В одиночестве инфанта,
Как обычно, дни проводит.
Быть одной ей надоело —
Понапрасну жизнь проходит.
Лучшие уходят годы,
Цвета жизни ей не видеть,
А король не помышляет,
Чтоб инфанту замуж выдать.
С кем бы горем поделиться?
Думала она, гадала,
Короля позвать решила,
Как порой это бывало,
Чтоб открыть владыке тайну,
Не дающую покоя.
Государь в ответ на просьбу
К ней пожаловал в покои.
Видит, что она скучает
Без людей, вдали от света,
На ее лице прекрасном
Горя явная примета.
От инфанты узнает он,
Что она живет в досаде:
«Что случилося, инфанта,
Расскажите, бога ради.
Почему в таком вы гневе
И за что меня вините,—
Мы добром уладим дело,
Как вы только объясните».
«Объясню вам, мой король,
В чем тоски моей причина,
Ибо матушка заботу
Обо мне отцу вручила.
Мой король, мне надо замуж,
Ибо время подоспело,
Но, стыдясь, об этом с вами
Говорить я не хотела,
Но, увы, об этом деле
Говорить мне больше не с кем».
И король ей отвечает
Добрым словом королевским.
«Сами в том вы виноваты,—
Был жених не из последних:
Ведь недавно предлагал вам
Руку Унгрии наследник.
Даже слушать не хотели
Вы посланников венгерца.
А меж тем среди придворных
Если кто вам и по сердцу,
Все равно он вам не ровня,—
Что об этом люди скажут? —
Кроме графа Аларкоса,
Он женат и вам откажет».
«Вы, король мой, Аларкоса
Отобедать пригласите,
А когда он к вам прибудет,
От меня его спросите:
Пусть он вспомнит уверенья,
Ибо вольно иль невольно
Он нарушил обещанье,
То, что дал мне добровольно,—
Быть навечно верным мужем,
Мне же быть ему женою.
Не хотела я, чтоб кто-то,
Кроме графа, был со мною.
А женитьбой на графине
На себя навлек беду он.
Я была б женою принца,
Если б прежде он подумал».
Как он мог нарушить клятву!
Как на это он решился!»
Государь услышав это,
Чуть рассудка не лишился.
Но, придя в себя, с досадой
Он дает ответ достойный:
«Разве это наставленья
Вашей матушки покойной?
Очень плохо вы, инфанта,
О моей радели чести,
Я подумал бы об этом,
Если б был на вашем месте.
И пока жива графиня,
Вы оставьте все мечтанья.
Даже если б состоялось
Ваше бракосочетанье,
То могли бы лишь злодейкой
Вы прослыть во мненье света.
Как нам быть теперь, не знаю
И прошу у вас совета.
Я советовался прежде
С вашей матушкой родною».
«Государь, прошу послушать,
Хоть я этого не стою.
Граф пускай убьет графиню
И расскажет, что супруга
Умерла своею смертью
От злосчастного недуга.
А когда минует траур,
Пусть меня начнет он сватать.
Так, король, мое бесчестье
Можно было бы упрятать!»
Государь, забыв веселье,
От нее задумчив вышел.
Отягчило государя
То, что он сейчас услышал.
Он увидел Аларкоса,
Что беседовал с друзьями:
«Что за польза, кавалеры,
Для чего мы служим даме,
Ведь усилья все напрасны,
Если нету постоянства.
О себе не говорю я,
Кавалеры, это ясно.
Я служил и поклонялся
Даме той, что всех милее.
Если я любил когда-то,
То теперь люблю сильнее.
Обо мне сказать возможно:
Кто любил — не забывает».
И как раз на этом слове
В залу сам король вступает.
Граф отходит от придворных,
С королем ведя беседу.
И король спешит любезно
Пригласить его к обеду.
«Граф, прошу ко мне назавтра
Моего вина отведать,
Побеседовать со мною
И со мною отобедать».
«Государь, я буду счастлив,
Если скрашу вашу скуку,
И за добрую любезность
Я целую вашу руку.
А не то хотел сегодня
Я отбыть, по той причине,
Что письмо с такою просьбой
Получил я от графини».
День проходит, и назавтра
После выхода из храма,
Был обед накрыт. Но мысли
Короля томят упрямо.
Нужно с графом Аларкосом
Объясниться за обедом.
Но ему мешают слуги,
Что присутствуют при этом.
