Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Наконец лишь в 1823 году Василий Тропинин получает долгожданную вольную. В ту пору ему шел сорок восьмой год.
В. Тропинин. Кружевница.
Художник поселяется в Москве. И здесь, в древней столице, в первые, после приезда в двадцатые годы XIX века его живопись достигает полного расцвета. Дух личной свободы будто окрылил мастера. Немало способствовала этому взлету и сама культурная почва Москвы, ее приверженность к искусству, поэзии, музыке, живописи…
В 1827 году мастер пишет Пушкина. И эта картина весьма несхожа с шедевром, созданным Орестом Кипренским.
Александр Сергеевич Пушкин в полотне работы Тропинина покоряет своей притягательной раскрытостью, добротой, раскованностью. Поражает неприхотливость, свобода поворота фигуры.
Портрету присуща некая волшебная полетность, изумительная простота. .
Веришь — это Пушкин. Гений русской культуры. Гордость народа.
Свое, тропининское слово сказал живописец в становлении отечественного жанра. Его «Кружевница» написана в 1823 году. Да, в том заветном году, когда он покинул раздольное имение графа Моркова.
И, переполненный ожиданием счастья, художник творит картину, вошедшую, как классика, во все лучшие издания, посвященные отечественному искусству. Это шедевр.
Может быть, современный зритель найдет в холсте черты некой сентиментальности или умиротворенной идеализации действительности, но музе Тропинина была свойственна незлобливая раздумчивость. Он не был борцом. Его чуткая и чистая душа, может, мирилась со многим.
Он чтил красоту человека труда. В «Кружевнице» трогательно воспето чувство внутреннего достоинства, сохраняемого, не глядя ни на какие препоны уродливого быта.
«Кружевница» лукаво и застенчиво кидает на нас взгляд из полуторавекового далека. В этом облике угнетаемой, но прекрасной крестьянки — совершенство гармонического ощущения личности человека, текучей, изменчивой, колеблемой, как пламя свечи, но прекрасной.
Тропинин отразил лишь миг бытия. Драматургия сложных и порою тяжких будней, проза жизни — за холстом. Она лишь чуть-чуть угадывается в некой скованности позы женщины, в неуловимом движении плеч этой милой девушки.
Сын крепостного Тропинин знал все…
Феномен полотен Василия Андреевича Тропинина — «Кружевница» и «Портрет сына» в том, что, несмотря на внешнее спокойствие и почти благостную умиротворенность, почти неуловимые, тонко закодированные художником нюансы — тревожный отсвет в глазах сына или наклон спины девушки — заставляют вспомнить строки Тургенева, Лескова, Некрасова, рисующие неприглядное лицо крепостного села. Казалось, внешне все прелестно, но гений мастера заставляет сердце зрителя работать, душа наполняется каким-то странным ощущением невысказанности…
В этом сила станковой живописи, отличающейся от плаката тем, что она не кричит, а поет.
За свою долгую жизнь Василий Тропинин создал немало славных картин — портретов, жанров. Они хороши. Во многих из них, особенно в поздних работах, узнаешь знакомые облики московских дворян, высвеченных гением Грибоедова, Гоголя, Тургенева…
Три портрета: сына, кружевницы и Пушкина сияют, как недосягаемые вершины в его творчестве. Они словно отражают какие-то минуты высшего озарения, когда художник с единственной и уже неповторимой легкостью и свободой будто выпевает данную ему природой песню. В них — свежесть, нерастрачен-ность душевных сил, цельность и нерушимость его внутреннего мира, любви к людям, запас добра. В этих холстах проявлены свойства его натуры, широкой, верной своему призванию, благосклонной к чужой беде, прощавшей многие тягости житейской прозы.
Тропинин оставил людям след своего гуманного и, может быть несколько простодушного взгляда на мир.
Истины ради надо сказать, что с годами этот широкий и, скорее, мажорный взгляд на прозу жизни у Тропинина исчезает. Появляется некоторая сухость, жесткость, холодность в колорите…
Но мы знаем и помним Тропинина — создателя «Кружевницы»…
О. Кипренский. Портрет отца художника А. К. Швальбе.
ОШИБКА ПРОФЕССОРА НИКОЛИНИНеаполитанский профессор Николини негодовал.
«О мадонна! — восклицал он. — Как смел какой-то русский Кипренский присваивать себе авторство полотна, явно написанного кистью гениального Рубенса!»
Коллеги маститого ученого тоже были шокированы.
