Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Ты глыбой ненависти стал,
Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.

С тобой общаться — как на гору
Карабкаться в плохую пору.

Аллах, когда тебя лепил,
Не подсластил, не посолил.

Я разгадать тебя пытался,
Но, что ты, так и не дознался.

Смех тратить на тебя — грешно,
Воздать хвалу тебе — смешно.

Посмотришь на тебя, о боже!
Лицо с пометом птичьим схоже.

И если ночь ты пережил,
Пусть утром хлынет кровь из жил.

А если очутился в море,
Дай бог, чтоб утонул ты вскоре.

Кубки, наши соколы,
За вином летают;
Лютни, наши луки,
Сладостно играют.
Наша дичь — газели,
Утренние зори,
А добыча — девушки
С нежностью во взоре.
С пылкими сраженьями
Наши ласки схожи,
И бои ведем мы
На любовном ложе,
Кровь не проливаем,
Без греха воюем,
Утром мы пируем,
Вечером пируем.

О, как прекрасна эта ночь и как благословенна!
Я пил с любимою моей, любви пил кубок пенный.

Я поцелуя лишь просил — она была щедрее,
От счастья я в ее отказ поверил бы скорее.

Лицо его — словно луна, а к губам поднесенный
Сверкающий кубок похож на светильник зажженный.

Оружьем любви он увешан, и меч его взора
Дарован ему красотой для любовного спора.

Улыбка — кинжал его, брови — что выгнутый лук,
А копья-ресницы смятение сеют вокруг.

Купил беспутство я, не понеся урона:
Мной благочестье было продано законно;

Я легкомыслие избрал поводырем,
Теперь уж до конца ходить мне с ним вдвоем.

Одну красотку с подведенными глазами,
С лицом как свет зари, горячую, как пламя,

Податливую христианку много раз
И в поздний час я целовал, и в ранний час.

Была красотка моему приходу рада
И знала хорошо, что ждет ее награда,

И открывала мне бутыли, где давно
Хранилось старое, но чистое вино.

Прошли пред ним века, не знавшие покоя,
Ему известен Ной и даже предки Ноя,

И я красавицу поил им, и она
Пьянела — но, клянусь, не только от вина.

Старик отведал поутру божественного зелья,
Что избавляет от забот и дарит нам веселье.

У мирозданья все цвета то зелье похищает,
И в кубке радугой горит, и взор наш восхищает.

Старик смеется и поет, и данью восхваленья
Должны стихи ему платить за этот смех и пенье.

Кувшин, и кубок, и бурдюк — для старика отрада.
За то, что он всегда хмельной, корить его не надо.

Покуда взор мой полный кубок не узреет,
Нет радости ни в чем, ничто меня не греет.

Берут заботы в плен и на душе темно!
Оружья лучшего не сыщешь, чем вино!

А если бы вино ключом однажды стало,
Замки скупцов оно легко бы открывало.

Дни без него пусты и мрачны вечера,
И я пью вечером и снова пью с утра —

С вином не расстаюсь, и если ненароком
Ты укоришь меня, то в этом мало проку.

Настало утро, и запели птицы.
О братья, не пора ли нам напиться?

Проспитесь же! Кувшин скорбит о том,
Что день грядет, а мы объяты сном.

Вино еще не смешано с водою,
Смешаешь их — расстанешься с бедою.

Все радостным покажется вокруг,
И станет шутником твой хмурый друг.

Урод красавцем станет, а тупица,
Вдруг поумнев, на нас не будет злиться.

Так выпьем, чтобы нам с утра опять
Блистать умом, шутить и хохотать.

Томность глаз твоих — свидетель верный,
Что провел ты ночь совсем не скверно.

Так признайся, правды не тая,
Что была блаженной ночь твоя.

Пил вино ты из большого кубка —
И вином пропитан, словно губка.

А любовь тебе дарила та,
Чье лицо прекрасно, как мечта.

Струны лютни для тебя звучали,
Струны сердца лютне отвечали.

О лжесоветчик, расточающий упреки
За то, что пью вино! Слова твои жестоки.

Вино внушило мне не расставаться с ним,
Похвальное заставило считать плохим,

Оно здорового недугом заражает,
Больных в цвета здоровья обряжает.

Я расточителен, покуда есть вино,
И алчен, как скупец, когда на дне оно.

Где в жизни что-нибудь найдешь, имеющее сладость?
Все в жизни горько, как миндаль, а горечь нам не в радость.

И разве не заметил ты, что даже в самой сути
Жизнь — это горькая вода, в которой столько мути?

Когда, увидав на лице моем брызги вина,
Над жизнью моей непутевой смеется она,

Я ей говорю: «Для меня ты желаннее всех,
Но ты же и всех бессердечней со мной, как на грех,

Желаньям моим дай исполниться! Жизнью клянусь
(Хоть сердишься ты, да и сам на тебя я сержусь),

Клянусь моей жизнью: пожертвовать жизнью я рад
За ласку твою, за один твой приветливый взгляд.

Я дам тебе все, даже птичьего дам молока,
Хотя с казначейством я дел не имею пока».

С вином несмешанным ты кубка не бери
Из рук жеманницы, чей взгляд нежней зари.

Сильней вина тот взгляд пьянит, суля нам счастье,
И в сердце у тебя зажжет он пламя страсти.

Погибли многие от этого огня,
Газель жеманную в жестокости виня.

К ней близко подойдешь — уж на судьбу не сетуй!
Ее оружие — звенящие браслеты.

Что за вино! Как будто в кубках пламя
Зажгло свои светильники над нами;

Как будто благовоньями полно
С водою в брак вступившее вино.

На пиршестве в нас посылая стрелы,
Оно не ранит ими наше тело,

Оно не угрожает нам бедой.
Мне юноша смешал вино с водой,

И пил из кубка я неторопливо,
Другой рукой лаская стан красивый

Газели стройной — был я как во сне
И, опьянев, она сказала мне:

«Настойчив будь, мой повелитель милый!
Заставь меня склониться перед силой».

И, погрузив мой взор в ее глаза,
«Приди ко мне на ложе», — я сказал.

И шелковый шнурок мы развязали,
И мы парчу кафтана разорвали.

Вот юноши, чей лик подобен звездам ночи.
Как веселы они! Заботы их не точат,

А кубок их манит… Когда ночная мгла
Свой плащ раскинула и жажду в них зажгла,

В путь тронулись они, пошел я с ними тоже,
И был хозяин винной лавки потревожен:

Я барабанил в дверь его, что было сил.
«Скажите, кто там?» — он испуганно спросил.

Ответил я: «Здесь тот, кого веленья страсти
Влекут сюда, и нет ему иного счастья».

Тогда хозяин рассмеялся и сказал:
«На пользу мне твой стук, как я теперь узнал».

И он светильником нам осветил дорогу.
Потом невесту, охраняемую строго,

Извлек на божий свет — тот лучший дар земли
Для венценосного Хосрова берегли,

А ныне юноша, украшенный серьгами,
Дар этот в кубки льет холеными руками.

Прекрасен юный лик — как солнцем озарен,
Ночь в волосах его, судьбе подобен он,

Судьбе, не терпящей согласия людского,
Судьбе, что разжигать раздоры их готова.