Геше Роуч - Как работает йога. Исцеление и самоисцеление с помощью йога-сутры
Комендант расхохотался.
— В таком мире у меня не было бы работы. — Он задумался. — Нет, наверное, мы всё равно ловили бы таких взломщиков и сажали в тюрьму, а потом водили к ним людей брать уроки! Впрочем, я это уже делаю, — гордо сказал он.
— М-да… — вздохнула я и продолжала: — Итак, мы должны в совершенстве изучить науку о том, как не воровать. Это поможет заложить очень мощные добрые семена, которые способны изменить всё вокруг нас. У Мастера есть даже такие слова:
Если ты никогда не будешь воровать,
То придёт день, когда люди
Сами принесут то, что тебе нужно.
II.37Если вы как следует подумаете, то поймёте, что он прав. Правильно посаженные семена поистине всемогущи. Если вы уважаете чужую собственность и не жалеете ничего для других, то когда-нибудь ваш собственный разум непременно заставит вас увидеть, каким образом получить все деньги, которые вам нужны, и даже больше. Ведь все деньги, какие только есть на свете, до последнего гроша, создаются разумом тех, кто ими владеет — точно так же, как в случае с пером и коровой.
Комендант нахмурился.
— Мне кажется, здесь есть одна неувязка…
— Какая?
— Допустим, что все до одного будут уважать чужие вещи и раздавать то, что имеют сами. По-твоему получается, что тогда каждый должен будет когда-нибудь стать богачом…
— Ну и что?
— Откуда же возьмутся все эти богатства? Ведь тогда… — Он не договорил. Из-за стены раздался громкий голос:
— Из семян!
Следом один за другим послышались два голоса из-за двери, — Оттуда же, откуда они берутся сейчас!
— Конечно!
Комендант смущённо покраснел, потом с улыбкой взглянул в окно.
— И в самом деле… Всем бы хватило. Сама идея о том, что денег не хватает, и их нужно отнимать или как-то распределять — это просто… одна… — Он повысил голос, чтобы стена и дверь не смогли перебить его.
— … большая ошибка! Ошибка всей нашей цивилизации! Ошибка с самого начала!
— Браво! — раздалось из-за стены.
Я улыбнулась. Пожалуй, было бы проще устраивать занятия для всех вместе.
— Итак, — продолжала я, — давайте разберёмся, что значит не воровать в широком смысле. Я скажу лишь о самом главном, остальное вы легко додумаете сами. Мало кто из нас ворует в буквальном смысле. Чаще всего мы просто попадаем в ситуацию, заставляющую нас фактически брать чужое, даже не сознавая этого.
Например, мы идём в общую баню или туалет и оставляем после себя лужи и беспорядок, чего никогда не допустили бы дома. Потом кому-то приходится за нами убирать. Если подумать, то мы тем самым крадём даже не деньги, а нечто куда более ценное, самое ценное, что есть у человека — его время, часть его жизни.
— Но ведь ему же за это платят! — возразил комендант.
— Тем более! Ведь это же общественное учреждение, значит, деньги на уборку идут из кармана каждого, кто платит налоги. Таким образом, мы фактически обворовываем всех окружающих, даже не сознавая этого. А сами налоги? По идее, мы должны радоваться, что можем внести свою долю расходов на общее дело: строительство дорог, мостов и всего прочего. А что получается? Мы всячески стараемся заплатить поменьше, и тогда недостающую сумму берут у других — опять воровство!
— Чушь! — воскликнул комендант. — Налоги часто идут на дурные цели или вообще тратятся впустую!
— Да, такое бывает, но тогда вы должны встать и открыто об этом заявить или даже отказаться платить ненужный налог, а потом спокойно терпеть все последствия, но только не пытаться тайком уклониться, потому что это воровство. Есть ещё одна очень распространённая форма воровства. Допустим, вас нанимают на работу, и вы должны отрабатывать определённое число часов в день за почасовую оплату.
Постепенно вы начинаете лениться или теряете интерес к работе и стараетесь работать как можно меньше — разговариваете с коллегами, пьёте чай, увиливаете от поручений. Работа всё равно должна быть сделана, и ваш начальник перекладывает её на тех, кто старается.
Получается, что вы снова воруете у других — отнимаете у них драгоценное личное время.
— А что, если… Как поступать, если начальник сам плохо обращается со своими подчинёнными? Если он сам не бережёт их личное время?
