Конфуций - Уроки мудрости

Лишь началась десятая луна,
И в первый день луны, синь-мао день,
Затмилось солнце. Горе и беду
Великие сулит затменья тень!
Тогда луна утратила свой свет,
И вместе солнце[185] свой сокрыло свет –
Внизу народу нынешних времен
Великая печаль, спасенья нет!

Луна и солнце бедствием грозят,
Сойдя с орбиты. С четырех сторон
Во всей стране нигде порядка нет –
Путь к службе лучшим людям прегражден.
Тогда луна утратила свой свет,
Но это – вечный для луны закон…
А ныне солнце свой сокрыло свет!
В чем зло лежит, что ныне скрылся он?

И молнии блестят, грохочет гром!
И мира нет, как нет добра кругом.
Вода, вскипев, на берег потекла,
С вершины горной рушилась скала,
Где берег горный – там долины падь,
И там гора, где впадина была.
О горе! Люди нынешних времен,
Из вас никто не исправляет зла!

Был Хуан-фу всей властью облечен,
Фань просвещеньем ведал у царя,
Цзя-бо – правитель, Цзюй ведет дела,
Чжун-юнь на кухне правит чуть заря.
А Чжоу-цзы? Вершит законы он,
Карая и щедротами даря,
Гуй – конюший. Наложница на трон
Взошла в ту пору[186], красотой горя.

Советник царский этот, Хуан-фу,
Не скажет, что не время для работ[187],
Он, на послуги посылая нас,
Просить у нас совета не придет.
И дом оставлен, брошена земля,
В воде и в сорняках у нас поля.
А он в ответ: «Я не чиню обид,
Так долг ваш перед старшими велит!»

О, этот Хуан-фу большой мудрец!
Себе возвел он главный город в Шан,
Трех богачей в советники избрал
И каждого возвел в высокий сан.
Он не оставил старца одного
Хранить царя у нас – приказ им дан
Всем, кто имел повозки и коней,
Идти за ним селиться в город Шан.

И хоть работай не жалея сил,
Сказать не смей, что слаб ты, изнурен.
Хоть нету ни проступка, ни вины,
Но злые рты шипят со всех сторон.
Нет! Разве небо наказанье шлет
Тебе, народ, в страданьях и беде?
Оно – вдали, а злоба – за спиной –
Зависят распри только от людей!

Со скорбью вспомню мой родимый дом –
Великое страданье вижу в нем,
Везде избыток с четырех сторон,
Лишь я живу, печалью удручен.
У всех людей и отдых есть, и смех,
Вздохнуть не смею я, один из всех.
Неравный дан удел от неба нам:
Друзья живут спокойно, я один
Не смею подражать своим друзьям!

Велик ты, неба вышний свод!
Но ты немилостив и шлешь
И смерть, и глад на наш народ,
Везде в стране чинишь грабеж!
Ты, небо в высях, сеешь страх,
В жестоком гневе мысли нет;
Пусть те, кто злое совершил,
За зло свое несут ответ.
Но кто ни в чем не виноват –
За что они в пучине бед?

Преславных Чжоу род угас,
И негде утвердиться им –
Вельможи бросили дома,
Наш горький труд для них незрим.
Не бдят советники царя,
Как прежде, до ночи с утра,
И на приемах нет князей
Весь день у царского двора.
О царь, всему наперекор
Ты зло творишь взамен добра!

Мой голос к вышним небесам!
Нет веры истинным словам.
Как путник, царь бредет вперед,
Куда ж придет – не знает сам.
Ужели, доблести мужи,
Лишь за себя бояться вам?
Друг перед другом нет стыда,
И нет почтенья к небесам!

В войне царь не идет назад,
Добром не лечит в мор и глад!
А я, постельничий, с тоски
Все дни недугами объят:
Советов доблести мужи
Царю, как прежде, не дарят;
Что б ни спросил, – «Да, да!» – ответ.
Пред клеветой бегут назад.

О горе тем, кто слов лишен;
Не только их бесплодна речь –
Она страданье может влечь!
От тех, кто слова не лишен,
Лишь лесть одна течет рекой,
Суля им счастье и покой.

«Иди служить!» – На службе ложь,
Одни шипы и страх! И вот,
Коль неугодное речешь –
Опалы царской примешь гнет;
Царю угодное речешь –
Друзей негодованье ждет.

Вернитесь же, друзья, назад!
«У нас нет дома! – говорят, –
В тоске мы с кровью слезы льем,
Промолвим слово – горе в нем!»
Когда в чужие страны шли –
Кто шел за вами строить дом?!

Далекое небо простерло внизу, на земле,
Одну лишь немилость, и гнев его грозный жесток!
Советы царю, зарождаясь в неправде и зле, –
Когда остановят они свой губительный ток?
Благие советы бывают – не следуют им,
Охотнее следуют, чаще – советам дурным.
Услышу я эти дурные советы царю –
И вот уж великой печалью и скорбью томим!

Вы вместе сойдетесь – злословье одно за спиной…
Не так же ль большую печаль оно сеет вокруг?
А если хороший совет предлагает иной,
Вы все заодно на него тут восстанете вдруг.
Но если дурные советы предложит иной –
Тут все заодно на него опираетесь вы!
Помыслю об этих зловредных советах царю:
К какому концу привести они могут? Увы!

