Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь
— Что это? Привлекательность? Мускулы? Щегольство? Чистые брюки?
— Деньги в ваших карманах, сборище недоумков! А вы уверенны, что они будут оттягивать ваши карманы?
Ответов не последовало.
— Не нужно быть математиком, чтобы понять, что формирует каждого из вас, Ричардсон.
Я не понял, что говорит он это с иронией, и потому пылко возразил:
— Нет, сэр. Но, а что делать дураку, сэр? Куда же ему деваться?
— А что, если ты сам дурак? Хорошо, что всегда можно работать на фабрике, что тут такого?
И тут тюрьма Её Величества показалась вполне приемлемой перспективой.
Вот ещё один фактор, способный ворваться в ничего не подозревающий мир музыки. Даже притом, что я люблю музыку, скажу вам честно: больше я ничего не умею делать. Тем не менее, это не остановило меня. Я пробовал вписаться в громко призывающий мир мужчин. Вообще-то мир женщин взывал ко мне намного громче. Но нужно было присоединиться к одному, чтобы стать частью другого. Наставления учителя о мире взрослой жизни, о том, как он ждёт нас, чтобы тепло обнять, способствовал зарождению надежды. Но состарившись юридически, чтобы впервые отправиться в паб, я сжимал достаточное количество мелочи для пинты и трех соломинок для своих друзей. Владелец заведения приказал мне убираться прочь. К такому я готов не был. Никто не предупредил меня, что три соломинки для пинты не соответствует этикету бара. Я же говорил вам, каким я был наивным.
Когда я впервые посетил «Пэлэйс», меня просто вышвырнули вон, потому что на мне не было галстука, а потом какие-то громилы увели лучшую девчонку, ради которой мне пришлось преодолеть столько препятствий. И я понял, откуда берётся боль. К этому я тоже не был готов. Я вовсе не шучу, когда рассказываю, как продавец из брючного магазина просто проигнорировал меня, когда я предложил расплатиться за желанные плотно облегающие штаны чеками «Провидент»: «Сэр, мы не принимаем здесь чеки „Провидент“, — и, ухмыльнувшись, указал мне на дверь. — Попробуйте зайти в ,,Мэйсиз“». В «Мэйсиз» принимали эти ужасные чеки, средство оплаты бедняков. В «Мэйсиз»? Нет уж, спасибо.
«Мэйсиз» стал магазином неудачников, и штаны там подходили только для фабричных трудяг и фермеров. Ну, хоть, по крайней мере, он обозвал меня «сэром». К этому я тоже не был готов.
Этот чинуша даже сделал для меня одолжение, потому что я клятвенно пообещал ему, что добьюсь успеха. Однажды весь мир и невероятное богатство будет у моих ног, и я вернусь и куплю его магазин, снесу его и построю на его месте свою трущобу.
Совершенно непреднамеренно хозяин паба по своей неосмотрительности тоже сделал мне одолжение, так как я возненавидел выпивку. Признаюсь честно, отчасти из-за тех трех соломинок. Две из них предназначались моим друзьям, чтобы пить, и одна для меня, чтобы дуть.
Да, я был слабаком, последним в ряду слабаков. В общем-то, вышибалы «Пэлэйс» вышвырнули меня вон и тем самым тоже оказали мне огромную услугу, потому что я на дух не переношу табачный дым или запах из выхлопных труб автомобилей. Вот какую неразбериху устроил я в мире людей.
Дядя Джордж взял моего брата Чарли и меня в Кент. Меня тошнило три раза на дню во время всего этого путешествия. Причиной тому были выхлопные газы, а мой братец Чарли тихо сидел рядышком и спокойно наворачивал сочные тосты. Мне нужно было что-то делать со своей неспособностью вписаться в мир людской. Одна пачка сигарет на правах долевого владения (пять штук за шестипенсовик) и ловкая кража нескольких спичек у моего отца. Пока он не видел, я убегал в сад миссис Скотт и садился под сенью любимого грушевого дерева (много груш я сбил с того дерева, пока был уполномоченным охранником её сада, доверенного мне в надежде на лучшие перемены). Она стала моим первым примером того, как приблизить друзей, и ещё больше, как приблизить врагов. Пол-утра я потратил на усиленную практику героического вдыхания дыма, а вторая половина ушла на поедание овсянки, жевание жвачек и поспешное пережёвывание, и проглатывание фотографии с голой женщиной, предмета моих глубоких размышлений, во время внезапного появления моей мамы тем утром в комнате.