— И опять-таки, это не имеет отношения к делу! Со своей стороны вы должны продемонстрировать честность и работать так, как договаривались с самого начала, или уж совсем уйти с этой работы. А если к вам или вашим коллегам предъявляются излишние или несправедливые требования, надо найти в себе смелость и заявить об этом открыто, не думая о последствиях.
Надо всегда помнить, что доброе дело никогда не приведёт к плохим результатам — это просто невозможно. Комендант слегка покосился на кипы рапортов.
— Есть ещё один вид невольного воровства, — продолжала я. — Мы крадём у тех, у кого нет пищи, одежды или крыши над головой, а также у своих детей и всех будущих поколений, когда эгоистично и расточительно тратим имеющиеся ресурсы. Каждый раз, когда мы пользуемся вещью, которая на самом деле не нужна, когда едим больше, чем требует наше тело, мы растрачиваем запасы, которые принадлежат всем живущим и их потомкам. Так мы сеем бесчисленные семена, которые не дадут нам увидеть то будущее богатство, о котором говорит Мастер.
Мой ученик нервно грыз ногти, не отрывая глаз от бумажных куч, громоздившихся вокруг стола.
— Нам надо кое о чём поговорить, — вздохнул наконец он.
— В следующий раз, — отрезала я, указывая на середину комнаты.
Настало время заняться позами. Комендант снова вздохнул. Откуда-то снаружи послышалось хихиканье.
Глава 39. Уменьшить зло
Это было замечательное время. Все вокруг поправлялись — телесно и духовно. Часто можно было слышать, как пристав и караульный оживлённо беседовали в боковой комнате, обсуждая свои уроки с комендантом и то, что подслушали под дверью. У моего ученика обнаружился настоящий талант к преподаванию, и наш уютный мирок сильно от этого выиграл. Ребятишки Бузуку обожали йогу. Им сразу пришлась по вкусу идея, что любая поза совершенна, если выполняющий её старается изо всех сил, тем более, что тихий сын пристава служил непревзойдённым примером для подражания. Он тоже стал отличным учителем, и мощные семена, полученные в результате их занятий, буквально на глазах преображали его лицо и ногу.
Недоволен был один Бузуку. Мальчиков было слишком много для моей камеры, поэтому мы обычно открывали дверь с мнимым засовом и размещали часть из них снаружи. Время от времени мы с Вечным тоже выходили, чтобы поправить позу или лизнуть руку для ободрения. Позу, конечно же, поправляла я. Бузуку с его властным характером никак не мог остаться в стороне — в конце концов, это были его мальчики, — он стоял весь урок, прижавшись к решётке, и давал всевозможные указания.
Однако всех учеников он видеть не мог, в то время, как в указаниях и советах, по его мнению, нуждались больше всего как раз те, кто оставался внутри камеры. В конце концов, он стал просить, чтобы его засов распилили так же, как и мой, на что я резонно ответила, что по таким вопросам следует обращаться к приставу. Назревал скандал.
Однажды после занятия пристав сидел у меня вместе с сыном.
Остальные мальчики уже ушли. Куда? Я часто спрашивала себя об этом.
— Рави! Господин пристав! — раздался вдруг голос из-за стены.
— Начинается… — вздохнул пристав.
— Господин пристав! Рави, мой добрый друг, послушайте меня. Я тут самый старший заключённый, неужели же я не могу рассчитывать на небольшую привилегию, которую, кстати, уже получили те, кто моложе меня?
Пристав закатил глаза.
— Похоже, он имеет в виду вас с собачкой, — шепнул он. Аджит улыбнулся, ласково почесывая Вечного за ухом.
— А во-вторых, — и я должен заметить, что госпожа Пятница, наш эксперт по йоге, вполне разделяет мою точку зрения — я непременно должен пользоваться свободой передвижения во время уроков, чтобы делиться с мальчиками собственным весьма значительным запасом знаний. Поэтому…
— Короче, Бузуку — снова вздохнул пристав. — Говори уже, чего хочешь.
— Рави, ты должен мне тоже распилить засов!
Пристав нахмурился.
— Не знаю, не знаю, Бузуку. Должна же у нас оставаться хоть какая-то видимость тюрьмы. Что подумают посетители? Что скажет комендант? А что, если — Боже упаси — сюда явится с проверкой сам министр?
— Министр! — хмыкнул Бузуку. — Я с ним сам разберусь.
— Ну, конечно, — устало проговорил пристав.
— Так значит, нет?
— Не знаю, мне надо подумать.
— Я так и знал, что ты откажешь.
— Я этого не сказал.
— Я знал, что ты откажешь, и знал, что у тебя не хватит духу прямо сказать «нет»!
