Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
* * *
О упрекающий, в вино влюблен я страстно!
Так не брани меня: ведь брань твоя напрасна.
Без кубка пенного я не провел ни дня,
Как все запретное, вино влечет меня.
Мне перед пиршеством не жгли сомненья душу,
Не будучи глухим, упреков я не слушал.
И не был никогда товарищем скупцу:
Дружить со скупостью нам, щедрым, не к лицу.
Дарю лишь тем, кто щедр, свое расположенье,
Они внушают мне любовь и уваженье.
Вино, как девушка-плутовка, чья краса
Подобна молнии, пронзившей небеса.
Тебя душа вина сочла за совершенство
И вот зовет вкусить греховного блаженства.
Ты, как красавицей, был соблазнен вином,
Теперь все мысли и мечты твои — о нем.
Перед подругами красавица гордится,
Что всех она хитрей, а с виду — голубица.
Она внушает страсть, что всех страстей сильней,
И бубны звонкие трепещут перед ней.
И к лютне тянется она, когда по кругу
Пускают чашу и глядят в глаза друг другу.
В забавах рыцарских не уступая мне,
Из лука зверя бьет и скачет на коне.
На ней мужской кафтан, она не носит шали
И кудри коротко стрижет, чтоб не мешали.
Ей верным сыном я останусь до конца,
И от меня вино не отвратит лица.
Мне кубка жаль скупцу, тут со скупцом мы схожи,
Мне благородное вино всего дороже.
Зато таких, как сам, им щедро одарю,
Вино к нам милостиво, с ним мы как в раю.
* * *
Я наслажденьям предаюсь, отбросив всякий стыд,
И эту тайну мой язык от смертных не таит.
Ничтожество людское мне известно, и прощенья
Не собираюсь я просить за эти наслажденья.
Я знаю, время — западня и смерть там ждет меня,
Но наслажденьям предаюсь, как будто вечен я.
И на законы бытия взираю я спокойно:
Ведь с ними примирил меня наш виночерпий стройный.
Ной древний взращивал лозу, а в кубок влагу льет
Тот, кто с газелью юной схож, кто радость нам несет.
Здоровьем пышет лик его, но кажется нам томным,
Он жизнь дарует, если добр, убьет отказом скромным.
Горячих солнечных лучей глаза его полны,
А на груди как будто блеск серебряной луны.
И руки в темных рукавах напоминают очень
Сиянье радостных светил во мраке жаркой ночи.
Вино отраднее с ним пить, чем, позабыв покой,
Коня на битву снаряжать или спешить на бой.
Какая радость у людей, которым копья-руки
Подносят кубок роковой, таящий смерть и муки?
И много ли отрады в том, когда им шлет привет
Блеск машрафийского меча — и стона ждет в ответ?
* * *
Дай волю юности! Седины, тусклый взор
Все наслажденья обрекают на позор.
Пусть кубок с девственным вином, идя по кругу,
Дарует хмель свой и красавице и другу.
Как бы от вечности самой утаено,
Хранилось у купца заветное вино.
Там пряталось оно в кувшине, врытом в землю,
Таилось ото всех, в своей бутыли дремля.
В двойном сосуде коротало вечера,
В сосуде, созданном искусством гончара.
Как петушиный глаз, вино во тьме сверкало,
Бахрейнским мускусом оно благоухало.
С друзьями юными не раз случалось нам
К виноторговцу в дверь стучаться по ночам.
Из тайников своих он извлекал охотно
Сосуд и в нем вино нежней, чем дух бесплотный.
И, чудо увидав, — искрящийся сосуд,—
Так восклицали мы: «Что происходит тут?»
«Откуда в час ночной сияние рассвета?»
Но кто-то возражал: «Нет, свет пожара это!»
И вот уже юнцы нам в кубки льют пожар,
Один одет в кафтан, а на другом зуннар.
