Конфуций - Уроки мудрости

Я плясать всегда готов
Так свободно и легко…
Над высокою площадкой
Солнце в полдень высоко.

Рост могучий, я – танцор,
Выхожу на княжий двор…
Силой – тигр, берет рука
Вожжи – мягкие шелка.

Вот я в руки флейту взял
И перо фазанье сжал,
Красен стал, как от румян, –
Князь мне чару выпить дал.

На горе орех растет
И лакрица средь болот…
Думы все мои о ком?
Там, на западе, есть дом,
В нем красавица живет –
Там, на западе, живет!

Поток выбегает к далекому Ци[50].
Стремится волна за волной.
Так сердце, тоскуя о Вэй, что ни день
Исполнено думой одной.
Прекрасные милые сестры, под стать
Нам дружный совет меж собою держать.

Нам в Цзи по дороге пришлось ночевать
И чару прощальную в Ни выпивать[51]…
Коль девушка замуж выходит, она
Отца оставляет, и братьев, и мать.
Теперь бы я теток увидеть могла
И с старшей сестрой повидаться опять!

В пути ночевать мы остались бы в Гань,
Распили бы чару прощальную в Янь[52],
Мы б смазали медь на концах у осей,
Чтоб шли колесницы обратно живей,
Мы б скоро домчались обратно до Вэй –
Коль зла не боялись для чести своей!

Одна Фэйцюань в моих думах – река,
Ей вечные вздохи мои и тоска.
Там помню я Цао и Сюй[53] города –
К ним сердце в печали стремилось всегда.
Коней бы запрячь мне и мчаться туда,
Чтоб скорбь разлилась, как из чаши вода!

Вышел я из северных ворот,
В сердце боль от скорби и забот.
Беден я, нужда меня гнетет –
Никому неведом этот гнет!
Это так, и этот жребий мой
Создан Небом и судьбой самой.
Что скажу, коль это жребий мой?

Службой царскою гнетут меня,
Многие дела томят меня,
А приду к себе домой – опять
Все наперебой корят меня.
Это так, и этот жребий мой
Создан Небом и судьбой самой.
Что скажу, коль это жребий мой?

Службы царской гнет назначен мне,
Он все больше давит плечи мне,
А приду к себе домой – опять,
Кто из близких не перечит мне?
Это так, и этот жребий мой
Создан Небом и судьбой самой.
Что скажу, коль это жребий мой?

Северный ветер дыханьем пахнул ледяным,
Снежные хлопья упали покровом густым…
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне – вместе отсюда бежим.
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?

Северный ветер… Пронзительный слышится вой –
Снежные хлопья летят над моей головой.
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне – в путь мы отправимся свой.
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?

Край этот страшный – рыжих лисиц сторона.
Признак зловещий – воронов стая черна.
Если ты любишь, если жалеешь меня,
Руку подай мне – у нас колесница одна!
Можем ли ныне медлить с тобою, когда,
Все приближаясь, надвинулась грозно беда?

Тихая девушка так хороша и нежна!
Там, под стеною, меня ожидает она.
Крепко люблю я, но к ней подойти не могу;
Чешешь затылок, а робость, как прежде, сильна.

Тихая девушка так хороша и мила!
Красный гуань[54] в подарок она принесла.
Красный гуань сверкает, как будто в огне;
Как полюбилась краса этой девушки мне.

С пастбища свежие травы она принесла.
Как хороши и красивы побеги травы!
Только вы, травы, красивы не сами собой –
Тем, что красавицей милой подарены вы!

Светла эта новая башня, ярка,
Под ней полноводная плещет река…
Ты к милому мужу стремилась – и вот
Больного водянкой нашла старика.

Там новая башня чистейшей стеной
Над ровною высится гладью речной…
Ты к милому мужу стремилась, тебе
Старик стал супругом – опухший, больной!

Для рыбы речная поставлена сеть,
Да серого гуся поймала она…
Ты к милому мужу стремилась – и вот
В супруги больного взяла горбуна!

Двое детей садятся в лодку простую,
Тени, я вижу, на глади колеблются вод,
Думаю только о детях, тянусь к ним душою,
В сердце сомненье, в сердце тревога растет.

Двое детей садятся в лодку простую,
Лодка, колеблясь, уходит по глади воды.
Думаю только о детях, тянусь к ним душою,
В сердце тревога: не было б с ними беды.

