Алла Демидова - Письма к Тому
Обзор книги Алла Демидова - Письма к Тому
Алла Демидова
Письма к Тому
Первое предисловие
Наверное, надо объяснить, как возникла эта книга. Я давно не разбирала свой архив – и все бумаги за долгие годы перемешались, и когда нужно что-то найти – проще было написать заново. Как-то я (в очередной раз) что-то искала и наткнулась на свое неотправленное Письмо Тому Батлеру – моему другу из Бостона. Неотправленное – потому что писалось за границей и, видимо, мне лень было искать марку, или я не знала, где почта. Читаю: начало 90-х годов. Гастроли «Таганки»… Мне показалось, что этот сколок времени нашей гастрольной жизни может быть интересен не только мне. И тогда я подумала: хорошо бы найти все мои письма того времени моему другу. Позвонила Тому Батлеру, спросила, сохранились ли у него мои письма. Он ответил: да, сохранились, и переслал их мне по электронной почте. Я стала искать его письма у себя: это оказалось труднее – я не такой аккуратный человек, как Том. Часть писем нашлась, часть нет, но какая-то линия переписки с начала 90-х годов по 2005-й выстроилась. Потом мы перешли на нелюбимый мною Интернет, и обычные письма перестали существовать.
Том Батлер – профессор Гарвардского университета. Преподавал он древние науки – историю Византии и древние славянские языки, хотя по происхождению он ирландец. Любит поэзию, сам пишет стихи и занимается поэтическими переводами. Познакомилась я с ним случайно, как именно – выясняется из переписки. Поскольку он плохо знает русский – думает на английском, а потом мысленно переводит это на русский – его письма не до конца передают тонкость его души и ирландский парадоксальный юмор.
…Надо вам сказать, что вот такие, так называемые американские чудаки – именно они запали мне в душу. В Америке ведь такой же народ, как и везде, толпа проходит через тебя, как вода сквозь сито. Но… Так вот Том Батлер. Когда из-за возраста он перестал преподавать в Гарварде, то стал писать книги по культуре Византии, Сербии и Болгарии (потому он и знает кириллицу). Уже много лет он собирает волонтеров, которые едут в Сербию и помогают ее восстанавливать. И они делают это абсолютно бескорыстно. Эта его черта – бескорыстный отклик – для меня является исключительной, и я его сразу же выделила из «толпы».
Или, например, другой персонаж, которая встречается в нашей переписке – Роберта Редер, с которой меня познакомил Том. Она тоже была в Гарварде профессором. Именно она повела меня в театральную библиотеку в Гарварде. Я тогда очень любила Сару Бернар, собирала ее фотографии, и спросила, есть ли у них ее какие-нибудь снимки? Они принесли мне огромный длинный ящик, по материалам которого можно было бы писать научный труд об этой уникальной актрисе. И тогда я спросила: у вас есть что-нибудь о Театре на Таганке? – и они принесли мне бесконечные папки – там были программки наших спектаклей начала 60-х, там были стенограммы наших закрытых худсоветов! То есть там сохраняется все. Вот мы удивляемся: как это англичанин написал прекрасную книгу про Чехова или швед про Маяковского? Да потому что и в Кембридже, и в Оксфорде, и в Гарварде собирают и сохраняют богатейшие архивы!..
У Тома семья, жена Юлия, которая совсем не говорит по-русски, но очень тепло ко мне отнеслась. У него сыновья, внук, сестра. Дом в Гарварде и на Океане – словом, нормальный благополучный человек. Но состояние души у него – чеховское «перекати-поле». Чеховский недотепа. Как они это умеют сохранять?!
В письмах Том упоминает о моих банковских делах. Кое-что объясню: когда я играла в Бостонском театре «Федру», то гонорар за спектакли я не могла перевести в Россию и оставила деньги в банке, на имя Тома Батлера. Время от времени он высылал мне кредитную карточку с определенным количеством денег. Что я ему, зачем ему это – только головная боль – но тем не менее он делал это много лет и тоже совершенно бескорыстно. Словом, эта переписка – не только описание наших поездок и гастролей (кто сейчас не ездит!), но – люди, с которыми я там встретилась, оставившие в моей жизни какой-то след.
Кстати, как многие ирландцы, Том Батлер в свое время был алкоголиком – у них там есть клуб бывших алкоголиков и они время от времени хвастаются: я не пью уже 30 лет, а я 20!.. Потом, когда я знакомилась с другими ирландцами, выяснилось, что они знают про этот клуб и практически все там состояли или состоят. Однако всего этого нет в письмах, и поэтому мне, наверное, придется кое-что комментировать. Письма многое открывают, но возникает масса пробелов по части имен и событий. Поэтому я решила чередовать их с выписками из моих дневников или с какими-то маленькими главками, которые я называю «Ремарками» – в них я объясняю ситуацию или рисую портрет человека, который недостаточно выявлен в письме, но о котором мы с Томом говорили или по телефону, или при встрече.
