Автор неизвестен - Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

В замке Бургоса, в печали,
Дон Родриго ждет Химена
И готовится, волнуясь,
К приближающимся родам.
И однажды в воскресенье,
Лютой схваченная болью,
Вся в слезах, за стол садится
И берет перо и пишет,
Горько плачась на судьбину,
Пишет королю Фернандо:
«Вам, король и господин мой,
Вам, кто мудр и благороден,
Вам, надменных посрамитель
И смиренных покровитель,
Пишет вам рабыня ваша,
Та Химена, чей родитель
Был преславный граф Лосано,—
Вам из Бургоса в столицу
Шлет она поклон смиренный.
Пусть господь пошлет удачу
Вашим добрым начинаньям.
Мой сеньор, вы мне простите,
Что обиды не скрываю,
И за что на вас сердита
Вам пишу я без утайки.
По каким, спрошу, причинам
У жены вы мужа взяли?
По каким законам божьим
Вы томите нас разлукой?
Только раз в году ко мне вы
Отпускаете супруга,
А когда уж отпустили,
Вид его внушает ужас.
Потому что по колени
Конь его измазан кровью.
Чуть меня в объятья примет —
Вижу, спит в моих объятьях.
И во сне он стонет, рвется
И рукой наотмашь хлещет,
Будто ломит силу вражью,
Будто шеи вражьи рубит.
А едва заря займется,
Как его уже торопят
И гонцы и полководцы,
Чтобы он вернулся в поле.
Вас, король, молю я слезно
Вспомнить, как я одинока,
Возвратить жене супруга,
Возвратить отца ребенку.
Где сама отца найду я,
Где найду другого мужа?
Бог мне дал одно богатство,
И его вы отобрали.
Оттого по нем я плачу,
Будто он уже в могиле.
Если вы о том печетесь,
Чтоб его умножить славу,
Так Родриго славы хватит:
Бороды не отрастил он,
Страх зато нагнал на мавров,—
Мавританские сеньоры
У него в вассалах ходят.
Я, сеньор, ношу ребенка,
И пошел девятый месяц,
Мне, быть может, вредно плакать,
Помогите мне, сеньор!
А письмо мое сожгите,
Пусть о нем никто не знает,
Пусть меня не судят люди
За предчувствия дурные».

Утром — в десять иль пораньше
У секретаря бумагу
Попросил король, желая
Написать собственноручно
Письмецо в ответ Химене.
Начертав четыре точки
И черту крестообразно,
Он слова такие пишет,
Как учтивый человек:
«Благородная Химена,
Вам, чей муж повсюду славен,
Я с отеческой любовью
Шлю привет мой королевский.
Вы в письме своем сказали,
Будто мною недовольны,
Потому что к вам супруга
Раз в году я отпускаю,
И что он у вас в объятьях
Не дарит вам ласки мужней,
Но мгновенно засыпает
От усталости смертельной.
Вы, сеньора, были б вправе
Сетовать, когда б узнали,
Что у вас для дел любовных
Я супруга забираю.
Но когда его зову я,
Чтобы он сражался в доле,
Чтобы гнал проклятых мавров,
Разве вас я оскорбляю?
Если б войско наше Сиду
Я не отдал под начало,
Вы бы лишь хозяйкой были
У простого дворянина.
А когда бы он услышал
Все, что вы мне рассказали,
Он подумал бы, сеньора,
Будто это вам приснилось.
И о чем же ваши пени,
Если вы ребенка ждете?
Лишь супруг вам нужен рядом.
Значит, вам король не нужен,
Хоть бы тысячу подарков
Он вам сделал благосклонно.
Вы просили, чтобы сжег я
То письмо, что вы послали,
Ибо в нем усмотрят ересь,—
И его б огню я предал,
Но ведь есть там рассужденья
Столь разумные, как будто
Семь великих мудрецов,
А не вы его писали,
И его не сжечь, сеньора,
А в архив отправить нужно.
И мое письмо вы также
Не порвите, а храните,
Ибо я вам обещаю,—
Сына, дочь ли вы родите,—
Одарю дитя богато.
Если будет сын, ему я
Дам коня и меч булатный
И сто тысяч мараведи
Для его расходов личных.
Если дочь — со дня рожденья
Повелю ей каждый месяц
Выдавать по сорок марок
Серебром. На этом кончим».

