Лукиан - Избранное
4. Коринна. Скажи мне, матушка, все ли, кто платит нам деньги, такие, — как Евкрит, с которым я вчера спала?
Кробила. Не все. Некоторые лучше, другие уже зрелые мужчины, а иные и не очень красивой внешности.
Коринна. И нужно будет спать и с такими?
Кробила. Да, дочка. Именно эти-то и платят больше. Красивые считают уже достаточным то, что они красивы. А тебе всегда надо думать лишь о большей выгоде, если хочешь, чтобы в скором времени все девушки говорили друг другу, показывая на тебя пальцем: «Видишь, как Коринна, дочь Кробилы, разбогатела и сделала свою мать счастливой-пресчастливой?» Сделаешь это? Знаю, что сделаешь и превзойдешь легко их всех. А теперь поди помойся, на случай, если и сегодня придет юный Евкрит: ведь он обещал.
VII. МАТЬ И МУСАРИЯ
1. Mать. Вот уж действительно, Мусария, не хватает только, чтобы нашелся еще один такой любовник, как Херей; стоило бы тогда принести в жертву Афродите Всенародной белую овечку, а Небесной, что в огородах,419 — телку, и увенчать венком Деметру, Подательницу благ. Вот когда мы были бы вполне счастливы и трижды благословенны! Ты видишь теперь, Мусария, сколько мы имеем выгоды от этого юноши, который еще ни разу не дал тебе ни обола, не подарил ни платья, ни обуви, ни благовоний, а все только обещания, да уверения, и большие надежды, и повторения, что, дескать, когда отец… когда я стану хозяином отцовского имущества, все будет твое. Ты даже говоришь, будто он поклялся, что сделает тебя законной женой.
Мусария. Так ведь он поклялся, мать, обеими богинями420 и Градской Афиной!
Mать. И ты, конечно, веришь! И потому на днях, когда у него не было денег, чтобы внести свою долю для игры в кости, ты дала ему без моего ведома кольцо, и он продал его и пропил. И помимо того, ты дала ему два ионийских ожерелья, весом каждое в два дарика, которые тебе привез из Эфеса хиосец Праксий, судовщик, потому что Херею надо было уплатить свой взнос товарищам. А о платьях и о рубашках что и говорить. Вот уж действительно находка этот Херей, и большая прибыль нам выпала от него!
2. Мусария. Но он красивый и безбородый, и говорит, что любит, и плачет. И он сын Диномахи и Лахета, члена Ареопага. И он обещает, что мы с ним поженимся, и у нас с тобой большие надежды на него, лишь бы только старик протянул ноги.
Mать. Так, значит, Мусария, когда нам нужна будет обувь и сапожник потребует две драхмы, мы скажем ему: «Денег у нас нет, но ты возьми немного наших надежд!» И торговцу мукой скажем то же? И когда у нас потребуют плату за жилье, мы скажем: «Подожди, пока умрет Лахет из Коллита; мы ведь заплатим тебе после свадьбы». И не стыдно тебе, что у тебя, единственной из гетер, нет ни серег, ни ожерелья, ни прозрачного тарентского покрывала?
3. Мусария. Ну так что же, мать, разве они счастливее меня или красивее?
Mать. Нет, но они умнее, и знают свое ремесло, и не верят прекрасным словам юношей, у которых только клятвы на языке. А ты остаешься верной и любящей и не сходишься ни с кем, кроме одного Херея. Вот и на днях, когда пришел земледелец из Ахарн, тоже безбородый, и готов был заплатить две мины, — получив деньги за вино, по поручению отца, — ты над ним посмеялась и все ночи проводишь с твоим Адонисом Хереем.
Мусария. Что же, по-твоему, мне надо было покинуть Херея и отдаться этому работнику, от которого разит козлом? Неужто для меня, как говорится, нет никакой разницы, что Херей, что эта ахарнянская свинья?
Mать. Ну, пусть так. Тот был деревенщина, и от него дурно пахло. А почему же ты Антифонта, сына Менекрата, сулившего тебе мину, и того не приняла? Разве он не красив, не любезен и не сверстник Херею?
4. Мусария. Но Херей пригрозил, что зарежет нас обоих, если когда-нибудь застигнет меня с ним.
Mать. А мало ли других грозили этим? Право, ты так останешься без любовников и проживешь добродетельной, как будто ты какая-нибудь жрица Деметры Фесмофоры, а не гетера. Но довольно об этом. Сегодня день Молотьбы; что же он тебе подарил к празднику?
Мусария. У него нет денег, матушка!
