Конфуций - Уроки мудрости

С востока веет ветерок,
И дождь к нам прилетает вслед за ним,
Ты страхом был и ужасом томим –
В те дни лишь я с тобою был вдвоем.
Теперь и мир, и радость у тебя,
И брошен я, со мной ты стал другим.
С востока веет ветерок,
И вихри вьются вслед за ним, гляди.
Ты страхом был и ужасом томим,
Но ты меня носил в своей груди.
Теперь и мир, и радость у тебя,
И брошен я… Забвенье впереди.

С востока веет ветерок,
Он дует и на высях горных гряд.
Чтоб не увяла, нет такой травы;
Падут деревья, что теперь стоят.
Ты все мои достоинства забыл,
Свои обиды помнишь – все подряд!

Огромны, огромны кувшинки-цветы,
А я не кувшинкой – стал мелким цветком.
О горе вам, горе, отец мой и мать!
Меня вы взрастили с великим трудом.

Огромны, огромны кувшинки-цветы,
А я не кувшинка, и жалок мой цвет.
О горе вам, горе, отец мой и мать!
Меня вы взрастили средь горя и бед.

Коль нету в застольном кувшине вина –
То винного жбана позор и вина!
Чем сирому и одинокому жить –
Не лучше ль, коль ранняя смерть суждена?
Коль нету отца – где опора моя?
Доверюсь кому, если матери нет?
Вне дома тоску свою всюду несешь,
А дома – в ком помощь найдешь и совет?

Отец мой и мать породили меня,
Заботой своей окружили меня,
Они обласкали, вскормили меня,
Взрастили меня, воспитали меня,
Взлелеяли нежно ребенком меня,
Вне дома и дома носили меня,
Мой долг перед ними, что в сердце возник,
Как небо безмерное, столь же велик!

Высокие южные горы мощны,
Порывистый ветер свистит вдалеке.
Все люди, я вижу, счастливы кругом,
Зачем только я, одинокий, в тоске?

Громадами южные горы стоят,
Но ветер меж ними свиреп и жесток.
Все люди, я вижу, счастливы кругом…
Свой долг до конца совершить я не мог!

Был полон стол с зерном вареным блюд,
Жужубовый черпак красиво гнут.
Великий путь, как гладкий оселок,
Прямой стрелой стремился на восток.
Им проходили доблести мужи,
Простой народ смотрел на их поток…
Теперь, лишь оглянусь на этот путь, –
Струятся слезы, падая на грудь.

В восточных царствах, посмотрю кругом,
Пустуют станы с ткацким челноком,
И в легких туфлях, свитых из пеньки,
Там ходят по земле, покрытой льдом.
Князей потомки нежные теперь
По славному пути идут пешком.
Пройдут они туда, сюда, и вот
Опять страданье сердце мне сожмет.

Источника холодная струя
Пусть не найдет пути к тем срубленным
стволам;
Всю ночь без сна вздыхаю горько я:
О горе, горе истомленным нам!
Надежда есть и срубленным стволам,
Что их перевезут куда-нибудь…
О горе, горе истомленным нам!
И мы должны немного отдохнуть.

У нас, восточных жителей, сыны
Живут в труде, не ведая наград;
А жителей на западе сыны
В роскошных платьях, пышен их наряд!
Хоть лодочник отец – его сыны
Себе из шкур медвежьих шубы шьют,
И хоть отец слуга – его сыны
Сидят на важных службах там и тут!

Таких, пожалуй, угости вином –
Найдут, что лучше рисовый отвар;
Подвески им на пояс подари –
Не короток ли, скажут, ценный дар.
Горит на небе звездная река
И, видя нас, свой не умерит жар[199].
Ткачихи угол в целый день пройдет
На семь делений весь небесный шар[200].

Хоть семь делений в день она пройдет,
Она в подарок шелка не соткет,
Сверкает ярко в небе Бык в Ярме[201],
Но он повозки нам не повезет.
Звезда зари с востока сходит к нам,
Чан-гэн[202] на запад свой свершает ход.
На небесах изогнутая сеть –
Раскинулось созвездие Тенет[203].

На юге Сито свой бросает свет,
Но в Сите не провеешь ты зерна;
На севере мне виден только Ковш,
Но тем Ковшом не разольешь вина.
На юге Сито свой бросает свет –
Торчит Язык, готовый все пожрать;
На севере мне виден только Ковш –
На запад обращает рукоять!

Четвертой луной начинается лето,
В шестую – все пышущим зноем прогрето.
О предки! Иль вовсе не люди они?
Как терпят потомки страдание это?

В осенние дни увядает природа,
Все чаще и чаще стоят холода.
Я болен от скорби, и смут, и разброда.
Куда мне укрыться? Повсюду беда!

А в зимние дни холод злее и злее,
Порывистый ветер свистит и свистит.
Все люди кругом, как я вижу, счастливы;
Зачем одинок я и горем убит?