Болен, болен, умирает
Наш король, наш дон Фернандо.
Он лежит — ступни к востоку,
А в руках свеча из воска.
Перед ним архиепископ
И достойные прелаты,
И стоят от ложа справа
Все его четыре сына.
Трое — дети королевы,
А один — в грехе рожденный,
Но хоть он и незаконный —
Самый умный и ученый.
Был он папским кардиналом,
Был в Испании легатом,
Настоятелем в Сантьяго,
Архиепископом в Толедо.
«Если б я не умер, сын мой,
Ты бы стал, быть может, папой.
Но теперь, с моим наследством,
Ты и сам того добьешься».

«Мой отец, ты умираешь,
Да твою воспримет душу
Михаил, архангел божий!
Отказал свои ты земли
Тем, кому благоволишь ты.
Дону Санчо дал Кастилью,
Многославную Кастилью.
Дону Гарсии — Галисью
С Португалией в придачу,
А Санабрию, Леон
И Астурию назначил
Во владенье дон Альфонсо.
Лишь одну меня за то, что
Женщиной на свет явилась,
Без наследства ты оставил,—
Чтобы нищей побродяжкой
Мне бродить по белу свету
И своим прекрасным телом
Услаждать мужскую похоть.
Чтобы с мавром спать за плату,
С христианами задаром,
А на деньги за бесчестье
В церкви божией молиться
За твою, родитель, душу».
Тут король спросил, слабея:
«Это чью же речь я слышу?»
Отвечал архиепископ:
«Вашей дочери Урраки».
«Дочь моя, молчи, прошу я,
Удержись от слов подобных,
Ибо за такие речи
На костер возводят женщин.
Далеко в краях Леона
Мне достался славный город,
Называемый Саморой.
Неприступна та Самора,
Справа там течет Дуэро,
Слева там — крутые горы.
Кто отнять ее захочет
У тебя — да будет проклят!»
Все кругом: «Аминь», — сказали.
Промолчал один дон Санчо.

Ах, король, король дон Санчо,
Бороды уж не растил бы!
Кто видал ее короткой,
Длинной так и не увидит.
Только умер дон Фернандо,
Осадил Самору Санчо.
Он идет на город справа,
Слева Сид навстречу ломит.
Где король ведет осаду,
Там стоит Самора твердо,
Где дружина Сида бьется,
Там Самора поддается.
Ой, красна вода в Дуэро,
Пахнет кровью христианской,
И тогда Урраке молвит
Старый Ариас Гонсало:
«Подадимся к маврам, дочка,
И расстанемся с Саморой,
Ибо Сид и брат твой кровный
Твой надел отнять решили».
И в отчаянье Уррака
Поднимается на стену
И на грозный лагерь Сида
С туповерхой башни смотрит.

«Убирайся прочь, Родриго,
Прочь, надменный кастильянец!
Хорошо бы, если б дружбу
Старых добрых дней ты вспомнил,
Дней, когда во храме божьем
Перед алтарем Сант-Яго
Принял ты от дон Фернандо
Рыцарское посвященье.
Ты ведь королевский крестник,
Мой отец твоим был крестным,
Он тебе вручил доспехи,
Мать коня тебе вручила,
Я, их дочь, тебе вручила
Шпоры золота литого,
Чтобы чести больше было
Принимаемому в Орден.
За тебя я собиралась
Выйти замуж, но, как видно,
Слишком грешною была я,—
Ты женился на Химене.
Что ж, за нею взял ты деньги,
А за мною взял бы землю,
Но оставил ты инфанту
Ради дочери вассала».
И, услышав эти речи,
Опечалился Родриго.
«Уходи, моя дружина,
Уходите, конный, пеший.
С этой башни сквозь бойницу
Вызов дерзкий мне швырнули!
Правда, был он сходен с древком,
Наконечника лишенным,
Но мое пронзил он сердце.
И не будет мне спасенья,
Обречен я вечной каре».