Mать. Он единственный не находит способа подъехать к отцу, не подошлет к нему слугу, который наврал бы ему что-нибудь, и у матери не выпросит, угрожая отплыть на войну, если не получит денег, а все только сидит тут, разоряя нас: и сам не дает ничего, и от тех, кто дает, не позволяет брать. А ты думаешь, Мусария, что тебе всегда будет восемнадцать лет? Или что Херей будет желать того же и тогда, когда станет богатым и мать подыщет ему богатую невесту? Ты думаешь, он, имея возможность получить пять талантов, все еще будет помнить о своих слезах, поцелуях и клятвах?
Мусария. Херей будет помнить. И свидетельством этому то, что он и теперь ведь не женился, а отказался, несмотря на все настояния и понуждения.
Mать. Дай бог, чтобы он не лгал! Придет время, и я тебе, Мусария, об этом напомню.
VIII. АМПЕЛИДА И ХРИСИДА
1. Ампелида. Что же это за любовник такой, Хрисида, если он никогда не ревнует, не рассердится, не прибьет ни разу, не отрежет косу и не разорвет платья?
Хрисида. Разве только это — признаки влюбленного, Ампелида?
Ампелида. Да, если он человек пылкий. Потому что остальное — поцелуи, и слезы, и клятвы, и частые посещения — это приметы лишь начинающейся любви, еще растущей, а настоящий огонь — от ревности. Так что если, как ты говоришь, Горгий бьет тебя и ревнует, то поверь, что все будет хорошо, и желай, чтобы он всегда так же поступал.
Хрисида. Как же? Что ты говоришь? Чтобы он всегда меня бил?
Ампелида. Нет, но чтобы он мучился, если ты глядишь не на него одного: ведь если бы он не любил, то с чего бы стал сердиться за то, что у тебя есть другой любовник?
Хрисида. Но у меня же нет другого любовника! А он зря заподозрил, будто со мной в связи один богатый человек, только потому что я как-то упомянула о нем между прочим.
2. Ампелида. И то приятно, что он думает, будто тебя домогаются богатые: ведь тогда он будет сильнее мучиться и постарается из самолюбия, чтобы соперники не превзошли его щедростью.
Хрисида. Однако же он только сердится и дерется, а ничего не дарит.
Ампелида. Не беспокойся, даст! Ведь все ревнивцы дают, особенно когда их огорчишь.
Хрисида. Не понимаю, Ампелида, зачем ты хочешь, чтобы я получала побои.
Ампелида. Я этого не хочу, но, по-моему, любовь возрастает, если человек думает, что им пренебрегают; а если он уверен, что он единственный, то страсть как-то мало-помалу гаснет. Это говорю тебя я, которая была гетерой целых двадцать лет, а тебе, я думаю, всего лет восемнадцать или того меньше. А если хочешь, так я расскажу тебе, что я испытала когда-то, немного лет тому назад. Я была любовницей Демофанта, ростовщика, что живет позади Расписного портика. Он никогда не давал мне больше каких-нибудь пяти драхм и считал себя полным хозяином. А любил он меня, Хрисида, какой-то заурядной любовью — не вздыхал, и не плакал, и не приходил к дверям в неурочный час, а только иногда спал со мной, и то изредка.
3. И вот, когда я однажды не впустила его — потому что со мной был Каллид, художник, заплативший мне вперед десять драхм, он в тот раз просто ушел, осыпая меня бранью. Когда же спустя много дней я опять не приняла его — Каллид снова был со мной, — тогда Демофант, уже разгоряченный, воспламенился по-настоящему и стоял у двери, выжидая, чтоб она открылась, и плакал, и стучал, и грозил убить меня, и рвал на себе одежду, и чего только не делал! — и кончилось тем, что он дал мне талант и содержал меня один целых восемь месяцев! Жена его говорила всем, что я свела его с ума любовным зельем. А зелье-то было — ревность. Вот и ты, Хрисида, применяй к Горгию это же зелье. Ведь юноша будет богат, когда что-нибудь случится с его отцом.
IX. ДОРКАДА, ПАННИХИДА, ФИЛОСТРАТ, ПОЛЕМОН
1. Доркада. Пропали мы, госпожа, пропали! Полемон вернулся из похода с богатой добычей, как говорят. Я и сама его видела: на нем пурпурный плащ с застежкой, и его сопровождает большая свита. И друзья, как узнали об этом, сбежались к нему, чтобы обнять. А я между тем, увидев идущего позади слугу, который отправился с ним в поход, спросила его после приветствия: «Скажи мне, говорю, Парменон, как наши дела? И воротились ли вы с чем-нибудь, ради чего стоило воевать?»
Паннихида. Не следовало этого говорить сразу, а сначала надо было сказать так: великое благодарение богам и особенно Зевсу Гостеприимцу и Афине Воительнице за то, что вы возвратились невредимыми! Госпожа, мол, постоянно старалась узнать, что-то вы делаете и где-то находитесь? А еще намного лучше было бы, если б к этому ты добавила, что и плакала я и все вспоминала Полемона.
