Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Говорят, что Тайшань высока,
Но ведь небо-то все-таки выше!
И, решив до вершины дойти,
Ты бесстрашно туда и взберешься.
Так и люди: боясь высоты,
Неприступными горы считают.

Слышу слова — забываю вмиг.
Деянья вижу — как не видал.
Такова мирская тщета,
Что о правде и кривде презираю людскую молву,—
Верно одно — моя десница крепка
И держит чарку. Так живу.

На отмель опустился дикий гусь.
За нашей деревушкой солнце село.
Уже вернулись с лова рыбаки,
И чайки белые угомонились…
Я задремал, но звук свирели дальний
Вдруг долетел — и мой нарушил сон.

Зеленые горы глядятся в синий ручей.
За ручьем — деревушка в тумане.
Думы отшельника в бедной лачужке
Знаешь, верно, лишь ты, белая чайка.
Ночью прозрачной, когда луна светит в окошко,
Слышится звук каягыма[1174].

Едва стемнеет,
Опять отдаюсь безделью.
Затворяю калитку из сосновых ветвей
И лежу под луной.
И ни единая мысль о мирской суете
Не приходит ко мне.

Ветер природно чист.
Луна природно ясна.
Во дворе, где растет за сосновой оградой бамбук,
Ни единой пылинки мирской тщеты.
Комунго[1175] и великое множество книг
Еще более чисты.

Безглагольны зеленые горы.
Многолики текучие воды.
Чистый ветер не продается.
Луна никому не подвластна.
И я среди них, не знающий хворей,
Беззаботно состарюсь.

1 О девяти излучинах Косана
Хочу я людям ныне рассказать,
Камыш я срезал, дом себе построил,
Живу здесь, и ко мне друзья пришли.
Так я живу, и об Уи[1179] мечтаю,
И собираюсь изучать Чжу Си.

2 Излучину, что у Кванак[1180], я славлю!
Хорош Кванак под солнцем золотым,
Тогда туман над травами редеет
И возникают очертанья гор.
Поставь средь сосен жбан вина зеленый
И жди друзей — вот счастье на земле.

7 Излучину, что у Чодэ[1181], я славлю!
Здесь, у Чодэ, раздолье рыбакам!
Здесь я блажен, и веселятся рыбы,
И кто счастливей, отвечайте мне,
Когда я, удочки смотав неспешно,
Иду домой, луною озарен?!

8 Излучину, что у Пхунам[1182], я славлю!
Здесь осенью бывает хорошо:
Под инеем сияет клен багряный,
А скалы все красуются в парче.
Тогда один сижу я на обрыве,
Забыв, что возвращенья минул час.

Двух жен-красавиц покинул       император-супруг[1185].
Они утонули в Сяншуе,       поспешая на юг.
Феи-вдовы       немало пролили слез,—
Слезами крапленный,       возрос над рекой бамбук.
Храм Цзюимяо —       темные тучи вокруг.
Солнце зашло —       гора Цанъушань в тени.
Печали мои       все утопить бы вдруг —
Вода унесет,       и не вернутся они.

Обещал прийти —       до вечера я ждала.
Вижу, в саду       слива почти отцвела.
Слышу, сорока-вещунья       в кустах трещит.
Зря перед зеркалом       брови я подвела.

Пусть обопрется старец на тебя,
Ты поддержи его двумя руками.
Пусть выйдет старец из дому с тобой,
Дай посох старцу, будь ему опорой,
А после пира старца проводи
Внимательно и бережно до дома.

Когда болеет дерево, никто
Под ним не отдыхает у дороги,
А под здоровым деревом всегда
Прохожий ищет тени и приюта.
Но вот оно без веток, без листвы,
И на него теперь не сядет птица.

Кто проводил и отбыл кто,
Друг друга не жалейте.
Кто захмелел, кто трезвым стал,
Не смейтесь друг над другом!
Пусть зной палит, а я в плаще,
Кому какое дело?

Два каменных будды,[1187]
Нагие, стоят у дороги;
Их ветр овевает
И хлещут дожди и метели.
Завидуй! Не знают
Они человечьей разлуки.

На яркой пестроте цветов
Две бабочки всегда вдвоем;
Средь зелени плакучих ив
Две иволги всегда вдвоем.
Живое все всегда вдвоем,
Лишь я на свете одинок.

Ох, рубят, безжалостно рубят[1188]
Высокие, гордые сосны!
Коль дать подрасти им немного,
Какие бы вышли стропила!
Вдруг тронный покой покосится…
Ну, чем подпирать его будем?

Журавль всегда парил под облаками,[1189]
Но как-то с высоты спустился вниз.
Наверно, посмотреть он захотел,
Как на земле у нас живется людям.
Они его исправно ощипали —
И к небесам он больше не взлетел!

Зачем, старик, несешь ты эту ношу?
Давай-ка лучше я ее возьму!
Я молод и силен и груз тяжелый,
Взвалив на плечи, донесу легко.
А ты с собой повсюду старость тащишь,
Она ведь и сама — тяжелый груз!

Над тихою водою тень скользнула —
По мостику идет старик монах.
Скажи мне, все дороги исходивший,
Куда теперь ты направляешь путь?
Не замедляя шаг, он поднял посох
И молча мне на небо указал.[1190]

Всего одной струны на комунго́
Я палочкой бамбуковой коснулся:
И звук поплыл, как вешняя вода,
Что подо льдом журчит на перекате,
И стало слышно: вторя комунго,
По лотосовым листьям дождь закапал.

Любуюсь яшмовым старинным кубком,[1191]
Как любовался десять лет назад.
За эти годы не переменился
Его прозрачно-белый нежный цвет.
Так почему же сердце человека
День ото дня становится другим?

К пятидесяти жизнь моя подходит,
Но мне вино, как прежде, подают.
Я улыбаюсь, былое время,
Хоть для улыбки этой нет причин:
Ведь все, что радовало нас когда-то,
В конце концов нам суждено забыть.

Пить будем кислое вино с тобой,
Покамест кислое душа приемлет.
Есть будем травы горькие с тобой,
Покамест в них еще находим сладость.
Потом пойдем на улицу — гулять,
Покамест гвозди держатся в подметках!

Приятель Ко[1192] свой камышовый домик
Соорудил у Южного холма.
У Южного холма[1193] — цветы и месяц,
И сосны, и утесы, и ручьи…
Наверно, и вино там есть — иначе
Меня не зазывал бы он к себе!

Журавль уже куда-то улетел,[1194]
Терраса над водою опустела.
А если вслед за ним и я уйду,
Смогу ль когда-нибудь сюда вернуться?..
Уйду ли я навек, вернусь ли я —
Давай-ка мы, дружище, сдвинем чаши!