Автор неизвестен - Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Руки мощные сплетают,
Обхватив друг друга, братья —
Дон Энрике с доном Педро.
Их железные объятья
Братскими не назовете,
Братья бьются, слов не тратя,
То кинжал сверкнет, то шпага,
Крепко сжаты рукояти.
Короля теснит Энрике,
Стоек Педро. Бьются братья,
В их сердцах пылает ярость,
С губ срываются проклятья.
В стороне стоит свидетель,
Молчаливый наблюдатель,
Юный паж, слуга Энрике.
Вдруг он видит, — о, создатель!
Братья дрогнули и оба
На пол падают. Некстати
Чуть замешкался Энрике,
И король — верхом на брате.
Час твой пробил, дон Энрике.
Паж — в смятенье и, не глядя,
Бросился на дона Педро,
За камзол хватает сзади,
Говоря: «Прошу прощенья.
Государь, судите сами,
Я спасаю господина,
Потому невежлив с вами».
И уже вскочил Энрике,
Сталь в деснице засверкала,
В грудь коварного владыки
Острие вошло кинжала.
Сердце замерло навеки,
Захлебнулось кровью алой.
В христианском нашем мире
Злее сердца не бывало.

«Нуньо Веро, Нуньо Веро,
Добрый рыцарь, славный витязь,
Скакуна гулять пустите,
От копья освободитесь.
Я хочу спросить о франке,
Что зовется Бальдовинос».
«Слушайте меня, сеньора,
Я отвечу, ваша милость.
Этой ночью ровно в полночь,
В город конно мы вступили,
Недруги на нас напали,
В плен живыми захватили.
Там был ранен Бальдовинос,
Был он сбит копьем недобрым:
Полдревка дрожит снаружи,
Острие прошло сквозь ребра.
Он скончается к рассвету
Или же еще скорее.
Если хочешь ты, Севилья,
Будь возлюбленной моею».
«Нуньо Веро, Нуньо Веро,
Рыцарь злой, недобрый витязь,
Я о франке вас спросила,
Надо мною не глумитесь.
Знайте, что минувшей ночью
Бальдовинос спал со мною.
Он на память дал мне перстень,
Я ему — шитье цветное».

«Это все случилось в мае,
Когда дни уже теплы,
Когда жаворонки свищут,
Отвечают соловьи
И когда сердца влюбленных
Опаляет жар любви.
Только я сижу, несчастный,
За решеткою тюрьмы.
Дня я светлого не знаю
И ночной не знаю тьмы,
Только птичка мне вещает
Появление зари.
Но убил охотник птичку,
Бог его вознагради!
Волосы мои по пояс
Упадают с головы,
Борода длинна, как скатерть,
Цвета высохшей травы,
Отросли на пальцах ногти,
Словно длинные ножи…
Ежели король то сделал,
Господи его прости,
Ежели злодей-тюремщик,
Бог злодею отомсти,
Только б с птицей говорящей
Снова душу отвести,
Кто бы мог мне жаворонка
Иль дрозденка принести,
Чтоб был дамами обучен
И мог тайну соблюсти,
Чтоб супруге Леоноре
Мог записку отнести.
Пусть пирог она пришлет мне,
Но не рыбный, не мясной,
А с напильником бесшумным
И с отточенной киркой.
Тот напильник для решеток,
А кирка для толстых стен».
Тут король его услышал
И велел покинуть плен.

«Юной розы, юной розы
Нежный цвет, прекрасный цвет!
Когда вас держал в объятьях,
Не умел служить вам, нет!
А теперь, когда умел бы,
Не владею вами, нет!»
«В этом я не виновата,
Виноваты вы, мой друг.
Сами мне письмо прислали
Вы с одним из ваших слуг.
Не умел хранить он тайну,
Был болтлив,   а может — глуп,
Он сказал, что там, в Леоне,
Вы женаты, милый друг,
Что цветам подобны дети,
Что жена во цвете лет».
«Тот, кто так сказал, сеньора,
Не сказал вам правды, нет!
Не был я в земле Кастильской
И в Леоне не бывал.
Может, был я там младенцем,
Но любви тогда не знал».

