Дарья Лав - Сколько стоит мечта?
Я: — Скажи, что дальше? Каким ты видишь развитие «нас»?
Он: — Пожалуйста, ну только не эти вопросы опять…
Я пробовала заходить с разных сторон, но все упиралось в ту же стену.
Я: — Лучше было бы, чтобы я была или меня не было?
Он: — Я не понимаю, о чем ты.
Я: — Я не хочу заполнять собой все твое личное пространство, я просто хочу, чтобы у меня было свое место… в твоем сердце…
Он: — Я понял тебя. Шикарный ответ, не правда ли?
Все это как-то напомнило мне принцип работы электронного шлагбаума: он нажимает на кнопочку — шлагбаум приподнимается, но только я пытаюсь пройти, как в этот момент он резко опускает его, и я получаю этим увесистым шлагбаумом прямо по голове. Столько раз уже неизменно срабатывал этот механизм, по одной и той же схеме, но каждый раз было больно и обидно, как в первый.
Я: — Ну почему хоть тебя постоянно перемыкает? Убери ты свой шлагбаум дурацкий! Как выключить его?
Он: — У меня нет его, со мной все в порядке.
Я: — Я, что ли, больная?!
Он: — Никто не больной!!!
Я: — Значит, это просто уже какое-то «горе от ума».
Он: — Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
Чехов когда-то очень точно описал состояние влюбленности: «Когда любишь, то такое богатство открываешь в себе, столько нежности, ласковости, даже не верится, что так умеешь любить».
Так может быть, все дело было в том, что проявление нежности свойственно только тому, кто действительно любит, и, наоборот, чуждо или даже пугает того, кто лишь позволяет себя любить?
Или, быть может, это несколько против мужской природы — проявлять свои чувства так же, как это делают женщины, даже если любят оба? Ведь, в конце концов, мужчины с благодарностью и с удовольствием эту нежность и ласку принимают… В этом отношении, наверное, сколько пар, столько и вариаций относительно проявления чувств, но то, что было у нас, скорее, напоминало бесконечно ласкающиеся у подножия скалы волны, разбивающиеся о ее неприступные выступы.
Бывало, он звонил мне пьяным, а потом говорил, что даже не помнил этого или, что еще нелепее, что это был не он. Конечно, романтики в этом мало, но мне хочется думать, что в такие моменты ослабевали его безупречно патрулируемые границы чувств и эмоций и он готов был впустить меня на свою территорию, но это были лишь порывы.
Однажды в компании одного из его коллег мы разговорились за чаем и не заметили, как прошло время. Немного погодя он появился и всем своим видом продемонстрировал, что его совершенно не устраивает такое положение вещей. Усевшись рядом со мной, он претензионным тоном начал что-то выговаривать своему коллеге. У меня это скорее вызвало добрую усмешку, чем насторожило, и я попыталась как-то разрядить обстановку.
Я: — Мы просто пьем чай и разговариваем.
На что, не удосужившись сделать даже поворот головы в мою сторону, он презрительно фыркнул, после чего мне была брошена фраза:
— Пока два орла разговаривают, курица молчит!
Тот факт моей биографии, говорящий о том, что до этого за всю мою жизнь никто и никогда еще не называл меня курицей, заставил меня растеряться и выпасть из разговора. В голове крутилось огромное множество вариантов ответа на эту реплику, начиная с того, что «фазану не подобает так разговаривать с лебедем», заканчивая тем, что «в таком случае яйца курицу не учат». Но, как это обычно бывает, все хорошие и нужные мысли приходят позже. Так или иначе, я снова была в его руках и, словно под гипнозом, опять шла за ним. Безусловно, у нас были и положительные моменты.
Часто у меня сами собой возникали различные идеи о том, как удивить его и как выжать максимум эмоций из того, что между нами происходило. Собственно, ничего сверхъестественного выдумывать и не нужно было, нам достаточно было находиться в одном помещении, чтобы все вокруг искрило. Но стоило всего лишь приложить к этому немного желания и фантазии, и эмоции уже зашкаливали до такой степени, что мы могли утопить в них целый город, а может, и весь мир. Одной из таких идей в моей голове родился сюрприз в виде танца для моего единственного и самого важного зрителя. Поскольку одной из моих слабостей всегда было красивое и утонченное женское белье, выбор был сделан довольно быстро в пользу кружевного корсета, чулок, платья в тон и средней высоты каблуков. С музыкой тоже все сложилось само собой, и выбранная мной композиция Кристины Агилеры вполне соответствовала моему внутреннему состоянию на тот период времени. В общем, дело было за малым — представить все это на суд моего непредсказуемого в своих реакциях на мои выходки зрителя, который еще даже не подозревал какая «участь» ему уготована. Для того чтобы в корне убить зарождающееся волнение, я предварительно потренировалась на подружке, которая вынесла свой вердикт: «Если бы я была мужиком, я бы на тебя набросилась… И я даже в какой-то момент захотела им стать!» Примерно такая реакция мне и была нужна. Волнение окончательно ушло. Но, как только мой зритель уселся в свое кресло в первом ряду импровизированного зрительного зала, оно вернулось уже в стократном размере.
