Эсхил - Античная драма

Я гневаюсь — и выскажу открыто,
Что думаю. Узнай: я полагаю,
Что ты замешан в деле, ты — участник,
Хоть рук не приложил, а будь ты зряч,
Сказал бы я, что ты и есть убийца.

Вот как? А я тебе повелеваю
Твой приговор исполнить — над собой.
И ни меня, ни их не трогать, ибо
Страны безбожный осквернитель — ты!

Такое слово ты изверг бесстыдно
И думаешь возмездья избежать?

Уже избег: я правдою силен.

За эту речь не ожидаешь кары?

Нет, — если в мире есть хоть доля правды.

Да, в мире, не в тебе, — ты правде чужд:
В тебе угас и слух, и взор, и разум.

Несчастный, чем меня ты попрекаешь,
Тем скоро всякий попрекнет тебя.

Питомец вечной ночи, никому,
Кто видит день, — и мне, — не повредишь!

Да, рок твой — пасть не от моей руки:
И без меня все Аполлон исполнит.

То умысел Креонта или твой?

Нет, не Креонт, а сам себе ты враг.

О деньги! Власть! О мощное орудье,
Сильней всех прочих в жизненной борьбе!
О, сколько же заманчивости в вас,
Что ради этой власти, нашим градом
Мне данной не по просьбе, добровольно,
Креонт, в минувшем преданный мне друг,
Подполз тайком, меня желая свергнуть,
И подослал лукавого пророка,
Обманщика и плута, что в одной лишь
Корысти зряч, в гаданьях же — слепец!
Когда, скажи, ты верным был пророком?
Скажи мне, ты от хищной той певуньи
Избавил ли сограждан вещим словом?
Загадок не решил бы первый встречный, —
К гаданиям прибегнуть надлежало.
Но ты не вразумился птиц полетом,
Внушением богов. А я пришел,
Эдип-невежда, — и смирил вещунью,
Решив загадку, — не гадал по птицам!
И ты меня желаешь выгнать вон,
Чтоб ближе стать к Креонтову престолу?
Раскаетесь вы оба — ты и он,
Ревнитель очищенья!.. Я бы вырвал
Признанье у тебя, не будь ты стар!

Мне думается — произнес он в гневе
Свои слова, а также ты, Эдип.
Нет, как исполнить божье повеленье, —
Вот мы о чем заботиться должны.

Хоть ты и царь, — равно имею право
Ответствовать. И я властитель тоже.
Я не тебе, а Локсию слуга
И в милости Креонта не нуждаюсь.
Мою ты слепоту коришь, но сам,
Хоть зорок ты, а бед своих не видишь —
Где обитаешь ты и с кем живешь.
Ты род свой знаешь? Невдомек тебе,
Что здесь и под землей родным ты недруг
И что вдвойне — за мать и за отца —
Наказан будешь горьким ты изгнаньем.
Зришь ныне свет — но будешь видеть мрак.
Найдется ли на Кифероне место,[89]
Которое не огласишь ты воплем,
Свой брак постигнув — роковую пристань
В конце благополучного пути?
Не чуешь и других ты бедствий многих:
Что ты — и сын, и муж, и детям брат!..
Теперь слова Креонта и мои
В грязь втаптывай. Другой найдется смертный,
Кого бы гибель злейшая ждала?

Угрозы эти от него исходят? О, будь ты проклят!
Вон ступай отсюда! Прочь уходи от дома моего!

Я не пришел бы, если б ты не звал.

Не знал я, что улышу речь безумца.
Иначе не послал бы за тобой.

По-твоему, безумец я? Меж тем
Родителям твоим казался мудрым.

Кому? Постой… Кто породил меня?

Сей день родит и умертвит тебя.

Опять слова неясны, как загадки.

В отгадыванье ты ли не искусник?

Глумись над тем, чем возвеличен я.

Но твой успех тебе же на погибель.

Я город спас, о прочем не забочусь.

Иду… Ты, мальчик, уведи меня.

И пусть уводит… Мне невмоготу
Терпеть тебя. Уйдешь — мне станет легче.

Но кто же он? О ком скала вещала в Дельфах?
Ужаснейшим из дел кто руки обагрил?
Верно, он бежал быстрее
Вихрем мчащихся коней:
На него, во всеоружье,
Налетели в блеске молний
Зевсов сын и сонм ужасных,
Заблужденья чуждых Кер.[90]

С Парнаса снежного нам просияло слово.
Злодея нам велит безвестного искать.
Бродит в чащах он, в ущельях,
Словно тур, тоской томим,
Хочет сбросить рок вещаний
Средоточия земного,[91] —
Но вещанья роковые
Вечно кружатся над ним.

Страшным, вправду страшным делом
Нас смутил вещатель мудрый,
Согласиться я не в силах
И не в силах отрицать.
Что скажу? Душа в смятенье.
Тьма в былом и тьма в грядущем.
Никогда — ни теперь
Не слыхал я, ни прежде,
Чтобы род Лабдакидов
И Полибом рожденный
Друг от друга страдали.
Ныне против Эдипа
Я не вижу улик
И отмстить не могу
Неизвестному Лая убийце!

Но у Зевса с Аполлоном
Остры мысли. Им известны
Все деяния людские.
Вряд ли я скуднее знаньем
Прочих смертных, хоть различна
Мера мудрости у всех.
До улик несомненных
Не осудим Эдипа:
Ведь крылатая дева
На глазах у народа
Подступила к нему,
И признали Эдипа
Наши Фивы, заслугу
Оценили его.
Нет, его не считаю преступным.

Сограждане! Узнал я, что Эдип
Меня в делах ужасных обвиняет.
Я не стерпел и к вам явился. Если
Он думает, что в общем злополучье
Стараюсь я словами и делами
Ему вредить, — то не мила мне жизнь
С подобной славой. Мне в таком попреке
Урон немалый, — нет, большой урон!
Плохое дело, коль меня злодеем
И город назовет и вы, друзья!..

Нет, без сомненья, спорили они
Во власти гнева, здраво не размыслив.

Он утверждает, что мои советы
Заставили гадателя солгать.

Сказал, но я не разумею цели.

Бессовестный! Посмел в рассудке здравом
Меня таким наветом очернить!

Не знаю, нам темны дела царей…
Но вот и сам он из дому выходит.

Как? Это ты? Явиться смел? Неужто
Ты до того бесстыден, что под кров
Вошел ко мне — царя убийца явный
И власти нашей несомненный вор?
Скажи мне, ради бога, ты, решаясь
Так действовать, считал меня глупцом
Иль трусом? Или думал — не замечу,
Как ты подполз, и не оборонюсь?
И не безумное ли предприятье —
Борьба за власть без денег и друзей?
Тут надобны сторонники и деньги!