Ведь всякий профан различит волшебный колорит маэстро Питера Пауля. А мощная лепка портрета, тончайшие лессировки в тенях.
«Нет, это чудовищная наглость», — дружно решили они…
В ту пору итальянцы еще не ведали имен Брюллова и Александра Иванова. Ничего не знали о русской школе.
А она была…
Все кончилось конфузом. Атрибуция холста установлена неопровержимо: «Портрет А. Швальбе» создан в 1804 году Орестом Кипренским. Тогда мастеру, изумившему неаполитанских знатоков, исполнилось двадцать два года.
С гордостью писал о нем А. Сомов: «О. А. Кипренский — один из лучших когда-либо существовавших портретистов. Работы его рассеяны по всей Европе и ценятся очень дорого. В них, кроме необыкновенного сходства, колорит блестящий, а рисунок правильный, так что в этом отношении уступает русскому художнику сам Ван Дейк».
«Портрет А. Швальбе» был действительно феноменален. По виртуозности мастерства живописи. А главное, по глубине раскрытия силы характера. Можно понять удивление профессора Николини и его друзей. Они, очевидно, запамятовали или вовсе не знали, что русский Эрмитаж обладал несравненной коллекцией шедевров.
Но эти заблуждения и забывчивость европейских знатоков искусства — их приоритет. Не наш.
…Сын крепостной девки Анны Гавриловой и помещика, бригадира Алексея Степановича Дьяконова родился 13 марта 1782 года. Уже шести лет Дьяконов определил Кипренского (названного так позже) в Академию художеств. В шесть лет? Да! Там еще в 1764 году по указанию Екатерины II было открыто Воспитательное училище. Будущий художник прошел детские, юношеские и отроческие степени. Проявив незаурядные «художнические наклонности», он в 1797 году поступил в высшие классы Академии, которые с блеском окончил в 1803 году.
Запомните. Образование Ореста-живописца продолжалось пятнадцать лет. Он прошагал путь от сельского несмышленыша до мастера европейского масштаба, и портрет А. Швальбе, сразивший неаполитанских искусствоведов, был создан через год после окончания Академии.
Огромную роль в его становлении сыграл санкт-петербургский Эрмитаж. Рембрандт, Ван Дейк, Рубенс… Рабочий альбом Кипренского показывает нам мудреный и глубоко эмоциональный характер молодого человека.
Рисунки с натуры. Строки стихов поэтов-романтиков. Цитаты философов античности. Юноша был не без странностей.
«Астрологию купить надобно», — читаем мы…
«Великая судьба — великое рабство».
Эти слова Сенеки заставляют о многом помыслить.
Кипренский дерзко преодолел в себе ученика. Он увидел мир восторженным оком живописца, влюбленного в Природу. Этот восторг Орест передал зрителям. И они поняли его.
Надо знать, что в дни юности Кипренского еще жили и творили бесподобные русские портретисты Левицкий, Рокотов, Боровиковский. Их шедевры могли служить украшением любого музея мира. Но это было искусство XVIII века.
Кипренский шагнул дальше. В его полотнах без намека на жест, позу, репрезентативность встал Человек.
Одна из записей художника гласит:
«Кто говорит, что чувства нас обманывают?»
Краткая сентенция становится кредо всей жизни мастера. Не всегда она приводила Ореста к правильным решениям. Но пока молодость, слава, талант были в зените, он побеждал.
О. Кипренский. Портрет мальчика Челищева.
В 1809 году, осененный столичным успехом, Орест Кипренский приезжает в Москву. Его встречали как долгожданного гостя. Радушно, хлебосольно. Живописец находился в самом расцвете таланта.
«Мальчик Челищев». 1809 год. Крошечный атом человечьей махины. Русский мальчишка.
Простодушный.
Открытый и пленительный, как окно в цветущий сад.
Каково его имя?
Какое поприще уготовила ему судьба? Доверчивые глаза. Широко поставленные, с задорным блеском, удивленно-вопрошающие, черные, как спелая вишня, бесстрашно и задумчиво вглядываются в завтра.
Обаятельный образ детства.
… Однажды великого Фарадея спросили, какая польза от его очередного опыта.
Ученый лукаво усмехнулся: «Скажите, а какая польза от новорожденного?.
Приподнял тонкие дуги бровей юнец. Непокорные пряди волнистых волос свободно обрамляют овал его белого, чуть румяного лица. Падает непослушная челка на чистый, еще не отмеченный заботами лоб. Милые, с еле заметной косинкой глаза что-то подглядели. Пухлые губы готовы улыбнуться.
