Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь
То же самое случилось и со мной, только вот мне понадобились годы, чтобы по-настоящему понять свою удачу.
* * *Мои этические соображения несколько отличались от философии Чарли. Взвесив все «за» и «против», я подумал, что лучше уж буду платить по счетам и потому решил покинуть отчий дом в поисках лучшей жизни. Но только совсем недавно я узнал, каким мошенником был мой брат Пит.
Мой пятилетний братец Пит в нашей семье был тёмной лошадкой. Скорей всего, это он и Раймонд Пэйн, брат моего соперника, опустошали вагоны, стоявшие на запасных путях станции Окендон. Они обнаружили там коробки с игрушками, и стали таскать их оттуда прямо в моё логово из старой лодки, на сооружение которого я потратил шесть недель! Как-то раз мой самый младший брат Ян вбежал в это убежище, находящееся в ярдах ста от нашего дома, прямо за домом Пэйнов, и совершенно невинно обнаружил этот чудесный тайник. Он подумал, что сегодня Рождество. Какой счастливый бежал он домой, размахивая разными игрушками и симпатичными мягкими медведями. Несложно догадаться, какой подарочек на Рождество получил Пит...
Рассказав эти разоблачающие истории о братьях, хочу сказать, что они — чудесные законопослушные граждане с великодушным сердцем, и каждый год, посещая их в тюрьме, я говорю, что очень их люблю.
Ну а теперь серьёзно. И Пит, и Ян последовали по моим стопам в мир музыки. Пит играл в блюзовой группе Джона Даммера в 1970-х, а позже стал техно-барабанщиком «Рубеттс» и Сьюзи Кватро[6]. В настоящее время он упорно делает карьеру певца и поэта. В мае 1984 г. Ян возглавил хит-парад, а ещё вместе с Ником Коллером он со-продюсировал Шер, по ходу дела сочиняя песни для Элиса Купера[7].
* * *Спустя годы мы начинаем понимать, насколько глубоки наши впечатления от первых лет жизни, навсегда оставляющих свой отпечаток, формируя или деформируя наши личности. Этот отпечаток вынуждает нас формировать определённое мнение о себе, о других и о жизни в целом. Привычки и жизненная позиция подобно татуировке остаются на теле ума, так же как надвигающаяся на освобождённого заключённого тень тюремного здания.
Родители, кому нас даровали, и кого подарили нам, на кого пал выбор защищать и заботиться о нас, порой становятся самыми большими шипами на пути к полноте и единению с собой. Такова власть этого закона. Мы думаем, что лишены выбора в происходящем, по крайней мере, до наступления отрочества и зрелости. К сожалению, порой к тому времени уже слишком поздно. Жребий брошен. И именно поэтому: никогда не следует сдаваться. Всё ещё можно преодолеть. Добро всегда противостоит злу. Стоит лишь понять, что каждый человек хороший. Могу привести доказательство. Некоторые люди хороши для всего. Некоторые люди хороши кое для чего. Некоторые люди непонятно для чего хороши. Вот поэтому мы все для чего-нибудь да и сгодимся. Вот что я понял.
Несколько спокойных лет я провёл в начальной школе Бэньёна, где изучил свой самый первый в жизни урок. Вовсе не прибавление и вычитание, а прибавление и замещение. Я научился, как заменить мою любовь к миссис Кокс, моей любимой школьной учительнице, на любовь к Кэролайн Мур, нашей новой учительнице. В течение двух насыщенных событиями лет я испытывал к ней чувство опрометчивой любви.
Я обожал в ней всё (и она тоже очень меня любила): её платье в цветочек, её собранные в пучок волосы, необыкновенный голос.
В один мрачный и ненастный день она покинула нашу школу. Я навзрыд проплакал весь её последний урок. Когда же она спросила, отчего я так рыдаю, я сказал, что у меня болит живот. И вовсе не сердце. Миссис Кокс любезно позволила мне сопровождать её после школы, на остановку, где она села в автобус, который увёз её навсегда, оставив меня в полном одиночестве.
Видя, как я страдаю, она повела меня в магазинчик сладостей миссис Пуке и купила мне КитКат. Это было ни с чем не сравнимое проявление любви, которое я, наверное, вовек не забуду. Этот маленький хрустящий шоколадный ломтик несколько месяцев хранился в самом сокровенном месте, у меня под подушкой, где каждую ночь я прижимал его к щеке, ощущая её присутствие, а мои слёзы ручьями лились по красной обёртке и падали на подушку. Чистосердечно признаюсь вам, я всё ещё могу сказать: Миссис Кокс, я Вас люблю. Я так по Вас скучаю. Мне так хочется сделать что-нибудь для Вас. Где же Выыыыы?
