Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Ты — коварство, ты, милая, — ложь, ты сжигаешь меня.
Взглянешь — тысячу раз обожжешь, ты сжигаешь меня.

Ты — свеча на пиру; я кровавые слезы лью;
Ты с другими смеешься и пьешь, ты сжигаешь меня.

Я рыдаю — пою; моя печень — свирель, в ней лады
Прорезает страдания нож, — ты сжигаешь меня.

Госпожа мироздания, в пламени вздохов моих
Оба мира сгорают, — и все ж ты сжигаешь меня.

Все другие — шипы, ты с шипами беседу ведешь,
Мне же только печаль отдаешь, — ты сжигаешь меня.

Виночерпий! Зачем ты мне чашу наполнил вином? —
Пламя жидкое в горло мне льешь, — ты сжигаешь меня.

Так страдает Ахмед оттого, что другим ты поешь,
Мне же только насмешливо лжешь, ты сжигаешь меня.

Твой локон с мускусом я сравнивал
      напрасно, — я не знал,
Что лик твой мускуса черней!
      Теперь мне ясно, — я не знал!

И сам я черным прахом был,
      но ты в меня вдохнула жизнь!
О, как опасна красота
      и как всевластна, я не знал.

С тех пор, как твой влюбленный взор
      моей душе послал привет.
Я пил твое вино,—
      иных, влюбленный страстно, я не знал.

Но если цель твоей души
      из праха создавать любовь,
Зачем тебе лежать в пыли,
      страдать всечасно, я не знал.

И если свечи на пиру
      горят и плачут обо мне.
Зачем, когда сгораю я,
      ты безучастна, я не знал.

Бежал я, страждущий Ахмед,
      бежал от гнева глаз твоих,
Бежал к тебе. Иных путей
      искал напрасно, — я не знал.

И опять моя душа возле милой вьется,
Будто сердце мое рядом с ее сердцем бьется.

Сердце — роза, лик — бутон, стройный стан — чинара;
Кипарис тюльпаноликий, как тюльпан смеется.

Мускус утренней росы, освежив чинару,
С кипарисового стана ароматом льется.

Голубок моей души воспарил к чинаре
И в когтях огромной птицы, беззащитный, бьется.

В сердце сохраняй, Ахмед, эту тайну сердца, —
Только разве тайна сердца тайной остается?

Кровью глаз пишу письмо, — о свидании молю,
Ливни слез прольет перо в каждую строку мою.

Я пишу, но сух мой слог — пусть пустыню слов моих
Орошает слез поток, — я пишу и слезы лью.

Раз в году свершают хадж[99] — в Мекку ходят раз в году,
Так и я лишь раз в году у твоих дверей стою.

Сам себе твердил не раз, но к советам разум глух:
Радость нам дается раз, — дважды не бывать в раю.

Кровью изошел Ахмед, кровью изошло перо:
Оба ранены тобой, — нас двоих спаси, молю.

В кольцо, как черный локон свой, меня скрутила ты,
В себя, о счастье черное, меня влюбила ты.

К огню тоски приучен я — горю свечой в ночи,
Бессонный, ибо погасить меня забыла ты.

Луна и солнце — мотыльки перед твоей красой,
А я — жаровня, грудь мою углем спалила ты.

Я пьян, поскольку я влюблен в нарциссы глаз твоих,
Я пью рубины сладких губ, — меня споила ты.

О дева рая, ты — свеча, я — мотылек в огне,
Сияньем красоты своей меня сгубила ты.

Твой раб Ахмед страдает, он с тобою разлучен,
Ах, если бы свиданья час мне подарила ты!

Луну ты можешь изловить арканом кос, красавица.
Газели глаз твоих глядят, как лев на коз, красавица.

Аллах! Какое колдовство! — роса бежит из глаз твоих,
Бежит ручей по завиткам твоих волос, красавица.

В саду души, лукавая, ты с головы до ног цветешь,
Как будто нежной розы куст в душе возрос, красавица.

Когда же в мире не поют коралл и жемчуг уст твоих,
Текут алмазы двух миров — потоки слез, красавица.

Не странно, что твои глаза Ахмед считает звездами —
Их звездный блеск бессонницу ему принес, красавица.

Не розу я нашел — шипы! И вот бегу я прочь.
Одежду жизни рвут шипы! Кто может мне помочь?

Коль скоро звезды призовут тебя, о луноликая,
Слезами я украшу ночь, как звездами точь-в-точь.

Коль скоро в сердце не смогу сберечь великой тайны я,
Как флейта, будет вся земля рыдать и день и ночь.

В зенит восходит красота, и в пору полнолуния
На лик луны издалека я поглядеть не прочь.

Сказал я милой: «Я люблю! Я — раб!» Она ответила:
«Я вырву сердце у раба и в прах велю столочь!»

Сказал я: «Пусть умрет Ахмед от радости!» Ответила:
«Благое дело! Может быть, ему смогу помочь…»

Думал, милой письмо напишу я едва ли, — я написал!
На пергаменте сердца трактат о печали я написал.

Как стенал соловей до утра, и на розах зари
Пальцы ветра письмо о любви написали, — я написал.

Как в пустыне разлук заблудился рассеянный взор, —
Это мне гиацинты кудрей рассказали, — я написал.

В чаше глаз, покрасневшей от слез, отразился твой лик,
Словно образ, красавица, твой на коралле я написал.

И горела свеча, и горел, как светильник, Ахмед,
И о том, как любовью слова воспылали, я написал.

Света нет, если ты не приходишь ко мне каждую ночь,
И луна в небесах зажигается не каждую ночь.

Без тебя, луноликой, в обители глаз — темнота,
Хотя сердца свеча истлевает в огне каждую ночь.

Это счастье — глядеть на цветущие кущи кудрей,
На смеющихся роз лепестки при луне каждую ночь.

Завитки гиацинтовых локонов я полюбил,
Что на ложе цветут, будто сад в тишине, каждую ночь.

Этот пир восхваляет душа, благовонья куря,
Чтобы дым, будто локон, вился в вышине каждую ночь.

В сновиденьях Ахмед не бывает в раю потому,
Что с тобой он в раю наяву, не во сне, каждую ночь.

На больного только глянешь — и убьешь.
Нас кудрями заарканишь — и убьешь.

Сто купцов купить готовы поцелуй:
С ними торговаться станешь — и убьешь.

Захочу, убью Ахмеда, говоришь?
Раз убила, два убила — вновь убьешь.

Клятву верности дала ты или нет?
Я страдаю: солгала ты или нет?

Прах следов твоих бальзамом был для глаз —
Исцелить меня могла ты или нет?

Соловьем запело сердце пред тобой.
Для меня ли расцвела ты? Или нет?

Для меня ли в своем сердце собрала
Благовоний ароматы? Или нет?

Ты сказала: «Я убью тебя, Ахмед!»
Клятву верности дала ты или нет?