Конфуций - Уроки мудрости

Колесницы охотничьи наши прочны и крепки,
Наши кони подобраны, равно сильны и легки,
Вижу: кони в четверке в груди широки, широки.
Запрягайте коней, на восток выезжайте, стрелки.

Колесницы охотничьи наши, гляжу, хороши,
И в четверки коней подобрали мы самых больших.
На востоке там травы растут и растут камыши;
Запрягай лошадей, на охоту скорее спеши!

Вот они на охоте: избрали испытанных слуг,
Их ауканьем степи кругом оглашаются вдруг.
Установлено знамя со змеями, поднят бунчук –
Там, у Ао[166], облавы на зверя смыкается круг.

По четверке коней в колесницы князей впряжены,
И одна за другою четверки приходят на стан.
Наколенники алые, в золоте туфель сафьян.
Собираются гости, блюдя и порядок, и сан.

Костяное кольцо налокотнику ровно под стать[167],
Стрелы к луку подобраны – ни тяжелы, ни легки…
И в едином порыве согласно стреляют стрелки;
Помогают нам в кучи убитую дичь собирать.

Светло-рыжие кони четверкой у нас впряжены,
По бокам пристяжные – не станут тянуть они вкось,
Быстро гонит возница, чтоб время терять не
пришлось,
Стрелы метко летят и пронзают дичину насквозь.

С тихим присвистом, слышу я, ржут здесь и там
скакуны;
И значки и знамена, что плещутся в ветре, видны.
Нет тревоги: ни пеший, ни конный нигде не слышны.
Кладовые большие при кухне еще не полны.

Вот охотники едут, и шум колесницы возник,
Слышен шум колесницы, не слышен ни голос, ни крик.
Вижу: муж благородства воистину наш государь –
И, по правде, в деяниях, им совершенных, велик!

Счастливым днем был моу[168], и молиться
Коней защите[169] начали тогда.
Охотничьи прекрасны колесницы,
Крепки в четверке кони, без труда
На этот холм большой она стремится,
Преследуя бегущие стада.

Счастливый день гэн-у[170], – мы так решили,
Коней сыскали, что равны по силе;
Где дичь водилась, тот избрали лес.
Где бродят лани целыми стадами,
По рекам Ци и Цзюй – над берегами
Охотиться здесь будет Сын Небес.

И видишь ты долину пред собою:
Стада пасутся широко вокруг,
Олени – то бредут себе гурьбою,
То парами, как будто с другом друг.
Сюда людей мы привезли с собою,
Чтоб Сыну Неба усладить досуг.

И вот мы натянули наши луки,
На тетиве сжимают стрелы руки,
Здесь сбили поросенка кабана,
Там носорога валят с ног удары.
Да будет пир обилен наш, и в чары
Гостям нальем мы нового вина.

То гуси летят, то летят журавли
И свищут, и свищут крылами вдали…
То люди далеким походом идут,
И тяжек, и труден в пустыне поход.
Достойные жалости люди идут,
О горе вам, сирый и вдовый народ!
То гуси летят, то летят журавли,
К болоту слетаясь, садятся на нем…
То стены жилищ воздвигает народ,
Что встали на тысячи футов кругом.
Хоть труд наш велик и тяжел – наконец
Покойный себе мы построили дом.

То гуси летят, то летят журавли,
И слышен тоскливый, тоскливый их крик…
Коль мудрый услышит его человек,
Он скажет, что труд наш безмерно велик!
А глупый услышит его человек,
И скажет, гордыней рожден этот крик.

«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– И полночи нет и во тьме небосклон,
Сиянием факелов двор озарен;
Мужи благородства спешат ко двору,
И слышен вдали колокольчиков звон[172].

«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– Нет, ночи еще не кончается круг,
Бледнеет сияние факелов вдруг;
Мужи благородства спешат ко двору,
И слышен вблизи колокольчиков звук.

«Кончается ль ночь?» – вопрошает нас царь.
– Сменяет заря предрассветную тьму,
И факелы меркнут и гаснут в дыму;
Мужи благородства спешат во дворец,
Драконы знамен мне видны самому.

То реки в разливе стремятся к морям,
И почесть, и дань им воздав, как царям.
То сокол свой быстрый свершает полет,
Взлетит высоко и опять отдохнет.
О горе вам, братья мои и друзья,
О горе, сограждане, вам без конца!
Не хочет подумать о смуте никто,
Иль матери нет у него и отца?