Наконец они поели,
Удалилась вскоре свита.
И настало время с графом
Побеседовать открыто.
И сказал король, как было
Решено с инфантой вместе:
«Граф, я должен вам поведать
Огорчительные вести.
Граф, нарушили вы слово,
Вольно или же невольно,
Потому что вы, как рыцарь,
Поклялися добровольно
Быть инфанты верным мужем,
И вы связаны обетом.
Если что меж вами было —
Речь, конечно, не об этом.
Граф, скажу вам откровенно,
И, прошу, все это взвесьте,
Вы должны убить графиню
Для спасенья нашей чести.
Слух пустите: от недуга
Давнего она скончалась.
И начните сватать, словно
Ничего и не случалось,
Чтобы дочери любимой
Честь и имя не страдали».
Добрый граф на этот довод
Отвечает государю:
«Мой король, все это было,
Я не стану отпираться.
В том, что вам сказали правду,
Я и сам готов поклясться.
Государь, я вас страшился,
Потому так совершилось.
Мы боялись, что согласья
Не получим, ваша милость.
Я за честь быть вашим зятем
Благодарен бесконечно.
Но, король, убить графиню
Не хотелось бы, конечно.
Нет вины на ней, графиня
Не заслуживает мести».
«Добрый граф, а что же делать
Для спасенья нашей чести?
Надо прежде было думать,
А теперь пора решиться.
Или ты лишишься жизни,
Иль она ее лишится.
А за нашу честь платили
И безвинной головою.
Что ж такого, что графиня
Не останется живою!»
«Мой король, она погибнет,
Воля ваша, но поверьте,
Что за этот грех придется
Вам ответить после смерти.
Словом рыцаря клянусь вам,
Что приказ я ваш запомню,
Что изменником не буду —
Слово данное исполню:
Я убью, как обещался,
Неповинную графиню.
А теперь прошу прощенья,
Государь, я вас покину».
«Добрый граф, ступайте с богом,
Возвращайтесь, до свиданья».
Добрый граф отъехал в горе,
Он не мог сдержать рыданья.
Он оплакивал супругу,
Что превыше жизни любит,—
Дети ведь осиротеют,
Если он ее погубит!
Младший их — грудной ребенок,
Отданный ее заботам,
Ибо груди у кормилиц
Почему-то не берет он.
Только грудью материнской
Хочет их дитя кормиться.
Два других не могут тоже
Без заботы обходиться.
Едет граф, и по дороге
Рассуждает сам с собой он:
«Поглядеть вам прямо в очи
Я, графиня, недостоин.
Вы теперь свою погибель
Встретите, меня встречая.
Я один тому виновник,
Я за это отвечаю».
Глядь — а перед ним графиня,
Чуть он молвил это слово.
Издали спешит супруга
Встретить мужа дорогого.
Видит сразу: граф печален
Так, как не было вовеки,
На глазах супруга слезы
И от слез припухли веки,
Словно плакал он в дороге
От неведомой напасти.
Говорит графиня графу:
«Слава богу, мое счастье.
Что в дороге приключилось?
Вы, душа моя, в печали.
Так лицом вы изменились,
Что с трудом мы вас узнали.
На себя вы непохожи.
Первый раз таким встречаю.
Вы во всем со мной делились,
Поделитесь и печалью.
Граф, я вашего ответа
Жду, как будто приговора».
«Я вам все скажу, графиня,
Срок настанет очень скоро».
«Граф, скажите мне скорее.
Слова жду я, как кинжала».
«Не томи меня, сеньора,
Еще время не настало.
Будем ужинать, графиня.
Накрывать велите ужин!»
«Все готово, как обычно,
Как всегда, мы вам услужим».
Добрый граф за стол садится,
Но кручина сердце гложет.
Добрый граф за стол садится,
Но куска он съесть не может.
По бокам садятся дети,
Сыновьям отец не внемлет.
Голова к плечу склонилась,
Притворяется, что дремлет.
А из глаз струятся слезы
От неведомой кручины.
На него графиня смотрит
И не ведает причины.
А спросить его не смеет,
Лишь молчит она печально.
Граф встает и говорит ей,
Что идет в опочивальню.
Говорит в ответ графиня,
Дескать, скучно ей в покоях.
И ложится рядом с мужем.
Сон бежит от них обоих.
Так лежат в покое спальном
В простынях и покрывалах.
Дети у себя остались,
Граф с собою не позвал их.
