Александр Дюма - Большой кулинарный словарь
Я ответил ему, что не мы выбираем театральные залы, где представляют наши пьесы, а директора театров заказывают нам пьесы, и мы отдаем их туда, где у нас о них попросили.
— Но, — добавил я, — если, к примеру, Ваша Светлость хочет предоставить мне привилегию, я велю построить зал и покажу Вашей Светлости, каким образом произведение для театра должно быть представлено.
— Ну что ж, — ответил герцог. — Пусть эти намерения не уйдут в песок. Я сделаю все возможное, чтобы удовлетворить ваше желание.
Я покачал головой.
— Но в чем же дело? — спросил герцог.
— О, я не говорю, что Ваша Светлость не сделает все, что сможет; но король не позволит предоставить мне подобную привилегию.
— Почему бы это?
— Хотя бы потому, что он считает меня демагогом и в литературе, и в политике.
— Это касается не короля, а господина Дюшателя: на первом же придворном балу я дважды приглашу танцевать мадам Дюшатель и все с ней устрою.
И поскольку звонок зазвонил к началу действия, я сказал герцогу:
— Монсеньор, я поручаю моему другу Паскье напомнить обо мне Вашей Светлости.
Я откланялся и вышел из его ложи, но еще на секунду открыл дверь, чтобы крикнуть герцогу:
— Не забудьте!
— Да! да! да! — воскликнул он. — Я не забуду, будьте спокойны.
В тот момент, когда занавес опустился и должны были назвать автора, Паскье вошел в мою ложу и сообщил:
— Ваше дело идет замечательно: принц загорелся вашей идеей, а когда он чего-нибудь хочет, он этого хочет по-настоящему.
Через две или три недели я получил письмо от господина Дюшателя, который приглашал меня зайти в министерство.
Мы проговорили более получаса о моем проекте и о том, как я его себе представлял. Я увидел, что господин Дюшатель не понимал меня вовсе, и смог заметить, что если бы у герцога де Монпансье что-то получится, ему придется сражаться против не одной злой воли.
Я не мог и не хотел быть директором.
«Мушкетеры» были представлены в театре Амбигю по вине г-на Гостейна. Он показался мне достаточно понимающим в театральных делах человеком, и обратил на него взгляд, чтобы сделать его нашим директором.
Однажды я узнал из записочки герцога де Монпансье, что указ о привилегии был подписан. Я помчался благодарить господина Дюшателя, а он насмешливо спросил, где мы собираемся построить наш театр.
Я ответил ему — и это было правдой, — что купил под гарантию отель Фулон за 600 тысяч франков и отдал 40 тысяч франков задатка.
Он спросил у меня, где мы найдем деньги на строительство.
Я ответил, что мы их уже нашли, и назвал ему банкира, у которого в банке лежали наши 1 400 000 франков.
— Тогда, — произнес Дюшатель, — пора начинать работы! Когда?
— Завтра же, месье.
— И мы будем иметь удовольствие увидеть вашу первую пьесу?
— По всей вероятности, через год, считая от сегодняшнего дня.
— И как будет называться эта пьеса?
— «Королева Марго».
Любопытно, что все произошло именно так, как я сказал, и через год, снесенный и перестроенный под театр отель Фулон точно в назначенный день и час открыл свои двери перед публикой.
Все знают, что я сдержал слово, что своими успехами Исторический театр соперничал с самыми удачливыми театрами той эпохи и что постановки моих пьес заставили позабыть все остальные, иногда с успехом соперничая даже с Оперой. Однако в воздухе витали неприятные предчувствия. Эти скандальные события, эти неслыханные убийства и кровавые катастрофы, предшествующие падению престолов, которые Виргилий называл божественными предзнаменованиями, пугали сторонников младшей ветви Бурбонов, а та, похоже, не принимала всерьез эти вещие предначертания. Однажды все рухнуло, и молодая династия исчезла за три дня, подобно тому, как исчезла старая династия.
Если бы история соблаговолила упомянуть об этом, я рассказал бы, что наш театр имел некоторое отношение к этой великой катастрофе. В результате волнений все дела были временно приостановлены, а театры закрыты. Благодаря моим успехам в книжных магазинах и в театре я приобрел себе немало врагов. В результате какого-то судебного процесса, оставшегося непонятным для адвокатов и для самих судей, я был приговорен к уплате 400 000 франков долга Исторического театра.
ЭТИ 400 000 ФРАНКОВ БЫЛИ ВЫПЛАЧЕНЫ В ТЕЧЕНИЕ 15 ЛЕТ.