И, может быть, в конце этой книжки время – с начала 90-х по 2005-й – высветится для читателя чуть-чуть по-новому. Только поэтому я и решила издать эти письма.
Второе предисловие
Письмо Тома
20 февраля 2004 г.
Дорогая Алла!
Как тебе уже сказал, я чуть-чуть не уверен, что эти письма заслуживают отдельного издания [ «Письма Тому»]. Они «покрывают» 15 лет [1990–2005].
Отсутствие свободной или надежной почты диктовало, чтобы все ваши письма были посланы из-за границы (вне СССР и вне России). Не было возможности взаимного сообщения. Как, например, я боялся отвечать непосредственно на некоторые ваши замечания об условиях в СССР или по отношению к 9 переменам в новой России.
Ты пишешь о концертах поэзии по всей Европе и даже в Колумбии и США, и даже если мы понимаем, что вам надо «зарабатывать» что-то, я в то же время осознаю твою настоящую роль как хранительницы и распространительницы культуры русской литературной речи. Ты это бы не сказала, но я это пишу и повторяю. Я где-то заметил, что ты и твои «гастролеры» обмениваете «душевные (культурные) „изделия“ на продукты, и что, может быть, это всегда была судьба актеров. „Жизнь на гастролях“ – может быть, так назвать книжку, если ты все-таки решишь ее издать?
Есть и «сладкие» моменты в твоей «переписке» – воспоминание о нашем выступлении перед архитекторами… Я вспоминал нашу «репетицию» в кафе и мое непонимание некоторых слов в театральном употреблении, и твоя нервность из-за этого: «Том, ты пропадешь… какой ты будешь переводчик и т. д.», и мой дерзкий ответ: «я не пропаду, увидишь».
Конечно, в книжку можно включить и мои письма тебе, но в общем-то не знаю, что они содержат и как они относятся к твоим письмам.
Может быть, я был почти хороший, подходящий американский корреспондент для тебя: (1) неплохо понимал по-русски, даже если я не русский; (2) довольно умный, чтобы разобраться в твоем почерке; (3) знал и читал почти все русские дела, о которых ты писала, даже перевел «Ревизора» для постановки здесь; (4) я любитель Гоголя; (5) любитель русской поэзии 19-го и 20 веков (но не на вашем уровне); (6) Твой Том. читатель Грибоедова («Горе от ума»); (7) Достоевского; (8) выступил в «Каменном госте», знаком с испанской, французской и до некоторой степени греческой (византийской культурой) и т. д. Есть достаточно «соотношений» между нами, чтобы поддержать нашу переписку. И, конечно, есть и моя роль как твоего американского банкира – сюжет некоторых моментов в нашей переписке.
Твой Том.1990 год
Ремарка
Можно было бы начать эти записки о заграничных гастролях с 1968 года, когда я первый раз поехала в другую страну. «Щит и меч» снимали в ГДР и в Польше. Больше всего меня тогда поразил запах воздуха – другой! Потом я поняла, что это запах другого бензина, дезодорантов, которых у нас тогда не было, другого табака и т. д. Но решила ограничить эти записки перепиской с Томом Батлером, с которым познакомилась в 1990 году на концерте, посвященном 100-летию со дня рождения Анны Ахматовой. Как это произошло? Как всегда, у меня: спонтанно.
Сейчас заграничные поездки стали обыденностью, но все равно как-то на даче одну мою книжку прочел наш комендант и после удивился, что я так долго жила за границей. Я для него оставалась русской дачницей в сарафане, которая занимается только своими грядками и домашними животными.
А мой друг Виталий Вульф, который в то время сделал обо мне передачу для телевидения, в заключение нее сказал, что Алла сейчас не работает в театре, лежит на диване и предается фантазиям. И это в самый мой напряженный период работы за границей. Просто я человек закрытый, и, когда меня не спрашивают, – предпочитаю молчать, а то, что делается не на виду, то этого, как известно, не существует.
1990-й год. Неожиданно раздается звонок: «Это говорит Иосиф Бродский. Мы с Вами не знакомы, но я хотел бы Вас пригласить на вечер, посвященный 100-летию Ахматовой, который я устраиваю в Театре поэзии в Бостоне». Я спросила: «А кто еще там будет?» – «Анатолий Найман, я, Вы. И с американской стороны – актеры и переводчики».