Гаданьем ли мы утомили своих черепах?[188] –
Они не вещают нам больше грядущий удел.
Не слишком ли много советников в царском дворце?
И не оттого ли не видим исполненных дел?
У нас предложенья царю переполнили двор,
Но выполнить их безбоязненно кто бы посмел?
Так путник, что только судачит, не смея идти,
Вперед оттого не подвинется вовсе в пути.

И ваших решений предвижу я жалкий конец –
Вы древний народ наш не взяли себе в образец;
Великие истины царь наш не ставит в закон –
Одни пустяковые речи и слушает он.
Одни пустяки, и о них только споры кругом!
Коль домостроитель с прохожими станет рядить –
Навряд ли успеет он вовремя выстроить дом.

Хоть в царстве у нас ничего еще твердого нет,
Но мудрые люди нашлись бы, пожалуй, и здесь;
В народе у нас, хоть немного осталось его,
Разумные люди, советоподатели есть,
Достойные видом, способные править умы!..
И точно источник бегущей и чистой воды,
К погибели общей теперь не стремились бы мы.

Никто б не посмел безоружным на тигра идти,
Чрез Желтую реку не стал бы шагать пешеход,
Но люди, что знают об этих простейших вещах,
Не знают сравнений и даже не смотрят вперед.
И страхом страшась, весь дрожу я, предвидя беду!
Как будто, приблизившись к бездне глубокой, стою,
Как будто я первым ступаю по тонкому льду.

Пусть птица-певунья собою мала –
Способна до самого неба взлетать…
Какая на сердце мне давит печаль,
Лишь только я предков начну вспоминать!
И я до рассвета уснуть не могу –
Покойные в думах отец мой и мать.

Кто ровен и мудр, хоть и выпьет вина,
Себе господин, в нем приятность видна.
А кто неумен да невежда притом,
День за день все больше сидит за вином.
Но каждый да помни о долге своем:
Судьбу утеряв, не воротишь потом!

В глубокой долине растут бобы,
Я вижу: народ собирает их.
Не жаль шелкопряду детей своих –
Порою оса похищает их.
Добру научите детей своих –
Подобными вам воспитайте их!

Иль на трясогузку ты бросишь свой взор –
Она и поет, и летит на простор…
Вперед, что ни день, я все дальше иду,
Шаг с каждой луной ускоряй – все не скор!
Пораньше вставай и попозже ложись –
Родившим тебя да не будешь в укор.

Вот птица порхает, что в тутах живет, –
Клюет она, с тока таская, зерно…
О, горе вдовицам у нас и больным –
Им, сирым, в темницах страдать суждено.
Лишь с горстью зерна выхожу со двора
Гадать, как идти мне стезею добра.

Будь мягок, почтенья исполнись к другим,
Как птицы, что сели на ветви дерев.
Мы, будто приблизясь к обрыву, стоим –
Будь чуток с другими и сдерживай гнев,
Будь так осторожен, как тот на пруду,
Кто первым проходит по тонкому льду.

Вороны по воздуху крыльями бьют –
Обратно к родным вылетают местам.
У всякого счастье свое и приют,
И только несчастлив и грустен я сам.
Грехи ли мои перед небом тяжки?
В какой перед ним я повинен вине? –
Но только исполнено сердце тоски,
Не знаю, что делать несчастному мне?

Большая дорога гладка и ровна,
Но пышной травой вся покрылась она.
И сердце тоскою разбито мое,
Поранено сердце, и горесть сильна,
Она превратила меня в старика,
В постели я только вздыхаю без сна…
О, сердца тоска и глубокая боль!
И как голова тяжела и больна.

Посажены были катальпа и тут –
А люди и нежат деревья, и чтут[190].
Я мог на отца лишь с надеждой взирать,
Была мне привычной опорою мать.
Мои волоса не от их ли волос,
Не я ль к материнскому чреву прирос?
О небо! Иль не было лучшего дня,
Чем тот, когда мать породила меня?

На ивах зеленый, блестящий наряд,
И звонкое слышится пенье цикад;
Глубокие воды… Над ними в тиши
Стоят тростники, и густы камыши.
А я точно челн – по течению вод
Скользит он, не зная, куда приплывет!
О сердца тоска и глубокая боль!
И сном мне забыться нельзя от забот.

Легко, осторожно ступая ногой,
Свой бег умеряет нарочно олень;
Чтоб самок своих отыскать, поутру
Фазаны призывней кричат что ни день.
А я, точно древо гнилое, стою,
Оно без ветвей увядает одно.
О сердца тоска и глубокая боль!
Узнает ли кто, как страдало оно?

Бегущего зайца мы видим, и то,
Бывает, кто-либо спасает его.
Коль труп незнакомый лежит у пути,
Кто-либо всегда погребает его!
Но черствое сердце теперь у царя,
И мой государь не смягчает его.
О сердца тоска и глубокая боль!
И слезы текут, не смиряя его.

Ты принял легко, государь, клевету,
Как будто заздравную чашу вина;
Меня не любя, на досуге, увы,
Не стал проверять ты, была ли вина.
Срубая, дай дереву крепкий упор,
Вдоль жил направляй, если колешь, топор –
Преступных оставил по воле ходить,
Лишь я без вины осужден на позор.

Что выше бывает, чем гор вышина?
Что глубже идет, чем ключа глубина?
Не будь же так легок в речах, государь, –
Бывает, что уши имеет стена.
Пусть он не подходит к запруде моей,
Мою да не снимет он с рыбами сеть![191]
Тот, кто без вниманья оставил меня, –
В беду попади я – не станет жалеть!