Свет принесли они — и все пути открылись
Для поздних путников, что ночью заблудились.
Вино в присутствии воды как бы дрожит,
И от него вода испуганно бежит.
Вино, как некий дух, готовый скрыться в тучи
От догоняющей его звезды падучей.
Но кубок не дает ему бежать, и вот
Оно в нем плещется и через край течет.
И мы из кубка пьем вино, что с небом схоже,
Осколки тысяч лун в его таятся ложе.
Нагим пришло вино, но своего врага
Вода, смешавшись с ним, одела в жемчуга.
Хоть ожерелия они не составляют,
Но пузырьки воды искрятся и сверкают.
Живет в квартале нашем девушка, и ей
Покорны звуки струн, как госпоже своей.
Струна басовая, струна вторая, третья
Звучат на лютне самой сладостной на свете.
Великий мастер создавал ее в тиши,
Без струн она была, как тело без души.
И мастер дерево искал, чтоб дать ей тело,
Взял в роще лучшее и принялся за дело.
Хоть не замешано здесь было волшебство,
Волшебным выглядит творение его.
Как скорпиона хвост — изогнутая шея
У лютни, созданной руками чародея.
И с голосом людским струна вступает в спор,
Когда заводит песнь разноязычный хор.
Так торопись вкусить все эти наслажденья,
Ведь всепрощающий дарует нам прощенье.
* * *
Когда любимая покинула меня,
На небесах померкло солнце — светоч дня.
И так измучили меня воспоминанья,
Так думы черные терзали мне сознанье,
Что дьявола тогда призвал я, и ко мне
Явился он потолковать наедине.
«Ты видишь, — я сказал, — от слез опухли веки,
Я плачу, я не сплю, погублен я навеки.
И если ты свою здесь не проявишь власть,
Не сможешь мне вернуть моей любимой страсть,
То сочинять стихи я брошу непременно,
От песен откажусь, забуду кубок пенный,
Засяду за Коран, и будешь видеть ты,
Как я сижу за ним с утра до темноты.
Молиться я начну, поститься честь по чести,
И будет на уме одно лишь благочестье…»
Вот что я дьяволу сказал… Прошло три дня —
Моя любимая пришла обнять меня.
* * *
Вперед, друзья, на славный бой, мы — рыцари вина!
Благоуханием ночным душа услаждена.
Хмельное зелье манит нас. Приняв смиренный вид,
Оно повалит храбреца и вольного пленит.
Кувшин и кубок одолев, мы обнажили дно,
Но кратким было торжество — сразило нас вино.
От алых отблесков его горит моя ладонь,
А блеск сжигает мне глаза, как греческий огонь.
Оно, как пышущий костер, внушая страх сердцам,
Потоком в глотки полилось отважным молодцам.
Умом людским повелевать познавши ремесло,
Оно у вечности седой на лоне возросло.
А поутру весна в саду покажет ясный лик,
Здесь нам подарит аромат душистый базилик.
Шурша от зависти листвой, одежды разодрав,
Нам на подушки бросит сад охапки свежих трав.
Вино уж смешано с водой, от пены поседев.
Налей, красотка, нам полней, ты краше райских дев!
Пусть наших глаз язык немой сердца соединит,
Какой мудрец неслышных слов значенье объяснит?
Моля о встрече, только я пойму ее ответ:
Мне «да» ответили глаза, промолвят губы: «Нет!»
Спроси: «Какой язык важней?» — и мой ответ таков:
Язык влюбленных на земле всех выше языков!
* * *
Глупец укоряет меня за вино,
Ему дураком умереть суждено.
Он разве не знал: от подобных ему
Такие упреки я слышу давно!
Его ли мне слушать? Всевышний Аллах
Вино запрещает — я нью все равно.
Наполню я кубок вином на заре —
Как солнечный свет золотится оно.
Бранись, лицемер, от упреков твоих
В груди пламя жажды воззожжено.
* * *