Никогда до этого я и представить не могла, что для одного-единственного человека мне будет так невероятно сложно танцевать. В тот момент мне казалось, что вокруг многотысячный стадион, мощнейшее светодиодное освещение и сотни камер, направленных на меня одну. Даже несмотря на то что я приглушила свет и мне не было четко видно выражение его лица, я ощущала каждой клеточкой своего тела его прожигающий до основания, жадный взгляд на себе. Напряжение между нами можно было сравнить по мощности с разрядом тока при ударе молнии. Иногда мне начинало казаться, что от всего этого невидимого электричества мои ноги вот-вот окончательно перестанут меня слушаться. Я боялась, что он начнет вдруг меня смешить, и я не смогу удержаться, но вместо этого он был неподвижен и предельно сосредоточен. Я даже на секунду задумалась: «А все ли с ним в порядке?» — как тут же ноги предательски заплелись и я чуть не оступилась. В общем, неважно, как все это выглядело со стороны, но эти яркие и незабываемые четыре минуты навсегда останутся в моей памяти светлым и волнительным воспоминанием.
Он очень часто приходил ко мне во снах, и я всегда была ему рада. Но даже когда пыталась прогнать его, он говорил: «Это же всего лишь сон. Что тебе, жалко?» — и я смягчалась, позволяя ему остаться.
Говорят, что сны — это наше подсознание, которое никогда не лжет и часто знает о нас самих больше, чем мы сами. И если мечты — это желания сознательные, то сны — бессознательные. И только во сне мы всегда можем отважиться на то, чего, возможно, никогда бы не сделали, и побывать там, где и не мечтали. Но бывают такие сны, когда осознаешь, что просто спишь, а бывают сны настолько глубокие и реалистичные, что, даже проснувшись, не сразу понимаешь, что это был всего лишь сон. В один из таких снов он пришел ко мне, чтобы подарить мне мою мечту, которая, возможно, когда— нибудь станет явью, а может, просто будет согревать меня как очередное приятное воспоминание о нем.
Все происходило на одном из тысячи маленьких островов в Индийском океане, с голубыми лагунами, песчаным пляжем, ярким солнцем и неповторимой по красоте природой. Мы были только вдвоем в нашей маленькой вилле на берегу океана. Он как бы в шутку сделал мне предложение, и я, не раздумывая, согласилась. Мы оба знали, что за пределами этого маленького острова наш союз не будет иметь никакой юридической силы, да это было и неважно. Я никогда не мечтала о традиционной свадьбе с гостями и застольем. Мне всегда хотелось, чтобы это был праздник только для двоих, торжество одной любви, зародившейся в сердцах двух близких людей, скрытое от чужих глаз. На нашем празднике не было никого, кроме нас и распорядителя свадебной церемонии. Он уже ждал нас, облаченный в светлый костюм, скорее напоминающий платье, когда мы босиком, держась за руки, по дорожке из пальмовых листьев подошли к арке, сплетенной из тропических цветов. Шелест волн, пение птиц и легкий бриз переплетались со словами ведущего церемонии, который обращался к трем главным стихиям: Земле, Воде и Воздуху, чтобы они стали свидетелями важных клятв любви. Он стоял напротив в белых льняных брюках и свободной рубашке, которые слегка развевались на ветру, и пристально и нежно смотрел мне в глаза. А я была в простом легком платьице с белым цветком в волосах и светилась от его любящего взгляда ярче, чем лучи тропического солнца. Когда ведущий церемонии предложил скрепить наш союз поцелуем, я обхватила его голову руками и чуть слышно прошептала: «Любимый мой…», а он привлек меня к себе за талию и сказал: «Только моя. Навсегда». Затем наклонился и поцеловал. В тот момент для нас ничего больше не имело значения, и мы растворились в ярких красках этого бесконечно очаровательного острова, своих чувствах и друг в друге. Потом мы долго сидели на берегу, обнявшись, наблюдая за закатом. Нам было приятно просто молчать вдвоем. А после ужина, уединившись на своей маленькой вилле, мы стали дурачиться, играя в догонялки и прыгая на кровати, как двое маленьких детей, оставшихся без присмотра родителей. Я выскочила на веранду и побежала к воде, чтобы ничего, кроме золотого песка и океана, не ограничивало нашего пространства, но уже на полпути пожалела об этом. Было уже темно и по песку кроме меня бегало еще огромное множество маленьких крабов, раков отшельников и ящериц. Но в то время как я решительно устремилась обратно, он с улыбкой до ушей, со словами: «Ну, вот ты и победила! Теперь поиграй в догонялки с крабиками!» — закрылся изнутри. Но сдаваться я не собиралась и, переборов свой страх, я, осторожно маневрируя между жителями ночного острова, бегающими по песку, незаметно обежала виллу и спряталась на другой стороне острова. Там был небольшой подвесной деревянный мостик, соединяющий наш островок с еще более маленьким, на котором располагался СПА-комплекс. Пройдя по раскачивающемуся подо мной мостику где-то до середины, я присела и, слегка покачиваясь на нем, словно на качели, смотрела на отражение полной луны и ярких звезд в воде. Спустя некоторое время он нашел меня и, неспешно приблизившись, сел сзади и обнял. Я сказала: «А я-то думала, что надежно спряталась». Тогда он, еще крепче прижав меня к себе, уткнулся носом в мои волосы и ответил: «Глупенькая, мы ведь на маленьком острове, а ты и на большой земле от меня никуда не денешься». И я расплакалась. Оттого, что не бывает так хорошо, и оттого, как страшно все это потерять. Потерять его.
