Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)
Когда потянулись вечерние тени, тот же человек сказал мне:
— Мы ведь спешим. Мы не сможем приезжать справляться о Вас каждый день. Но мы тревожимся о Вас. Вам здесь очень плохо. Когда Вы предполагаете возвращаться?
— Сейчас я совсем не думаю, как будет дальше. Если у меня появится желание немедленно вернуться, я так и сделаю, — отвечала я, — здесь я потому, что дома мне нечем заняться.
«Даже если бы я возвратилась в город, — думала я, — получилось бы, будто я на самом деле приняла постриг, это действительно показалось бы смешным. А потом — чем я буду заниматься у себя дома». А вслух сказала:
— В общем, я думаю пока оставаться здесь.
— Это ведь беспредельные размышления. Но подумайте о молодом господине, который тоже здесь соблюдает этот невольный пост! — Садясь в экипаж, он расплакался.
Мои дамы, которые вышли проводить его, вернулись, наперебой рассказывая:
— Он сказал: «Все вы, милые, тоже заслужили упреки господина. Послушайте хорошенько, побыстрее уезжайте отсюда!»
На сей раз после отъезда посетителей мне сделалось еще тоскливее. И люди, которые меня окружают, казалось, вот-вот зальются слезами.
Всякий и каждый и так и этак говорил мне все об одном, но я оставалась непоколебимой. Отец, человек, которому я не могла возражать, говорил ли он плохо или хорошо, отсутствовал в столице, и я написала ему письмо: «Так-то и так-то». Большое облегчение принес его ответ: «Пока хорошо. На некоторое время укройся ото всех и совершай службы».
Меня стало удивлять одно обстоятельство: неужто у самого Канэиэ не было скрытых причин отправить это посольство? Конечно, его просьбы не казались дурными, тогда он уехал рассерженным безмерно, но ведь он возвратился домой после того, как увидел место, в котором я живу, и все-таки не приехал еще раз навестить меня. Однако же я подумала, что он должен знать все, и еще подумала, что сама я, пожалуй, уеду отсюда еще глубже в горы.
Cегодня пятнадцатое число, день очистительного поста. Сына я с утра насильно отправила в столицу:
— Привези рыбы и еще чего-нибудь такого. Позднее, днем, когда я сидела задумавшись и пристально глядя перед собой, небо потемнело, шум в соснах усилился и раздался голос богов: «Кохо-кохо»[48]. И тут я вспомнила, что мальчик должен сейчас отправляться из города; в пути его, наверное, застанет дождь, будет греметь гром. Мне стало его ужасно жаль, и я обратилась к буддам — и, может быть поэтому, постепенно небо прояснилось, и скоро сын вернулся.
— Ну как? — обратилась я к сыну.
— Я подумал, что скоро начнется сильный дождь, уже слышал раскаты грома, сразу же выехал и успел прибыть до ливня.
Слушая его, я очень растрогалась. На этот раз оказалось, что он привез письмо: «После моего неудачного возвращения из той поездки я снова и снова вспоминаю ее и чувствую, что если бы повторил посещение, то с тем же результатом. Я думаю, ты действительно очень устала от мира и решила потому укрыться от него. Но когда ты определишь день возвращения, извести меня, и я тебя встречу. Сейчас ты с опаской думаешь о нашей встрече, потому и не помышляю приближаться к тебе».
Было письмо еще от одного человека[49]: «До каких пор ты собираешься оставаться в одном и том же положении? Дни проходят, и я беспокоюсь о тебе все больше и больше». — И разное другое было там. На следующий день я отправила ответ. Человеку, который написал мне: «До каких пор…» — ответила: «Я не знаю, доколе, до каких именно пор, но пока я пребываю в созерцании, мимо проходит бренная жизнь, громоздятся дни за днями.
Но думала ли я,
Что в горы углубившись,
Свой голос
Присоединю
К рыданиям колоколов?»
На другой день пришел ответ: «У меня нет слов, чтобы писать тебе. Когда читаешь о рыданиях колоколов, чувствуешь, что теряешься, — было сказано там,—
Об этом
Говорить печально,
Еще печальней слушать
Землякам здесь,
В добром старом мире».
Я была растрогана, и мне стало грустно. В это время один из тех многих людей, которых я оставила дома (не знаю, каковы были на самом деле его чувства), прислал одной из моих дам письмо. «Я всегда считал госпожу замечательной, — писал он, — но мое восхищение ею возросло с той поры, как все вы уехали. Поэтому могу представить себе вашу привязанность к ней и вашу скорбь, которую вы должны испытывать. Нас именуют „низкородными“, поэтому всего, что нужно, всего до конца, ей самой мы высказать не можем.
