Лукиан - Избранное
3. Мать. Самолюбива ты, дочка. Нужно было не обращать внимания. Но скажи все же, что было после?
Филинна. Ну, другие меня хвалили, один только Дифил, опрокинувшись на спину, глядел в потолок, пока я не перестала плясать, уставши.
Mать. А что ты целовала Ламприя, это правда? И что ты перешла к нему на ложе и обнимала его? Что молчишь? Это уж непростительно.
Филинна. Я хотела помучить его в отместку.
Mать. А потом ты не легла с ним спать и даже пела, между тем как он плакал? Разве ты не понимаешь, что мы бедны, и не помнишь, сколько мы получили от него, и не представляешь себе, какую бы мы провели зиму в прошлом году, если бы нам его не послала Афродита?
Филинна. Что же? Терпеть от него такие оскорбления?
Mать. Сердись, пожалуй, но не оскорбляй его в ответ. Ведь известно, что любящие отходчивы и скоро начинают сами себя винить. А ты уж очень строга всегда к нему, так смотри, как бы мы, по пословице, не порвали веревочку, слишком ее натягивая.
IV. МЕЛИТТА И ВАКХИДА
1. Мелитта. Если ты знаешь, Вакхида, старуху — таких, говорят, много у нас есть, фессалиянок, — которая умеет колдовать и привораживать и заставить полюбить женщину, даже если она ему ненавистна, то — дай тебе бог счастья! — приведи ее ко мне. А я и платья, и эти золотые вещички с радостью отдала бы, лишь бы мне увидеть, что Харин опять ко мне вернулся, разлюбив Симиху, как теперь разлюбил меня.
Вакхида. Что ты говоришь? Так Харин уж с тобой не живет, а ушел к Симихе, покинув тебя? А ведь из-за тебя он вынес гнев родителей, не пожелав жениться на той богатой невесте, которая, говорят, принесла бы ему пять талантов в приданое. Я, помнится, от тебя это слышала.
Мелитта. Все это прошло, Вакхида, и вот уже пятый день, как я совсем его не видела: они пируют у товарища его, Паммена, он и Симиха.
2. Вакхида. Тяжело это для тебя, Мелитта. Но что же вас рассорило? Ведь это, видно, был не пустяк.
Мелитта. Я просто не знаю, что и сказать. На днях, вернувшись из Пирея, — он отправился туда, кажется, требовать какой-то долг, по поручению отца, — он даже и не взглянул на меня, войдя, и не позволил мне подбежать к нему, как обычно, и оттолкнул меня, когда я хотела его обнять. «Уходи, говорит, к своему судовщику Гермотиму или поди прочти слова, написанные на стене в Керамике, где вырезаны ваши имена». — «Какому, спрашиваю, какому Гермотиму? И о какой надписи ты говоришь?» Но он ничего не отвечал и, не ужиная, лег спать, отвернувшись. Ты можешь себе представить, чего я тут ни придумывала — и обнимала его, и старалась повернуть его к себе, и целовала его в шею. А он, ничуть не смягчаясь: «Если, говорит, ты будешь еще приставать, то я уйду прочь, хоть сейчас и полночь».
3. Вакхида. Все же ты знавала Гермотима?
Мелитта. Да пусть ты увидишь меня еще более несчастной, чем теперь, Вакхида, если я знаю какого-то судовщика Гермотима! Знаю только, что Харин ушел рано утром, поднявшись, как только запел петух, а я припомнила, что он сказал об именах, написанных где-то на стене в Керамике. Вот я и послала Акиду посмотреть; но она ничего иного не нашла, кроме написанного на стене по правой руке, если идти к Дипилону: «Мелитта любит Гермотима» — и тут же, немного пониже: «Судовщик Гермотим любит Мелитту».
Вакхида. Ах, эта беспутная молодежь! Теперь я понимаю. Кто-то написал это, чтобы подразнить Харина, зная, как он ревнив. А тот сейчас же и поверил. Если я где-нибудь увижу его, я с ним поговорю. Он ведь еще мальчик и неопытен.
Мелитта. Но где же ты можешь его увидеть, когда он сидит запершись с Симихой? Родители ищут его еще у меня. Но вот если бы мне найти какую-нибудь старуху, Вакхида, как я тебе сказала! Она бы меня спасла.
4. Вакхида. Есть, милочка, самая подходящая колдунья, сириянка родом, еще бодрая и крепкая. Она мне вернула однажды Фания, когда тот на меня рассердился, и тоже из-за пустяка, как Харин, она сделала это спустя четыре месяца, так что я уже совсем отчаялась, когда он вдруг опять пришел ко мне благодаря заклинаниям.
Мелитта. Что же взяла с тебя старуха, если помнишь?