В моем договоре с г-ном Мишелем Леви я оставил за собой право создать и продать, кому захочу, кулинарную книгу. Совершенно разбитый каторжной работой, результатом которой на протяжении пятнадцати лет были не менее трех книг в месяц, с тяжелой головой и иссякающим воображением, полностью разоренный, но без долгов, я решил поискать кратковременного отдыха для создания этой книги, которую рассматривал как развлечение.
Увы, мой друг! Когда хочешь поступать не так, как другие, часто поступая не лучше их, тогда ничто не становится развлечением, а все остается работой.
На протяжении полутора лет, страдая от физических недомоганий, от коих помогает одна лишь сила духа, я принужден просить кратковременного отдыха, у дыхания морского ветра силы, которых мне так недостает.
Вот где я последовательно побывал: полтора года назад в Фекане; год назад в Гавре; полгода назад в Мезон-Лаффите; наконец, сейчас я возвращаюсь из Роскоффа, где рассчитывал закончить свой труд, который собирался создать на основе простых воспоминаний, но смог написать лишь ценой утомительных исследований и работы.
Почему я выбрал Роскофф, эту дальше всего выдающуюся в море точку Финистера?
Потому, что надеялся найти там одновременно уединенную, недорогую и спокойную жизнь.
Впрочем, я не направлялся специально в Роскофф, а ехал куда глаза глядят: мне говорили, что на этой оконечности Бретани я найду очаровательные убежища и уютные гнездышки, окруженные зеленью, вплоть до самого берега моря.
Сначала я остановился в Сен-Бриё, но поскольку этот городок мне не подошел, я взял экипаж и отправился на поиски какой-нибудь из обещанных мне бухточек, которых я еще так ни разу и не видел.
К концу дня, проехав зигзагами 7 или 8 лье, мы прибыли в небольшую деревушку Биник. Одновременно с нашим приездом там начался прилив. Нас привлекло такое совпадение, показавшееся нам признаком учтивости, и мы стали спрашивать, нельзя ли снять какой-нибудь домик с видом на море.
Крестьяне посовещались и с общего согласия указали нам дом Николя Люка, расположенный в самом высоком месте деревни. Дом стоял далеко от моря, что поначалу мне не очень понравилось, но панорама была великолепная, и это решило все.
Карабкаясь по склону, чтобы добраться до дома, мы встретили его хозяина и разговорились с ним. В доме было все, что нужно: четыре спальни, гостиная, столовая и кухня.
Мы продолжили подъем, и, когда до цели оставалось не более сотни шагов, мне пришло в голову сказать хозяину:
— Если предположить, что дом нам подойдет, мы сможем сразу же остаться у вас и послать за нашим багажом!
— Ах, — произнес Николя Люк, — я позабыл вам сказать, что дом сдается только с будущего года, со Дня святого Михаила.
Я посмотрел на Николя Люка, пытаясь разглядеть, нет ли у него какой-нибудь задней мысли, но должен признать, что этот добрый человек выглядел вполне наивным, так что нам ничего не оставалось, как засмеяться. Но смех бывает разного цвета…
Мы повернули наш экипаж и, не добавив ни единого слова, на большой скорости вернулись в Сен-Бриё, а затем сели в вагон с криком: «В Морле!»
Через 4 часа мы прибыли туда. Стояла глубокая ночь.
— Куда прикажете отвезти господина и его компанию? — спросил кучер.
— В самую лучшую гостиницу города.
И нас отвезли к Бросье, в отель «Прованс».
Я не упустил возможности заметить хозяину, что мне кажется странной идея назвать отелем «Прованс» гостиницу на краю полуострова Бретань.
«Это верно, месье. Но мы ведь тут ведем наши дела».
Господин Бросье ведет свои дела в отеле «Прованс». Таков был ответ на все вопросы подобного рода.
Мы навели справки и узнали, что вокруг Морле есть множество деревень, отвечающих моим желаниям.
Среди них мне назвали Роскофф и одновременно сказали, что я найду там своего старинного друга по имени Эдуард Корбьер.
Это имя всколыхнуло во мне самые ранние воспоминания юности: 40 лет назад я нашел его редактором первой газеты в Гавре и сохранил о нем самые лучшие воспоминания.
Желание увидеть этого старинного приятеля убедило меня встретиться с ним. Я навел справки: он продал свою газету и купил пароход в Гавре. Он разбогател, летние месяцы он проводил в Роскоффе, а шесть зимних — в Морле. И, наконец, он оставался приятным собеседником и умным человеком.
Я написал ему письмо с просьбой найти мне маленький домик на берегу моря, выразив в этом послании всю мою радость по поводу возможности возобновить с ним знакомство, и стал терпеливо ждать ответа.