«Ах, дружище, сотоварищ,
Та, в кого я был влюблен,
Вышла за простолюдина,
Вот на что я обозлен.
Я теперь уеду к маврам,
В отдаленные места,
Попадись мне христианин,
Враз лишится живота».
«Ах, не надо, сотоварищ,
У меня есть три сестры,
Ты из трех себе любую,
Мой товарищ, избери —
Иль женою, иль подругой».
«Что подруга! Что жена!
Если та, кого любил я,
Не была мне отдана!».

Ужас, ужас вслед инфанту
Мчится, словно воронье.
Плащ изнанкою — на левой,
В правой — острое копье,—
Плуг из борозды глубокой
Может вывернуть оно.
Восемь раз в крови дракона
Кузнецом закалено,
Восемь раз его точили,
Чтобы в тело шло легко,
Тот французский наконечник,
Арагонское копье,
Где вверху для украшенья
Соколиное перо.
Дон Куадроса он ищет,
Чтоб воздать ему за зло.
С императором пирует
Дон Куадрос заодно.
Держит старый император
Справедливости жезло.
Восемь раз инфант решает
Бросить острое копье.
Наконец инфант решился
И направил острие.
Не в Куадроса попало,
Пролетело близ него —
Плащ пронзило королевский,
Королевское шитье,
И с размаху в пол кирпичный
На ладонь оно вошло.
Говорит король инфанту,
Вот вам слово короля:
«Почему, инфант-предатель,
Ты решил убить меня?»
«Государь, прошу прощенья,
Я ведь метил не в тебя,
Нет, в Куадроса я метил,
Негодяя и лжеца.
Я, король, имел семь братьев,
А остался я один.
Я убийцу вызываю
Пред тобою, господин».
Не поверили инфанту,
Но пришла ему помочь
Та, что верила инфанту,—
Императорская дочь.
Увела обоих в поле
Из покоев короля.
Сразу же при первой стычке
Дон Куадрос пал с коня.
Голову инфант отрезал,
Вздел на острие копья
И поднес ее с поклоном
Властелину своему.
В жены добрый император
Отдал дочь свою ему.

Шел, стеная, кабальеро,
Извела его печаль,
На нем траурное платье,
Грубый шерстяной сайяль.[502]
Шел по скалам, полный скорби,
Плача, дал себе обет
Удалиться от соблазна
В ту страну, где женщин нет.
Чтоб о них забот не ведать,
Чтоб никто не утешал,
Чтобы помнить об умершей,
Той, кем он не обладал.
Ищет он пустые земли,
Хочет жить средь диких скал.
На одной горе огромной
В отдаленье от жилья
Он построил дом печали
Возле мутного ручья.
Дом из желтой древесины,
Называемой тоска,
Стены — из каменьев черных,
Черного известняка.
Он угрюмые стропила
Крышей бурою покрыл,
Пол из мрачного металла,
Пол свинцовый настелил,
Дверь свинцовую он сделал,
Чтоб не видеть белый свет,
Набросал сухие листья,
Выполняя свой обет.
Где добра не ожидают,
Там надежде места нет.
В этом доме, доме скорби,
Одинокий, как монах,
Спит, как братья в Сан-Висенте,
На расстеленных ветвях.
Он питается лозою,
Слезы — все его питье,
Плачет он на дню два раза,
Тело мучает свое.
Он под дерево покрасить
Стену в доме приказал,
Балдахин повесить белый,
Словно это тронный зал,
И алтарь из алебастра,
Как небесному царю,
И из белого атласа
Украшенья к алтарю.
Статую своей подруги
Он воздвиг на тот алтарь.
Серебро литое — тело,
А лицо ее — хрусталь.
Платье белое из камки,
На монашеском плаще —
Знаки окончанья рода —
Луны шиты по парче.
Королевскую корону
На нее он возложил
И каштанами из рощи
Ту корону окружил.
Он каштанами украсил
Ту корону неспроста:
Первые пять букв каштана[503]
Означают — чистота.
Двадцать два ей было года,
Когда смерть за ней пришла,
Красота ее бесценна,
И утрата тяжела.
Будет он в тоске, покуда
Смерть его не призовет.
Он глядит на изваянье,
Для того он и живет.
Дверь пред радостью он запер,
Перед горем — отпер дверь,
И вовеки дом печали
Не покинет он теперь.