Оставивши мирское,
Ты не знаешь скорби,
Лишь в странствиях
Тебя все дольше
Влечет по горным тропам…»
Когда та, которой это письмо было адресовано, вынесла и прочитала его мне, то, слушая ее чтение, я вновь разволновалась. Так случалось со мною в те времена, когда на меня действовала даже самая незначительная причина.
— Побыстрее напиши ответ, — сказала я, и она написала: «Я твердо была уверена, что такому цветку-водосборнику не разобраться в обстановке. Но ты представь себе, что я чувствовала, когда видела, как глубоко тронута твоим письмом госпожа.
Когда воспоминания приходят
В глуши лесной,
Среди печальных гор,
Роса под кронами деревьев
Обильна, будто слезы у меня».
Мой таю спросил у меня:
— А как с ответом на прошлое письмо? Если будет письмо отцу, я сам отвезу его.
— Хорошо, — сказала я ему и написала: «Я собиралась ответить на твое письмо незамедлительно, но подумала, что снова посылать мальчика в город уже поздно. Я действительно не могу сказать, когда собираюсь отсюда уехать». И еще что-то добавила, а в конце письма приписала: «Я безо всякого удовольствия вспоминаю, что было в твоей приписке, поэтому ничего больше не добавлю. Так будет разумнее».
Пора, когда сын отправился в дорогу, как и в прошлый раз, оказалась неподходящей: пошел сильный дождь, загремел гром. У меня сделалось подавленное настроение, и я только вздыхала. Потом немного утихло, а когда стемнело, мальчик благополучно вернулся.
— Очень жутко было, когда я проезжал район Мисама, — признался он, и мне было тяжело слышать это.
Я прочла ответное послание Канэиэ, и там было: «Мне кажется, что нынешняя твоя душевная слабость гораздо сильнее той, что была у тебя в ту ночь, и не удивлюсь, что она от тех служебных бдений, которые ты проводишь в храме».
День склонился к вечеру, а назавтра навестить меня приехала дальняя родственница. Она привезла множество вариго.
— Почему ты так живешь? — спросила она. — По какой причине ты затворилась здесь? Если особой причины нет, это нехорошо.
Я принялась рассказывать ей в подробностях о тех обстоятельствах, что вынудили меня покинуть город, и она очень плакала. Мы проговорили до вечерних сумерек, а когда стемнело, после обычных в таких случаях грустных прощальных слов под вечерний колокольный звон она возвратилась домой. Мою гостью я знаю как человека глубоко чувствующего, и она, видимо, действительно сопереживала мне всю обратную дорогу, а на следующий день, когда она прислала мне большой запас продовольствия, как будто я собиралась в долгое путешествие, я ощутила прежнюю грусть. К посылке было приложено письмо: «На обратном пути, когда я увидела, что въехала на горную дорогу, вдали разделенную высокими деревьями, меня охватило сильное чувство». Дальше описывались все ее переживания:
«Были бы связи с супругом
Такими, как у других,
Не повлекло бы тебя
В горы,
Покрытые густо травой.
Когда я узнала, что мне предстоит надолго оставить тебя и отправиться назад, у меня от слез ослепли глаза. Действительно, у тебя так глубока причина для печали.
К супругу чувства
Помимо нашей воли
Бывают глубоки.
А речке Нарутаки как узнать,
Что значит горная дорога?»
В ответном послании я написала подробно обо всем, что пришло мне в голову. Нарутаки — это название реки, что протекает перед тем храмом. Я писала в ответе:
«Ты спрашиваешь, а я разве знаю, почему должна поступить так или иначе?
Прихожу посмотреть
И сравнить глубину
Моих мыслей с травою,
И вижу — в них нет
Летних трав густоты.
Я пока не решила, когда вернусь отсюда домой, но такие письма, как твое, наполняют меня беспокойством.
Если спросить Нарутаки,
Как мне поступить,
Тотчас же узнаешь,
Что воды в реке
Не устремятся обратно.
Когда я посмотрела на них, у меня возникло чувство, что образец у меня есть».
В ответе, который я получила на свое прежнее письмо от госпожи Найси-но-кан[50], вверху было надписано: «С западных гор». Я удивилась: что бы это значило? Но потом от нее пришел еще один ответ: «Из большой восточной усадьбы», — и это показалось мне забавным. Какое же у нас обеих было настроение!?
