Лопе де Вега - Том 1

Начинали вы с упреков,
А закончили слезами
Речь, способную растрогать
Даже самый твердый камень.
Боже мой, что я услышал!
Хоть вы мните, что пред вами
Сын того, кто вас обидел,
Я перед лицом столь страшной
Незаслуженной обиды
Чувств сыновних отрекаюсь.
Что же до моей тоски,—
Вы ошиблись, полагая,
Будто в низких побужденьях
Кроется ее разгадка.
Чтобы быть самим собою,
Мне земель отца не надо:
Коль женюсь я на Авроре,
Мне их более чем хватит;
А не хватит, я сумею,
Обнажив стальную шпагу,
Возместить за счет соседей
То, что потерял в Ферраре.
Нет, не из корысти низкой
Я скорблю. Синьора! Знайте,—
Хоть, быть может, в этом я
И не должен признаваться,—
Что со дня, когда впервые
Лук напряг Амур коварный,
Не живал еще на свете
Человек меня несчастней.
Болен я неизлечимо.
Словно свечка, догорает
Жизнь моя, но в то же время
Я напрасно заклинаю
Смерть не ждать, пока потухнет
Дотлевающий огарок,
А ведь ей дохнуть довольно,
Чтобы в ночь ее я канул.

Федерико! Удержите
Слезы, ибо небесами
Вместо них даны мужчинам
Твердость духа и отвага.
Плач — наследственный удел,
Матерью-природой данный
Женщинам, в которых есть
Смелость, но нет силы вашей.
Только в случае одном
Слезы лить мужчина вправе —
Если он утратил честь
И отмстить не может сразу.
Как не совестно Авроре,
Что из-за нее страдает
Кавалер столь благородный,
Умный, доблестный, галантный,
Столь достойный быть любимым!

Не она тут виновата.

Кто ж?

Само светило дня,
Без которого из мрака
Не вставала бы аврора.

Как! Другая?

Да. Гораздо
Выше залетел я мыслью.

Кто ж из женщин, встретясь с вами
И признаньям вашим вняв,
Охладить их мог отказом?
Просто неправдоподобно,
Чтоб такой неблагодарной
Женщина была, и вам я
Верю лишь с трудом.

Когда бы
Вы узнали, в чем тут трудность,
Вы б сочли, что, словно мрамор,
Крепок я иль только чудом
Не убит еще несчастьем.
Ведь ни Фаэтон, который
К солнцу дерзко путь направил;
Ни беглец Икар, чьи крылья,
Воском слепленные наспех,
Словно стая птиц под ветром,
Разлетелись над волнами,
Вследствие чего могилу
Он нашел в соленой влаге;
Ни Беллерофонт, взлетевший
Так высоко на Пегасе,
Что земля ничтожной точкой
В сонме звезд ему казалась;
Ни Синон, тот грек, которым
Был построен для дарданцев
Конь, чреватый разрушеньем
Крепкостенного Пергама;
Ни Ясон, дерзнувший первым
Переплыть морские дали,
Хлябь смирив, как шпорой, килем
Судна смелых аргонавтов,
Не равны мне в безрассудстве[180].

Граф! Неужто воспылали
Вы любовью к изваянью,
Высеченному из камня?
Нет, не яшма ледяная
Душу женщины скрывает.
Лишь стыдливостью одета
Мысль ее, как тонкой тканью.
Стоит в сердце постучаться
К ней любви такой, как ваша,
И оно уж отвечает:
«Отперто. Входи без страха».
Высказать любовь не бойтесь:
Ведь недаром греки часто
Рисовали, как Венера
Уступает страсти фавна,
Как на Латм к Эндимиону,
Торопливо покидая
Свой серебряный дворец,
Сходит строгая Диана[181].
Верьте, граф, что в самом прочном,
Самом неприступном зданье —
Дверь из воска. Говорите,
Чтобы молча не зачахнуть.

Каждый опытный охотник
За индийским пеликаном
Вкруг гнезда костер разводит,
И, птенцов спасти стараясь,
С дерева слетает птица,
Бьет испуганно крылами,
Но не укрощает ими,
А лишь раздувает пламя,
Обжигается вконец
И в неволю попадает,
Хоть легко взлететь над лесом
И не даться в плен могла бы.
Так, птенца моей любви,
Мысль мою в гнезде молчанья
Пламя вашей жаркой речи
Нестерпимо обжигает,
А любовь крылами бьет,
Вызволить ее пытаясь,
И теряет оперенье.
Унимать меня вы стали —
Я воспламеняюсь пуще;
Обнадеживать — смущаюсь;
Ободрять — сбиваюсь с толку;
Отпускать — в огонь кидаюсь;
В руки брать — мечусь в смятенье;
Успокаивать — пугаюсь.
Я перед собою вижу
Столь смертельную опасность,
Что, молчание храня,
Умереть предпочитаю.

Чтó на горшие мученья
Обрекает род людской
В сей обители земной,
Нежели воображенье?
Распаляя вожделенье,
Пламя в холод претворяя,
Сердце умиротворяя
Или приводя в расстройство,
Человеку это свойство
Служит, как душа вторая.
Графа темные намеки
При столь явственной печали
Мой рассудок взволновали,
Ибо скрыт в них смысл глубокий.
Страшен судну шторм жестокий
И стихии беснованье,
Но неясное признанье
Для ума еще страшней,
Так как бури нет сильней,
Чем душевные метанья.
Я себя при мысли ложной,
Что в меня мог граф влюбиться,
Заставляю спохватиться,
Ибо это невозможно,
Но едва неосторожно
Свой несчастный брак припомню,
Верить хочется в нее мне
С исступленьем страсти юной:
Ведь возможно все в подлунной
Для надежды неуемной.
Так томлюсь я, так тоскую,
Так с пути и с толку сбилась,
Так глубоко оскорбилась,
Что сойти с ума рискую.
Невозможного взыскуя,
Трудности преуменьшая,
Я отмщенье предвкушаю,
Хоть уже провижу ясно,
Как за этой грезой страстной
Блещет меч, мне страх внушая.
Стоит граф любви вполне,
Но любовь к нему греховна,
А раздуть в нем пыл любовный —
Преступление вдвойне.
Небо! Будь защитой мне!
Впрочем, я чиста осталась,
Хоть о графе мне мечталось:
Было б праведных немного,
Если бы за грех у бога[182]
Мысль греховная считалась.
До сих пор я честь успешно
От соблазна охраняла
И себе не возбраняла
Только мысль о том, что грешно.
Хоть найдет творец, конечно,
Что зерно греха в ней есть,
Он не сможет в ней прочесть
То, что честь мою обидит:
В том, в чем зло всевышний видит,
Зла еще не видит честь.

Долго ж с ним вы говорили!
Что сказал он?

Что сомненья,
Снизойдя до объясненья,
Вы в душе его смирили.
Но смотрите: пыл ревнивый
В нем вам пробуждать не след.

Оскорбителен ответ
Равнодушный, хоть учтивый.
Разве истинный влюбленный
Лишь по той пустой причине,
Что перестает отныне
Быть наследником короны,
Мог бы так перемениться?
Если мы любви полны,
Перед ней принуждены
Даже честь и жизнь склониться.
Граф же, хоть была когда-то
Я возлюбленной его,
Чахнет только оттого.
Что иметь боится брата.
Но коль скоро жажду власти
Он за ревность выдает,
Мне придется в свой черед
Дать толчок уснувшей страсти
И, маркиза поощряя,
В графе пробудить ее.