Только мать взяла с собою
В спальню младшего, грудного.
Граф ключом замкнул покои,—
Прежде не было такого,—
И позорную беседу
Начинает с нею вскоре:
«О несчастная графиня,
Как твое ужасно горе!»
«Нет, мой граф, себя несчастной
До сих пор я не считаю.
Ибо вашей быть супругой
Я за счастье почитаю».
«В этом-то и есть, графиня,
Ваше главное несчастье.
К госпоже моей когда-то
Был я полон тайной страсти.
На мое и ваше горе,
Я любил инфанту страстно.
Обещал на ней жениться,
И она была согласна.
И теперь моей супругой
Быть желает непреклонно.
И сумеет это сделать
По правам и по закону.
Королю она призналась,
И, радея за инфанту,
Он велел, чтоб я исполнил
Произнесенную клятву.
По приказу государя
Я убить тебя обязан,
Или он лишится чести,
Ибо я был словом связан».
Выслушав его, графиня
Замертво на землю пала,
А когда она очнулась,
Графу так она сказала:
«Тем ли, что была верна вам,
Заслужила я все это.
Граф, меня не убивайте,
А послушайтесь совета.
Вы в наследные владенья
Тайно жить меня отправьте.
Материнским попеченьям
Вы детей своих оставьте.
Там хранить вам буду верность
Я, покуда сердце бьется».
«Нет, умрете вы, графиня,
Раньше, чем заря займется».
«Аларкос, теперь я вижу,
Что одна я в этом мире:
Мой отец в годах преклонных,
Матушка давно в могиле,
Брат мой, добрый граф Гарсия,
Королю не страшен боле,
Ибо был подвергнут казни
Он по королевской воле.
Не о жизни я жалею,
Не боюсь неправой казни —
Дайте мне с детьми проститься,
И погибну без боязни.
Как им жить теперь на свете,
Каждый может их обидеть!»
«Нет, графиня, не придется
Вам детей своих увидеть.
Обнимите лишь малютку,
Что вам был всего дороже.
Тяжко с вами мне, графиня.
Как страдаю я, о боже!
Потому что не умею
Вам ничем помочь, графиня,
Этот долг — превыше жизни.
Вверьтесь господу отныне».
«Дайте мне прочесть молитву,
Ту, что я всегда читала».
«Помолитесь, но скорее,
До того, как утро встало».
«Коротка моя молитва,
Потерпите, ваша милость…»
И, упавши на колени,
Так графиня помолилась:
«Я тебе вручаю душу
Перед смертью, боже милый.
За грехи, что я свершила,
Господи, меня помилуй.
Ибо божье милосердье
Выше всякого людского».
Граф, молитву, что я знала,
Я прочла, и я готова.
Вам своих детей вручаю,
Пусть растут они счастливо.
И прошу вас, граф, молиться
Обо мне, покуда живы.
Это долг ваш, потому что
Умираю я безвинно.
И позвольте напоследок
Накормить мне грудью сына».
«Нет, будить его не стоит,
Пусть он спит, покуда спится.
И прошу у вас прощенья,
Но уже встает денница».
«Вас я, граф, за все прощаю,
Меры нет моей любови.
Королю же и инфанте
Не прощу невинной крови.
Пусть над ними суд свершится,
Как велит господь, так будет.
Тридцать дней всего минует,
И господь их всех рассудит».
После этих слов графиня
Приготовилась к кончине.
Граф обвил вуалью шею,
Горло нежное графини
Затянул двумя руками
И не отпускал. Сначала
Жизнь еще в ней трепетала.
А потом оттрепетала.
И когда он убедился,
Что навек сомкнулись вежды,
Граф бестрепетной рукою
Снял с усопшей все одежды,
Он принес ее к постели,
Уложил под покрывало,
Сам разделся, лег с ней рядом,
Как всегда это бывало.
А  затем  вскочил  с  постели,
Стал кричать: «На помощь, слуги,
Поскорее помогите
Умирающей супруге».
Слуги верные сбежались
Но помочь ей поздно было.
Так скончалася графиня,
Так взяла ее могила.
Но скончались и другие —
Тридцать дней не миновало.
Через десять дней инфанта
Безнадежно захворала,
Вслед за королем коварным
Граф скончался от печали.
И на высший суд все трое
Перед господом предстали.
Милость божья, будь над теми,
Кого люди покарали.