Кипарисовый этот челнок унесло,
И плывет он средь глади речной…
Ниспадали две пряди ему на чело,
Был он муж мне, и клятва осталась со мной:
Я другому до смерти не буду женой.
Ты, о мать моя, вы, небеса в вышине,
Отчего вы не верите мне?

Кипарисовый этот челнок унесло
Вдоль по краю реки, без весла…
Ниспадали две пряди ему на чело,
Он единственный мой был, я клятву дала,
Что до смерти не сделаю зла.[56]
Ты, о мать моя, вы, небеса в вышине,
Отчего вы не верите мне?

Так по стене чертополох пополз –
Не справится с колючками метла.
Что о гареме нашем говорят –
Я никому поведать не могла.
Когда б о том поведать я могла –
Как много было б и стыда и зла!

Так по стене чертополох пополз,
Что и не вырвешь, заросла стена.
Есть про покои женские молва –
Ее передавать я не должна.
О, если все я передать должна –
Я знаю, будет речь моя длинна.

Так по стене чертополох пополз –
Его колючки не связать в пучок.
Что про покои наши говорят –
Никто из нас пересказать не мог.
Когда б об этом ты проведать мог, –
О стыд! – тогда бы был твой суд жесток!

С супругом вместе встретишь старость ты…
В подвесках к шпилькам яшмы белизна,
В наколке ты – спокойна и стройна,
Как горный пик ты, как река плавна.
В наряд узорный ты облачена.
Но если в сердце нет добра – зачем
В наряды облачается жена?

Он ярко блещет – пышный твой наряд,
Фазанами расшитый, расписной!
И словно туча чернь твоих волос –
В прическе нет ни пряди накладной,
И яшмовые серьги у тебя,
Слоновой кости гребень твой резной,
Твое чело сияет белизной.
И кажется: с небес явилась ты,
И кажется: вот дух передо мной!

И ярко-ярко, точно яшмы блеск,
Твои одежды пышные горят,
Сорочку тонкую из конопли
Обтягивает плотно твой наряд.
И вижу я, как твой прекрасен лоб,
Округлены виски и ясен взгляд.
О, эта женщина! Подобной ей
Красы в стране нет больше, говорят.

Вот иду собирать я повилику-траву,
На полях, что за Мэй[57], повилики нарву.
Но о ком я тоскую, мои думы о ком?
Ах, прекрасною Цзян ту подругу зову.
Цзян меня поджидает в роще тутов одна,
Цзян в Шангуне сегодня встретить друга должна
Цзян, меня ты проводишь над рекою – над Ци!

Время сбора пшеницы, ухожу я за ней –
Я ее собираю там, на север от Мэй.
Но о ком я тоскую, мои думы о ком?
Ах, прекрасная И – имя милой моей.
И меня поджидает в роще тутов одна,
И в Шангуне сегодня встретить друга должна,
И, меня ты проводишь над рекою – над Ци.

Репу рвать выхожу я, репа нынче крупна –
Там, от Мэй на восток, созревает она.
Но о ком я тоскую, мои думы о ком?
Юн красавицу эту называют у нас!
Юн меня поджидает в роще тутов одна,
Юн в Шангуне сегодня встретить друга должна,
Юн, меня ты проводишь над рекою – над Ци!

Четой перепелки кружат у гнезда;
Четою повсюду сороки кружат.
Недобрый он был человек, говорят,
А мной почитался как старший мой брат.

Четою повсюду сороки кружат,
Четой перепелки кружат у гнезда,
Недобрый он был человек, говорят,
Его господином считал я всегда.

Созвездие Дин высоко наконец,
Он в Чу воздвигать начинает дворец.
По солнцу, по тени размерил шестом
Пространство и чуский он выстроил дом.
Орех и каштан посадил он кругом,
И тис, и сумах, и катальпу над рвом –
На цитры и гусли их срубят потом.

Поднялся на древний разрушенный вал
И чуские земли кругом озирал.
Он долго взирал и на Чу, и на Тан[59],
Он смерил и тень от горы, и курган,
Тутовник осматривать в чуский свой стан
Сошел… На щите черепахи гадал[60],
И добрый ответ был властителю дан!

Дожди благодатные пали с весны –
Приказ дал вознице властитель страны
Коней на звезде заревой запрягать:
В поля надо ехать, где туты видны.
Не прям ли душою властитель страны? –
В нем помыслы все глубоки и ясны.
Прекрасны большие его табуны!