Ну, да ладно. Изо всех сил я хотел научиться курить. Сама идея приобрести этот мужественный навык уже сотворили у меня в голове героическую картину, как я, чуть наклонившись, беспечно сижу в баре «Пэлэйс», выдыхая кольца дыма прямо в лицо рассеянного вышибалы. Уже после второй сигареты картина стала таять, и у меня появились видения, то есть галлюцинации, или как там это называется. После третьей сигареты, по цвету, лица я уподобился траве, а после четвёртой отключился полностью.
Придя в сознание, я увидел моего напарника, кузена Барри, горько обливающегося слезами. Я подумал, что он скорбит о моей несвоевременной кончине. Позже я узнал, что рыдал он от ярости, что я затушил и скомкал последнюю недокуренную до конца сигарету. К концу недели на собственном опыте я испробовал мощь человеческого дымохода, более того, я даже открыл для себя как «опускать дым вниз», без выталкивания. Есть ничего нельзя! Я быстрёхонько похудел килограмма на два, лишился двух сдобных булочек, а ещё — всех с трудом заработанных сбережений, потратив их на приобретение огромного количества сигарет.
Стоит упомянуть моего двоюродного брата Барри, так как он тоже принял участие в ещё одной нашей совместной авантюре в саду миссис Скотт. Барри жил у той же самой дороги, что и я, только в доме № 12, а я жил в доме № 35. Мы проделали несколько очень удачных вылазок в сад миссис Скотт, и даже загордились, что она нас ещё ни разу не поймала. Вот мы и повадились воровать груши, яблоки и сливы, даже не пытаясь спрятаться или хотя бы присесть. Мы легкомысленно брали разные фрукты в любое удобное для нас время, когда бы мы того не пожелали. И вот в один прекрасный день мы демонстрировали нашим ученикам, маленькому Вилли Фросту и его младшему брату Питу, как большие девятилетние парни вроде нас правили садовым царством миссис Скотт. Наши руки еле удерживали фруктовую добычу. Мы гордо возвращались к нашим ученикам, спрятавшимся в кустах у канавы. И тут каким-то непостижимым образом из-за огромного дерева грецкого ореха выпрыгивает миссис Скотт, отрезая все наши пути к отступлению. Я сказал «непостижимым», потому что в свои 90, в чём я был совершенно уверен, она была не в состоянии даже присесть на корточки, что там говорить о таком прыжке. Эти старики. Им нельзя доверять. Как раз в тот момент, когда вы думаете, что они уже не жильцы, практически, мертвецы, происходит что-то невероятное. Огромная миссис Скотт поймала нас с поличным прямо перед глазами наших преклоняющихся последователей. Мы потеряли дар речи, комок застрял в горле. Она сердито бранилась:
— Теперь-то я знаю, кто это тут воровством занимается. Сегодня же вечером я приду к вам домой и расскажу всё вашим родителям.
Я окаменел от ужаса. Мой папа был прямолинейным человеком — он не держал бы в доме и пуговицы, если бы она была краденной. Что же теперь делать? Взглянув на Барри, она спросила резким голосом:
— Где ты живёшь, и как тебя зовут?
Барри уподобился кирпичу. Но за эти две секунды в его голову пришла гениальная идея. На её вопрос он ответил с потрясающе невинным видом:
— Меня зовут Джон Ричардсон, и живу я в доме № 35.
Ничего себе! Барри выдал моё имя и адрес. Она же его там никогда не найдёт.
— А тебя как зовут, маленький мошенник? — угрожающе посмотрела она на меня. — Как тебя зовут, и где ты живёшь?
Я назвался Барри и дал его адрес.
— Попомните мои слова. Сегодня вечером я приду к вам и расскажу вашим родителям о ваших проказах.
Мы прикинулись, что нам стыдно и страшно. Но как только она отпустила нас, мы перепрыгнули канаву и весело помчались домой, уверенные, что тем вечером неприятности минуют нас. Но миссис Скотт снова потрясла нас, явившись по адресу, тем самым расстроив все наши планы. А наши потрясённые отцы затеяли нам хорошую трёпку по всем законам того сурового времени.
Глава 3
Кто был вашей первой любовью? Диана, Лаура, Кэрол, Джимми, Шон? Помимо миссис Кокс, моей первой любовью стали мои первые длинные брюки.
Пока мне не исполнилось 15, по настоянию отца я носил короткие штаны. Это были какие-то мучительные огрызки, и потом презирающие меня сверстники... Мне нужно было как-то освободиться от их издевательств и тирании.
Вскоре после рождения моего брата Яна, мне купили мои первые в жизни длинные брюки, сшитые из плотного зелёного твида, под которые подобрали пару ботинок соответствующего цвета. Едва стрелки на брюках вошли в моду, мои тощие ноги получили достойное прикрытие. Вспоминаю по этому поводу одну шутку.
«А что это за белые ниточки болтаются под рубашкой Ричардсона?
Так это вовсе не ниточки, а его ноги...»
