Алексей Алнашев - О боли
– Это чья-то жизнь.
– Это творение своей жизни. Само живое и есть Ураган, а боль, злость, ненависть, гнев, насилие, навязки… и многое другое есть Смерч, который сметает то, что попадается ему на пути. Вот и посмотри: в обыденной жизни человек ходит по кругу, что он этим делает?
– Он останавливается: перестает развиваться, творить свою жизнь, этим он глушит свой Ураган жизни и создает условие, чтобы Ураган полностью перешел в Смерч.
– Можно и так сказать… – говорит дедуля и, немного помолчав, продолжает: Вот, сынок, ты сам и ответил на свой же вопрос о том, что нам показывает природа. Но есть одно «но».
Мы в обыденной жизни, как ты сделал при разборе урагана и смерча, часто подменяем ураган жизни на смерч смерти. Создаем и видим жизнь – в обличии смерти, а смерть – в обличии жизни. Точно также, как к нам когда-то подошла тьма и сбила нас с нашего жизненного пути. Когда подменила наши задачу и предназначение – строить свою жизнь в миру – на свои задачу и предназначение – уничтожать живое в каждом миру живых» Тем самым тьма направила нас не к жизни, а к смерти.
И сейчас люди, идя на поводу у тьмы, думают, что в любом случае они умрут: станут ли бороться с тьмой и изгонять ее из себя, или нет. Так и перестают покорно с ней бороться да изгонять из себя зло. Вот так и перевернулся мир живых и реальности с ног на голову, да образовались новые миры: мир боли – мир иллюзорный, театральный, или, как его еще называют наши предки, мир умирающий, и мир смерти – мир тотального уничтожения каждого живого, где живое обращается в полное рабство Властелина и Тьмы.
После этих слов деда Коли мы немного едем в полной тишине, словно отдаем последние почести тем, кто сбился со своего жизненного пути и попал в рабство Тьме да Властелину.
Стихия – наводнениеЗатем я разрываю тишину своим вопросом и возвращаю стариков к нашему разговору:
– Хорошо, а что нам природа показывает наводнением?
– А на что похоже наводнение?
Рисунок 16. Надуманный страх, обида, обвинения как наводнение– На войну, обиду, страх, обвинения самого себя и других, на чуму…
– А чем они схожи?
– Ну, война… она идет пластом. Обида тоже идет пластом, больше и больше набирая силу.
– Так, а наводнение набирает силы? – спрашивает меня деда.
– По началу, да, а потом – его сила снижается.
– А война, она набирает силу, когда идет пластом?
– Нет. Обычно она стягивает на себя силу жизни у живого, которое попадает в зону действия войны.
– Так. Война тоже идет пластом, но силы свои теряет, как и наводнение. А обида? – продолжает спрашивать меня деда Коля.
– Обида тоже идет пластом, только накрывая то, что попадается у нее на пути. Так, что когда она идет, мы уже ничего не видим кроме нее самой.
– Да, обида тоже, как наводнение. В какой-то промежуток времени она всплывает пластом, набирая силы с каждым разом больше и больше, а потом силу теряет, – добавляет деда Коля и спрашивает меня дальше: А страх?
– Он тоже идет пластом и, как обида, набирает силы.
– Ну, что ж, давай рассмотрим его на примере. Что с тобой произошло, когда ты пришел к бабе Василисе и увидел там много народу и то, что они занимаются разбором какой-то проблемы, а при твоем появлении перестали вести разбор?
Я вспоминаю, как я пришел к бабе Василисе и что со мной тогда произошло:
– У меня появился страх, что они за моей спиной обсуждают меня.
– И что с тобой сделал этот страх?
– Он собой закрыл ту проблему, которую они разбирали на самом деле, и ее подменил собой.
– Так. Причем, заметь, собирая силы у каждого, кто участвовал в обсуждении проблемы до твоего появления там, да создавая условия, чтобы присутствующие еще сами себя завиноватили. Таким образом страх поглощает каждого, кто попадает под зону действия. Это тоже похоже на наводнение. А обвинения? – продолжает забрасывать меня вопросами деда Коля.
– Обвинение, как наводнение, набирает силу с самого появления и обрушивает ее на то, что попадается на его пути, не оставляя и следа жизни.
– Да, это так. И не зависимо от того, когда ты обвиняешь себя или других. Самое интересное: в этот момент ты не видишь ни самого себя, ни свою жизнь, ничего живого рядом. У тебя только одно на уме: виноват или я, или они. И больше ничего. А за счет чего набирается сила у виноватости?
– За счет того, что идет огромный поток мыслей, и этим перекрывается все живое.