Прекрасные в горных лощинах деревья,
Каштаны и сливы там радуют взоры.
Не знает никто: по чьему прегрешенью
Кругом у нас ныне злодеи и воры!

Смотрю на источника этого воды:
Они то прозрачны, то мутны они.
Все дни свои я только горе встречаю;
Смогу ли увидеть счастливые дни?

И Хань, и Янцзы[204] так обильны водою,
И связь и оплот они южной стране.
На службе все силы свои истощаю,
Ужели не знает никто обо мне?

Нет, я не орел и не коршун… Крылами
Взмахнул бы я, к небу направив полет!
Нет, я не осетр и не малая стерлядь,
Сокрылся б я в бездну глубокую вод!

В горах этих папоротник вырастает,
В низинах там заросли ив и ракит.
Я, муж благородный, сложил эту песню,
Чтоб всем вам поведать, как сердце болит.

I

Когда поднялись мы на северный этот хребет,
Мы ив собирали побеги, пройдя через склон.
Мы слуги царя, и любой и могуч, и силен,
И каждый с утра и до вечера службу несет.
Мы знаем: нельзя быть небрежным на службе царю,
Но я об отце и о матери скорбью горю.

Широко кругом простирается небо вдали,
Но нету под небом ни пяди нецарской земли.
На всем берегу, что кругом омывает моря,
Повсюду на этой земле только слуги царя!
Совсем справедливости нету у царских вельмож
Иль верною службой я только, увы, и хорош?

И скачут, и скачут в четверке моей скакуны –
Справлять бесконечно мы царскую службу должны.
И все в восхищенье, что я не дряхлею пока,
Что мышцы на редкость тверды, не слабеет рука.
Поскольку я крепок и спину прямою держу,
В далеких пределах страны я порядок ввожу.

Одни, отдыхая, живут, веселясь на пирах,
Другие же служат стране, изнывая в трудах.
Одни отдыхают, в постелях своих развалясь,
Другие в пути бесконечном и в холод и в грязь.

Одни не услышат и крика в покое своем,
Другие в тревоге и заняты тяжким трудом.
Как птицы на ветках, ленивы одни, посмотрю, –
Другие утратили облик на службе царю.

Предавшись утехам, вино попивают одни,
Другие в тревоге – упрека боятся они.
Одни в пересудах вне дома и дома – везде,
А всякое дело другие свершают в труде.

Большую телегу вперед не пускай –
Сам будешь в пыли и песке.
Не думай о многих печалях своих –
Лишь сам изведешься в тоске.

Большую телегу вперед не пускай –
В пыли затуманится свет.
Не думай о многих печалях своих –
В смятении выхода нет.

Большую телегу вперед не пускай –
Покроешься пылью – взгляни!
Не думай о многих печалях своих –
От дум тяжелее они!

Исполнены светом вверху небеса,
Что смотрят на землю, сияя вдали!
Я с войском походом на запад иду
До дальних пустынь этой цюской земли.
С тех пор как вторая луна началась,
То в холоде я, то в жаре и в пыли,
И в сердце моем безысходная боль –
То ядом горчайшим его обожгли.
Лишь вспомню о тех, кто остался служить,
И слезы мои упадают дождем.
Ужели вернуться домой не хочу?
Боюсь, что немилости сеть навлечем.

Когда уходили мы в этот поход,
Сменились и солнце тогда, и луна[205];
Не знаю, когда мы вернемся домой, –
Год пройден, приходят к концу времена.
Подумаю, как я теперь одинок,
Как тяжесть забот велика и сильна,
И в сердце моем безысходная боль,
Ни отдыха нет, ни покоя, ни сна
Лишь вспомню о тех, кто остался служить,
И думой о них моя грудь стеснена.
Ужели вернуться домой не хочу?
Упрека боюсь, и немилость страшна.

Когда уходили мы в этот поход,
Дни делались теплыми с новой луной.
Не знаю, когда мы вернемся домой.
Теснят нас дела управленья страной.
Год пройден, подходят к концу времена:
Кувшинки сбирают, снимают бобы…
И в сердце моем безысходная боль –
Сам вызвал я эти невзгоды судьбы.
Лишь вспомню о тех, кто остался служить,
Встаю, покидаю ночлег – не уснуть.
Ужели вернуться домой не хочу?
Пред гибелью страхом сжимается грудь.

Послушайте, вы, благородства мужи,
Не вечно бы жить на покое и вам!
Свершайте же мирно на службе свой долг,
На тех опирайтесь, кто честен и прям.
И светлые духи, услышав о том,
Одарят вас счастьем, одарят добром.

Послушайте, вы, благородства мужи,
Не вечно и вам отдыхать без забот!
Свершайте же мирно на службе свой долг,
Пусть честный в любви с благородным живет!
И светлые духи, услышав о том,
Исполнят вас благ и великих щедрот.