Как-то раз я беспечно оставил драгоценный КитКат на своей подушке, и, скатившись, он, скорей всего, упал на пол. Проснувшись, я не обнаружил ни Чарли, ни КитКат. Так я навсегда лишился «присутствия» миссис Кокс.
Вновь и вновь заходил я в магазинчик миссис Пуке, чтобы стоя у шоколадной святыни снова прокручивать агонию/экстаз недавних событий. И каждый раз, когда бы миссис Пуке ни выходила из коридора, ведущего в посудомоечную, как обычно, с туго скрученными сзади седыми волосами (и зачем она только так туго их перетягивала), она спрашивала меня, чем она может мне помочь. Наличности у меня не было, и я с трудом сдерживал слёзы, глядя то на её строгое лицо, то на КитКат. Однажды, после моего очередного посещения, устав от надоедливого молчания, она остановилась напротив меня с многозначительным выражением лица. Я почувствовал, что она твёрдо намерена запретить мне входить в её магазин. Мне следовало что-то ей сказать, и я всего лишь невинно повторил слова моего папы, которые он как-то сказал моей маме о возрасте миссис Пуке: «Миссис Пуке, а это правда, что Вам девяносто лет? Так долго не живут». Со скоростью, обычно присущей людям моложе миссис Пуке лет на семьдесят, её пальцы быстро сошлись на моём загривке и молниеносно вышвырнули меня за дверь.
Спустя несколько лет я испытал похожее ощущение, которое мне довольно непросто передать.
Я был не в состоянии сопротивляться грубой руке Судьбы. Неумолимо она толкала меня вперёд, заставляя перейти в высшую школу. Не могу сказать, что там было что-то возвышенное — старшеклассники устраивали мне настоящий ад, безо всякого сопротивления с моей стороны, окуная меня в грязный унитаз. В первый же учебный день они проделывали это с каждым, кто потенциально мог составить им конкуренцию и у кого, по их мнению, могло быть хоть немного мужества. Вот и приходилось терпеть до наступления того долгожданного сладостного момента, когда это мужество наконец проявлялось. Тогда только можно было дать отпор. Я не был обывателем, однако мне пришлось очень быстро научиться жить с чувством страха. Им на смену приходили новые мальчишки, которые начинали проделывать тоже самое с младшими школьниками. Исчезала былая покорность. И снова всё возвращалось на круги своя.
Потом наступает половая зрелость. Некоторые части тела удваиваются, а другие жизненно важные органы отказываются воспринимать ужас подростковой сыпи в общественных душевых. Нам казалось, что мы смело, ворвёмся в новый захватывающий мир, но в тех раздевалках я узрел лишь маленькую, но драгоценную перспективу. Никто не был готов к тем изменениям, которые проделывали с нами микроскопические гормоны. Примерно через неделю, уже кажется, что небольшой приток знаний даёт некоторую защищённость. Вы начинаете понимать, что всегда будет тот, кого вы сразите наповал, или кому придётся уступить, у кого ноги побольше, и чьи ботинки тебе придётся облизывать. А спустя две недели, откуда-то появляются девчонки. Можно заполучить её, а может, придётся и отказаться от той, о ком думаешь каждое мгновение сумасшедшего дня. По крайней мере, со мной так было целый месяц. Девушки стали выглядеть как женщины, юноши — как мужчины, а мир вокруг изменился навсегда.
Вскоре наш учитель социальных навыков оповещает, что госпожа учреждения запретов и ограничений с радостью ждёт нас.
— Тюрьма Её величества? — и слегка вдохновившийся узник жалобно взвывает.
— Нет! — говорит учитель.
Хозяева пивных, как он и обещал, окутывают нас тёплыми гостеприимными улыбками. Умные продавцы брюк снимают мерки, кланяются нам, как они это обычно делают, и многозначительно называют нас «сэр». А несговорчивые швейцары «Пэлэйс» формально сгибаются перед нашей расцветающей мужественностью, когда мы один за другим входим в трепещущий мир мужественности и женственности.
— Но ничего, абсолютно ничего бы не произошло, если бы отсутствовал, хотя бы один жизненно важный элемент. — Он сделал паузу, зная, что застал нас врасплох.
— Что это? Привлекательность? Мускулы? Щегольство? Чистые брюки?
— Деньги в ваших карманах, сборище недоумков! А вы уверенны, что они будут оттягивать ваши карманы?
Ответов не последовало.
— Не нужно быть математиком, чтобы понять, что формирует каждого из вас, Ричардсон.
Я не понял, что говорит он это с иронией, и потому пылко возразил:
— Нет, сэр. Но, а что делать дураку, сэр? Куда же ему деваться?