– Да. Мы эти мысли начинаем развивать, накручивать себе, и этим в себе пробуждаем силу противодействия к себе или другим, собирая ее на себя, даже тогда, когда мы делаем это тишком. В народе это называется поглощатель силы, или, как сейчас называют в обществе, вампиризм. Это так, – проговаривает дедуля и, немного поразмыслив, задает очередной вопрос: А что еще делает наводнение?
– Сметает все на своем пути.
– А как это происходит в мире людей?
– Человек, воюя, обижаясь, находясь в страхе и обвиняя, убивает все живое на своем пути.
– Да, обида все сметает на своем пути, закрывая мир, тоже самое делает страх да обвинение. А как у тебя обида, страх и обвинения закрывают собой мир?
– Когда у меня появляется обида на какого-то человека, то я от него отгораживаюсь, то есть осознанно закрываю доступ человека и его мира в свой мир. Но человека ведь из своего мира не выкинешь – он там живет. С ним все равно приходится встречаться, общаться.
Так, не убрав старую обиду, я продолжаю с ним дальше общаться. Он дает повод появиться другой обиде, и я отвечаю ему тем же. Так обида получает подпитку и расширяет свое поле деятельности. Таким образом, обида растет во мне, как снежный ком, и набирает силу.
– Так. А страх?
– Страх воздействует также, как и обида. Например: я боюсь вас, стариков. И сколько раз я уже ни говорил сам себе, что больше к вам не пойду, все равно меня тянет к вам. И я снова у вас. Страх толкает меня на то, чтобы я пошел у него на поводу и создал для него условие для набора сил. И с каждым разом его возникновения, страх растет да создает мне ситуации с большей и большей разрушительной силой. С каждым разом страх поглощает меня больше и больше. Он толкает меня на то, чтобы я совсем огородился от окружающего мира, создавая одиночество там, где его и быть не может.
– А как твой страх заставляет тебя снова и снова идти к нам?
– Не знаю, дедуля, – проговариваю я с какой-то тяжестью в груди.
– Сынок, идти к нам тебя толкает злость. И ты приходишь к нам – на войну, чтобы протестовать, перечить, отрицать. Тебя тянет сюда то, что ты можешь здесь воевать безопасно для своей жизни. Что в этой войне мы тебя не раздавим, как муху, что бы ты получил в обществе, а дадим тебе шанс одуматься и осознать, что ты на самом деле делаешь с собой. Это так?
– Да, – с сожалением признаюсь я, что меня раскусили.
– Теперь давай посмотрим, что создал в тебе страх?
– Одиночество, страдания и мучения, – не задумываясь, отвечаю я.
– Страх в тебе вызывает войну и этой войной создает уничтожение тебя самого. А ты в отместку страху сметаешь то, что попадается на твоем пути, обвиняя и выгораживая себя или других.
– Да… Это точно так, – удивленно подтверждаю я.
– Так. Но страх страху – рознь. Теперь давай посмотрим, какой страх: явный или вымышленный, вызывает войну?
Я теряюсь от этого вопроса деда и, пожав плечами, говорю:
– Страх есть страх. Как его еще можно разделить или обозначить?… Никак.
– Явный страх останавливает действие. Создает ситуацию для бездействия, а надуманный страх – вызывает войну.
Тут я так возмущаюсь и кричу деду:
– Это как может быть: страх явный и вымышленный!? Страх есть страх!!! И он только такой, какой он есть!! Чего ты такое говоришь, дедуля?
– Явный страх появляется только после действия, после того, когда мы сделали, какую-то ошибку в жизни. И нам не хочется еще раз это пережить. Так?
– Так.
– И что в этот момент делает с нами страх?
– Он не пускает нас на это же действие.
– И этот страх человек потом прикрывает, называя его опытом, создавая условия для своего дальнейшего бездействия. Да оправдывает себя этим, говоря, мол, я уже это делал, у меня неудачно получилось, че второй раз туда лезть. Это ясно?
– Да. Но разве может быть страх надуманным?
– Давай посмотрим: отчего у тебя появился страх к нам? Ведь страх явный появляется только от угрозы. А ты знаешь, что тебе у нас ничего не угрожает. Разве что только твоим штанам… и то не каждый раз, а только в твой очередной протест, когда ничего не можешь возразить. Так?
– Так. Я у вас чувствую себя как в своей тарелке.
– Дак где же здесь явный страх?
– Не знаю… Но я же боюсь!? – возмущаюсь я.
– А чего боишься?
– Что вы снова разобьете привычные для меня установки, на которых я основываюсь в построении своей жизни.
– По-другому говоря, в тебе боится что-то такое, чему придется в тебе потесниться? Так?