Вакхида. Она берет небольшую плату, Мелитта, только драхму и хлеб; и нужно еще, кроме соли, дать семь оболов, серу и факел. Старуха берет это себе. Нужно подать ей и кратер вина, разбавленного водой; она одна будет его пить. Понадобится еще что-нибудь, принадлежащее самому Харину, например плащ, или сандалии, или немного волос, или что-нибудь в этом роде.
Мелитта. У меня есть его сандалии.
3. Вакхида. Она их повесит на гвоздь и станет обкуривать серой, бросая еще и соль в огонь и называя при этом ваши имена, его и твое. Потом, достав из-за пазухи волшебный волчок, она запустит его, бормоча скороговоркой какие-то варварские заклинания, от которых дрожь берет. Так она сделала в тот раз. И вскоре после этого Фаний вернулся ко мне, хотя товарищи упрекали его за это и Фебида, с которой он жил, очень упрашивала его. Скорее всего его привели ко мне заклинания. И вот еще чему научила меня старуха — как вызвать в нем сильное отвращение к Фебиде: надо высмотреть ее свежие следы и стереть их, наступив правой ногой на след ее левой, а левой, наоборот, на след правой, и сказать при этом: «Я наступила на тебя, и я взяла верх!» И я сделала так, как она велела.
Мелитта. Не медли, не медли, Вакхида, позови теперь же сириянку! А ты, Акида, приготовь хлеб, и серу, и все остальное для заклинания.
VI. КРОБИЛА И КОРИННА
1. Кробила. Ну вот, теперь ты знаешь, Коринна, что это не так уж страшно, как ты думала, сделаться из девушки женщиной, проведя ночь с цветущим юношей и получив целую мину, как первый заработок. Я тебе из этих денег теперь же куплю ожерелье.
Коринна. Хорошо, мама, и пусть в нем будут камни огненного цвета, как у Филениды.
Кробила. У тебя и будет такое. Послушай только, что тебе нужно делать и как вести себя с мужчинами. Ведь иного пути у нас нет, дочка, и ты сама знаешь, как прожили мы эти два года после того, как умер твой отец. Пока он был жив, всего у нас было вдоволь. Ведь он был кузнецом и пользовался большой известностью в Пирее; послушать надо было, как все клялись, что после Филина уже не будет такого другого кузнеца. А после его смерти сначала я продала клещи, и наковальню, и молот за две мины, и на это мы просуществовали месяцев шесть, а потом то тканьем, то пряденьем, то плетеньем едва добывали на хлеб, но все же я растила тебя, дочка, в единственной надежде.
2. Коринна. Ты имеешь в виду эту мину?
Кробила. Нет, я рассчитывала, что ты, достигнув зрелости, и меня будешь кормить, и сама легко приоденешься и разбогатеешь, станешь носить пурпурные платья и держать служанок.
Коринна. Как это, мама? Что ты хочешь сказать?
Кробила. Что ты должна сходиться с юношами и пить с ними и спать с ними за плату.
Коринна. Как Лира, дочь Дафниды?
Кробила. Да.
Коринна. Но ведь она гетера!
Кробила. В этом нет ничего ужасного. Зато и ты будешь богата, как она, имея много любовников. Что же ты плачешь, Коринна? Разве ты не видишь, сколько у нас гетер, и как за ними бегают, и какие деньги они получают? Уж я-то знаю Дафниду, клянусь Адрастеей, помню, как она ходила в лохмотьях, пока дочка не вошла в возраст. А теперь видишь, как она себя держит: золото, цветные платья и четыре служанки.
3. Коринна. Как же Лира все это приобрела?
Кробила. Прежде всего наряжаясь как можно лучше и держась приветливо и весело со всеми, не хохоча по всякому поводу, как ты обыкновенно делаешь, а улыбаясь приятно и привлекательно. Затем она умела вести себя с мужчинами и не отталкивала их, если кто-нибудь хотел встретить ее или проводить, но сама к ним не приставала. А если приходила на пирушку, беря за это плату, то не напивалась допьяна, потому что это вызывает насмешки и отвращение у мужчин, и не набрасывалась на еду, забыв приличия, а отщипывала кончиками пальцев кусочки, ела молча, не уплетая за обе щеки; пила она медленно, не залпом, а маленькими глотками.
Коринна. Даже если ей хотелось пить, матушка?
Кробила. Тогда в особенности, Коринна. И она не говорила больше, чем следовало, и не подшучивала ни над кем из присутствующих, а смотрела только на того, кто ей платил. И за это мужчины любили ее. А когда приходилось провести ночь с мужчиной, она не позволяла себе никакой развязности, ни небрежности, но добивалась только одного: увлечь его и сделать своим любовником. И все за это ее хвалят. Так что если ты этому научишься, то и мы будем счастливы; ведь в остальном ты намного ее превосходишь… Прости, Адрастея, я не говорю ничего больше!.. Была бы ты только жива, дочка!
