Лопе де Вега - Том 5

За этим неужели
Пришли мы?

Хочет увести от цели.

Родить ты вскорости должна,
Вот все тебе я и прощаю…

Неправду слушать не желаю.

Прошу: угомонись, жена!

Но нет ни скрытной и ни явной
Причины шум вам поднимать
И то единство расторгать,
Что из любви возникло равной.
Побойтесь хоть чужих ушей.

Пусть слышат все. Вдвойне я рада
Взывать и к небесам и аду
В безумстве ревности моей

Так что же, — объясни без крика,—
Нельзя войти мне к людям в дом
И выйти из него?

Вы в нем
Столь частый гость, как в вильянсико
Припев, что вьется между строк.
Права Антона!

Удружила
Ты тем, что Хилю разрешила
Мне бросить этакий упрек!

Предписывает воспитанье
Сеньоре, чтоб она все дни
(Ты с квочкою ее сравни)
Сидела сиднем на диване…
Ах, как лениво мнет она
Атлас, как ревность, ярко-алый,
Рукой, что сроду не держала.
Ни прялки, ни веретена!
В перчатках рук ее лилеи,
Белее свечек восковых,—
Так щедро умащают их,
Заморских мазей не жалея.
Вкруг шеи вьются кружева
Иль гофрированное чудо.
На них, как будто это блюдо,
Твоей сеньоры голова
Покоится так горделиво,
Как в раму вставленный портрет.
Войдешь — и перстень, иль браслет,
Иль цепь с эмалью молчаливо
Ей на подносе поднесет
Ее наперсница служанка
И веер развернет — приманкой
Чудесною янтарь слывет.
В таких делах я, что овечка;
В них лишь одно понять могла,
Что остаются без седла
Мужчины, если за уздечку
Дают тянуть себя. Но ты
Припомни, друг мой, две-три фразы,
От коих расцветают сразу
Сердца жеманниц, как цветы.
Вот разве что язык споткнется
И понесет: «Не трожь!», «Положь!»
Ведь угольная копоть все ж
С тебя вовеки не сотрется.
Не прикасайся к ней. Черны
От копоти твои ручищи.
Не пачкай ими ту, что чище
Снегов хрустальной белизны!

Молю, Антона…

Умоляя,
Своей вины не умалишь.
Моли, мели, я вижу лишь
Одно — что мужа я теряю.

Пусть поразит тебя господь!

Знай, что сразит его десница,
Коль что-нибудь со мной случится,
Твою же собственную плоть.

Ополоумели вы оба.

Вот грех…

Гость подошел к дверям.

Вас, Мендо, приглашаю к нам,—
Тут случай выдался особый,
И вам игра у нас в саду
Покажется вдвойне приятной.

Игра? В саду? Мне непонятно,
Что вы имеете в виду?

Лишь из простого сердоболья
О вашем благе хлопочу.
Вам, Мендо, предложить хочу
С Эльвирою быть парой в полье,[18]
И для Антоны есть партнер —
Весьма достойный кавальеро.

Принять ли это все на веру?
Кто он? Откуда?

Он — сеньор,
С епископом родством он связан.

Мы почитать его должны,
Но все ж на карту честь жены
Я ставить вовсе не обязан.
Хоть курица и не плоха,
Но сводится игра нередко
К тому, чтоб уберечь наседку,
Глаз не спуская с петуха.
Мне поддавки, подобно пыткам,
Внушают суеверный страх.
Возьмешь — ты как бы в дураках,
Отдашь — окажешься с прибытком.
Хоть полья в олье хороша,[19]
Но обжигаться не люблю я
И потому, на ложку дуя,
С ней расправляюсь не спеша.
Я знаю, что слывет Прекрасной
Моя жена, но сам глупцом
Прослыл бы, коль своим добром
И жизнью рисковал напрасно.
Тот, кто опаслив, огражден
От гибели и разоренья.

Какие низменные мненья!

На низменности я рожден,
И уж потом пошел я в гору.
Здесь уголь на горе я жег —
Его лучистый огонек
Мне золотым назвать бы впору.
Но от меня вовсю разит
Мужицким чесноком и луком,
И вдруг, быть может, с графским внуком
Играть мне в полью предстоит?
А хорошо, скажите, что ли,
Что курицу-бедняжку бьет
Любая масть? А тут вот-вот
Нестись моей придется полье.

Остаться, по всему видать,
Вам навсегда в крестьянской коже.

Моя — по мне. Вам лучшей тоже,
Чем собственная, негде взять,
Так, с вашего соизволенья,
Мы без Антоны, вчетвером
Сыграем в полью.

Что ж, пойдем.

Меня он вывел из терпенья.

Как утомляет тот, кто мнит,
Что может поучать соседа!

Скажу: отсюда до Толедо
Дорога меньше утомит.

Ответь мне: может ли ученый
Быть дураком, а умным тот,
Кто как чурбан себя ведет
С женой, им грубо оскорбленной?

Не редкость встретить мудреца,
Осилившего все науки,
А дашь ему лопату в руки —
Ухватит не с того конца.
Не раз империей огромной
Со славой властвовал простой
Солдат, и взмахом шпаги в бой
Бросал когорты книжник скромный.
Да, это так, но я-то все ж
Считаю: незачем с метлою
В чужие залезать покои,
Пока свои не подметешь.
Пусть это кой-кого обидит,
Но я, не тратя лишних слов,
Изображу тех дураков,
Что глупости своей не видят.
Мне обитателей всех стран
Придется вывести: испанцев,
Датчан, фламандцев, итальянцев,
Французов, немцев, англичан.
Есть дураки, чьи дарованья
Сравню с причудами франтих;
Они — рабы усов своих
И холят их, полны старанья.
Другие дураки с ярмом
Настолько свыклись, что расстаться
С ним и во сне они боятся:
Оно ведь стало их горбом.
Есть дураки, что так умело
Хлопочут о своих друзьях,
Что поневоле те в сердцах
Их поминают то и дело.
Иные дураки всегда
Надменны и высокомерны,—
Ну что ж, ведь глупость соразмерно
С величиной своей горда.
Дурак любезный, изобилья
Грошовых истин не тая,
Их сточенные острия
Вонзает в вас, как бандерильи.[20]
Есть дураки, что норовят
Вам угодить всем, чем возможно.
Доверьтесь им неосторожно,
И вас отравой угостят.
Есть дураки, что, вечно ноя,
Ждут сотни бед со всех сторон,
Как будто хоть одну их стон
Пройти заставит стороною.
Иной дурак узнает вмиг,
Что в мире происходит ныне,
Хоть отличить не может дыни
От брюквы иль сушеных фиг.
Иной дурак весь век хлопочет,
Чтоб не было ни у кого
Того, что нету у него
И что иметь он и не хочет.
Другой дурак, все, что не им
Написано, считая дрянью,
Не стоящею и вниманья,
Хоть с увлечением большим
Оно читается, грозится
Получше что-нибудь создать,
Хоть то, что в силах он зачать,
С уже рожденным не сравнится.
Его могу, и неспроста,
Сравнить с брюхатою старухой:
Хоть больше бочки будет брюхо,
А все равно в нем пустота.
Но в этом перечне победа
Останется за дураком,
Который, свой забросив дом,
Хозяйничает у соседа.