То реки в разливе стремятся к морям –
Они широко, широко разлились.
Так сокол свой быстрый свершает полет,
То низко парит он, то взмоет он ввысь.
Я в думах о тех, кто стезю утерял,
Вот встал, вот иду я – покоя лишись!
И в сердце твоем только скорбная боль,
Ее не забудешь, не скажешь: смирись!

То сокол свой быстрый свершает полет
И правит свой путь на вершину холма.
В народе растут голоса клеветы,
Ужели смирить их не хватит ума?
Друзья, коль внимательны будем к себе,
Поднимется ль ложь и неправда сама?

Кричит журавль меж девяти болот,
Но криком тем и ширь полей полна.
И рыба, что скрывалась в бездне вод,
Теперь средь желтых отмелей видна.
Приятный взору пышный сад цветет,
Катальпа в нем посажена, растет,
Но мертвый лист под ней у наших ног.
А из камней высокой той горы
Возможно также сделать оселок!

Кричит журавль меж девяти болот,
Но криком тем и высь небес полна.
И рыба, что на отмели видна,
Скрывается порою в бездне вод.
Приятный взору пышный сад цветет,
Катальпа в нем посажена, растет,
Но там под ней лишь жалкий тут стоит,
И камнями высокой той горы
Возможно также обточить нефрит!

О ратей отец![173]
Мы – когти и зубы царям!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь?
Нет дома, нет крова нам.

О ратей отец!
Мы когти царя на войне!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь?
Нет ныне приюта мне.

О ратей отец!
Не счесть тебя умным никак!
Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь –
И сир материнский очаг?

Светло-светло-белый жеребенок,
В огороде ешь росточки, милый.
Привяжу тебя, тебя стреножу,
Чтобы это утро вечным было,
А тому, о ком здесь речь веду я,
Отдыхать со мною не постыло.

Светло-светло-белый жеребенок,
Ешь бобы, не уходи далече;
Привяжу тебя, тебя стреножу,
Чтобы вечно длился этот вечер!
Значит, тот, о ком здесь речь веду я,
Гость прекрасный, – он доволен встречей.

Светло-светло-белый жеребенок,
Прибегай к нам, убранный богато!
Ты же, князь мой, да пребудешь вечно
В радости и в счастье без утраты!
Да остерегись гулять беспечно,
Не упрямься, не беги куда-то!

Светло-светло-белый жеребенок –
Там теперь он, в той пустой долине,
Он пучком травы доволен ныне…
Ты ж, как яшма, благородно-тонок,
Не скупись, ценя, как злато, слово!
Сердце так не отдаляй сурово!

Иволга, иволга, ты не садись
Там, где тутовника чаща видна;
Птичка, не клюй моего ты зерна.
Люди на этой чужой стороне
В дружбу не верят – угрюмость одна.
Ах, я уйду, я домой возвращусь –
Близкие там и родная страна!

Иволга, иволга, ты не садись,
Стаи, вы здесь не слетайтесь на тут,
Птички пусть сорго мое не клюют!
Люди на этой чужой стороне
Мне далеки и меня не поймут…
Ах, я уйду, я домой возвращусь.
Старшие братья дадут мне приют.

Иволга, иволга, ты не садись
Вместе со стаей на этот дубок,
Просо клевать не стремись ты на ток.
Люди на этой чужой стороне
Плохи – я с ними ужиться не мог!
Ах, я уйду, я домой возвращусь.
Верно, у дядей найду уголок.

Там, по дикой пустыне, к вам ехала я,
И айланты тенистые были кругом.
Я к вам ехала – в жены вы брали меня;
Я мечтала – мы с вами теперь заживем.
Вы же, муж мой, лелеять не стали меня –
Я в родную страну возвращаюсь, в мой дом…

Там, по дикой пустыне, к вам ехала я,
Собирала я травы в пути по полям.
Я к вам ехала – в жены вы брали меня;
Чтобы с вами зажить, я отправилась к вам.
Вы же, муж мой, лелеять не стали меня –
Предаюсь о дороге обратной мечтам!

Там, по дикой пустыне, к вам ехала я,
Собирала дорогою корни травы…
Только прежнюю вы позабыли меня
И подругу иную сыскали, увы!
Вы не ради богатства забыли меня –
Только ради другой это сделали вы!