Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Над этой долиной вороны кружат…
Ты, белая цапля, туда не ходи!
Берегись, узнаешь черную зависть.
Белых перьев твоих воронье не простит.
Так смотри ж, не запачкай липкою грязью
Оперенье, омытое чистой волной.

Я знаю, тело бренное погибнет,
Сто раз излеченное, все ж умрет,
И даже кости станут пыльным прахом.
Останется ль душа? — мне все равно.
Не сгинет никогда частица сердца,
Навеки преданного государю.

Молвят неправо —
Мол, облака непричастны мирской суете.
Своевольно витают-плывут
В вышине голубой
И слепящий солнечный свет
Затмевают собой.

Вода, что под мостом Сонин[1117] течет,
Бесследно к Чахадону[1118] утекает.
Деяния владык за сотни лет —
Лишь шум воды, текущей к Чахадону.
О юноша! Не спрашивай меня,
Как расцвело и как погибло царство.[1119]

Эти земли прежде звались округой Янджу[1121],
Но теперь — столица в этих прекрасных местах!
Превосходномудрый наш государь
даровал нам век золотой!
Надлежащий облик столица приобрела!
Радостно подданным, что государь
проживет десять тысяч лет!
Ах, тарондари![1122]
Река Ханган[1123] — впереди, гора Самгаксан[1124] — позади,
Между горой и рекой, силою полных твоей,
наслаждайся, наш государь!

К развалинам древней столицы[1126]
Возвращаюсь, коня тороплю.
Горы и реки — как в года старины,
А люди ушли неизвестно куда.
Оджыбо![1127] Времена процветанья в пору туманной луны,[1128]
Неужто вы снились мне?

Кто сказал, что бамбук[1130]
Гнется под снегом?
Когда бы коленца гнуться могли,
Разве он зеленел бы зимой?
Верно, в морозы стоек один лишь бамбук,
Непреклонный, духом прямой.

Зима сковала воды озер и рек.
Выпал глубокий снег.
Соломенной шляпой накрылся наискосок,
Облачился в плащ травяной,
Не мерзну, согрет.
Государева милость равно и в этом со мной.

Воет северный ветер в верхушках дерев,
Снег блестит под холодной луной.
У границы за тысячу ли от родных
Стал на стражу я с длинным мечом.
Громок посвист мой… грозен пронзительный крик…
Нет преград для меня на земле.

Пусть крылья ворона в метель
Нам белыми казаться могут.
Но свет сияющей луны
От черной ночи не темнее.
Так сердце чистое мое
Всегда пред государем ясно.

Если спросишь, кем я стану
После смерти, — я отвечу:
Над вершиною Пэнлая[1135]
Стану я сосной высокой.
Пусть замрет весь мир под снегом,
Зеленеть один я буду.

Прошедшей ночью ветер дул,
И землю снег покрыл,
И сосен крепкие стволы
Повержены во прах.
Так что ж сказать мне о цветах,
Которым не цвести?

Минувшей ночью шумела на перекатах вода.
Горестно плача, прочь убегала она.
И только утром я вдруг постиг —
То текли государевы слезы.
Когда бы ночная вода вспять повернула и вновь потекла,
С ней я смешал бы мои горькие слезы.

Струится золото плакучих ив,
яшму роняет слива.
Талые воды синеют в пруду,
мхом окаймлен пруд.
Вешние чувства трудно понять —
и радостно и тоскливо.
А ведь ласточек нет еще,
и цветы еще не цветут.

Был человек этот возрастом юн,
ростом всего в три ча[1141].
Зато он мужеством был богат —
откуда взялось оно?
Всю жизнь он хотел походить на Ван Цзи[1142] —
кровь его была горяча.
Смыть позор со своей страны
было ему суждено.
Когда меч над горлом его висел,
пощады он не просил.
Когда к сердцу его приближался меч —
не дрожали ноги ничуть.
Он, словно танцуя, удар отражал,
ответный удар наносил,
Будто море полночное мог перейти
или гору перешагнуть.

В низкой комнате, устланной войлоком черным,
так уютно, тепло…
Тень от сливы лежит силуэтом узорным,
ночное светило взошло.
Лампу я поправляю, вьется дым благовонный,
мигом кажется час.
Праздно дни провожу я, — только ночью бессонной
мой огонь не погас.
На казенную службу мне ходить неохота,
кистью работать — невмочь.
Только память со мной; не приходит дремота,
хоть сейчас — глубокая ночь.
У окна, за которым сосна молодая
радует глаз,
Стол да медный кувшин, — и сижу я, слагая
за рассказом рассказ.

1

Есть у меня       длинный стальной меч.
Луч от клинка       звездных миров достиг.
Раз ударю —       скалы могу рассечь.
Два ударю —       львиный раздастся рык.
Когда наступаю —       нет преград впереди.
Когда отступаю —       нет врага позади.
Всех бы неправых       этим мечом достать!
Потом отступить —       и в оборону встать.

2

Есть у меня       острый бинчжоуский меч[1144].
Могу пучину       до самого дна рассечь.
Там, в берлоге,       черный живет дракон —
Перл бесценный       хочу из моря извлечь.
Валы сотрясают       великую пустоту.
Гром грохочет,       огнь сечет темноту.
Схватил за бороду,       пасть драконью раскрыл,
Добыл жемчужину[1145] —       сразу прибыло сил.

«Му-ка, му-ка!» —       о жизни сказать хочу.
Слезы лью,       сказать не могу — мычу.
Тружусь на чужих —       труды моей жизни тяжки.
Годами хожу       в тяжкой упряжке.
Не знаю, душу спасти       может ли бессловесный?
Есть ли для нас       где-нибудь рай небесный?
Никто не может       ответить мне толком.
Морду в кусты уткнул,       слезы лью тихомолком.

Дятел, дятел-ттактагури[1146],
о чем печалишься? что утратил?
Сухое древо долбишь на дворе —
только и слышно: дя-тел! дя-тел!
От древа к древу перелетаешь
с горестным криком: ишь ты! ишь ты!
Людей боишься — едва завидишь,
в горные чащи летишь ты.
Чаще и громче кричишь ты, дятел,
в чащах лесных под горою.
Много таится вредных личинок
на деревах под корою.
Утробу набьешь до отвала, дятел,
молью и тлей отобедав.
Немало заслуг приобрел ты в жизни,
поедая жуков-короедов.
Чиновная моль, тля и жучки
так же вредят народу.
Их тысячи тысяч — никто одолеть
не в силах эту породу.
Деревья спасая от многих бед,
ты — мастер по этой части.
Так почему же людей не можешь
спасти от поганой напасти?