Андрей Горбунов - Знакомство с Библией
Как мы помним, имя Бога, Яхве, у евреев было окружено особым благоговейным почитанием, и при чтении Священного Писания заменялось другими словами. Уже во ΙΙ-Ι веках до и. э., когда иврит уже полностью стал мертвым языком, в таргумах вместо Яхве начали ставить выражение «Слово Божие», т. е. вместо фразы «И вывел Моисей народ из стана в сретение (навстречу) Богу» (Исход, 18:17) читалось «навстречу Слову Божию», а фраза из пророка Исайи «Моя рука основала землю» (Исайя, 48:13) читалась как «Моим словом основал Я землю». Поэтому каждый набожный иудей того времени привык говорить о мемре, т. е. о слове Бога. В значении Бог.
Был и еще один важный момент. По-гречески слово – это логос, но логос помимо значения слово значил еще и смысл, понятие, причина. В представлении Иоанна Богослова эти значения были тесно связаны между собой. Употребляя слово Логос, он ассоциировал с близкими понятиями слово Божие (тут, обращаясь к евреям, он отталкивался от таргумов) и мудрость Божия. И здесь он также мог иметь в виду важную ветхозаветную традицию, оформившуюся в литературе мудрых. Так, в частности, в книге Притчей Соломоновых мудрости приписывается особая мистическая и извечная сила. Мудрость здесь оживотворена, очеловечена и представлена извечным посредником и сотрудником Бога. Вспомним один из таких отрывков: «Господь имел меня (т. е. Премудрость) началом пути Своего, искони: от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда Он еще не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостию всякий день, веселясь пред лицем Его во всякое время» (Притчи, 8:22–30). Как видим, мудрость пребывала вечно, обладая особой животворящей и созидающей силой. Все это отчасти, только отчасти напоминает пролог Иоанна Богослова.
В «Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова», написанной примерно за 100 лет до Рождества Христова, автор не только говорит о мудрости как о сокровище, с помощью которого люди вступают в содружество с Богом (7:14), как об изобретателе всех вещей и дыхании силы Божией, но и отождествляют мудрость со словом. «Боже отцов и Господи милости, сотворивший все словом Твоим и премудростью Твоею устроивший человека» (9:2). Автор этой книги говорит о слове почти так, как потом будет говорить Иоанн Богослов. Но это почти имеет огромное значение, ибо под Словом, Логосом, евангелист имеет в виду нечто совершенно новое для иудейской мысли – вторую Ипостась Бога Троицы, Иисуса Христа. Выражаясь словами Баркли, Иоанн как бы говорит читателям, знакомым с иудейской традицией: «Если вы хотите видеть Слово Божие, если вы хотите видеть созидающую силу Бога, если вы хотите видеть Слово, через которое была создана земля и Которое дает каждому человеку свет и жизнь, – посмотрите на Иисуса Христа. В Нем Слово Божие пришло к вам».
Но Иоанн Богослов в прологе к четвертому Евангелию обращается не только к иудеям, но и к эллинам. И им тоже понятие слова, логоса, было хорошо знакомо. Считается, что идея слова возникла еще в VI веке до и э. у греческого философа Гераклита, учившего, что все течет и все изменяется и в одну и туже реку нельзя войти дважды. Но само это течение не стихийно. Оно контролируется и направляется Логосом, разумом Божиим. Соответственно, в мире природы и в истории ничто не происходит случайно, но всем управляет логос, дающий каждому человеку знание истины и способность отличать дурное от хорошего. Иными словами, Логос, разум Божий, направляет мир и каждого человека.
После Гераклита эту идею развивали и другие греческие философы. Особенно же ею увлеклись стоики, чье учение стало популярным накануне Рождества Христова и в I веке и. э. Стоики считали, что Логос Бога пронизывает все. Это та сила, которая вносит смысл и порядок вместо хаоса; сила, которая дала движение миру и поддерживает это движение в совершенном порядке. Бог и вселенная едины и вечны. Логос, внутренний закон мироздания, пронизывает все, в том числе и человека, и гармоничной является жизнь, которая соответствует космическому строю, т. е. Логосу.
И, наконец, в учении Филона Александрийского, искавшего синтез иудаизма и греческой мысли, идея Логоса как разума Божия тоже играла очень важную роль. Для Филона Логос – это мысль Бога, запечатленная во вселенной. С помощью Логоса, как особой энергии, Бог сотворил мир и управляет им. Логос запечатлен и в мозгу человека, давая ему способность мышления. Согласно мнению Филона, Логос – посредник между Богом и миром.
Разумеется, Логос греческой мысли и богословских построений Филона – это не тот Логос, о Котором пишет Иоанн Богослов. Евангелист лишь приглашает читателей-эллинов, оттолкнувшись от знакомого и понятного, принять новое, увидеть и понять истину: Логос – это вторая Ипостась Бога-Троицы, сошедший с неба и воплотившийся Иисус Христос.
Вчитаемся теперь снова в первые строки пролога к четвертому Евангелию: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно в начале было у Бога».
Иоанн Богослов, сопоставляя свой пролог с первыми строками книги Бытия, говорит о том, что было до сотворения мира. Само понятие начала имеет в Евангелии иной смысл. Логос, или Слово, совечен Богу, и существовал до акта творения, пребывая в вечности до начала времен и мира. «И Слово было у Бога». Это значит не просто, что между Словом о Богом существует теснейшая связь, но, выражаясь богословским языком, Слово в Своем бытии неотделимо от Бога, или единосущно Богу.
А далее Иоанн Богослов прямо называет слово Богом: «И Слово было Бог». В греческом подлиннике здесь есть маленький нюанс, который, однако, имеет важный богословский смысл. Дело в том, что греческое слово Бог (Теос) употреблено здесь без определенного артикля, как это обычно делается, когда речь идет о Боге. Если бы Иоанн Богослов употребил тут определенный артикль, это значило бы, что между Богом, первой Ипостасью, и Словом, второй Ипостасью Троицы, нет никакого различия, что они идентичны, что Слово и есть Тот же самый Бог-Отец, о Котором говорилось выше. Опуская определенный артикль, автор пролога тем самым выражает важнейшую богословскую истину (догмат) о неслиянности Лиц Пресвятой Троицы. Называя Логос просто Теос, Иоанн Богослов одновременно указывает на Божественное достоинство Слова и вместе с тем подчеркивает, что Слово имеет самостоятельное ипостасное бытие, не тождественное с ипостасью Бога-Отца.
Читаем дальше. «Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть».
Иными словами, Логос открылся в мире, прежде всего, как Творец. Бог-Отец творит мир через Сына. Как видим, эта мысль особо подчеркнута автором, три раза повторяющим ее в пределах одной фразы. И это не просто риторический прием. Комментаторы видят здесь намеренную полемику с появившимися тогда и ставшими популярными в определенных кругах гностическими доктринами о происхождении мира.
Слово гностицизм происходит от греческого гносис, т. е. знание, познание. Гностицизм был особого рода умонастроением, превратившимся в движение, которое Церковь считала еретическим. И у Нее были для этого все основания, поскольку главным для гностиков было самопознание, знание, а не вера, как у христиан, попытка понять, обосновать и пережить в личном опыте свою продолженность в мироздании, неотграниченность от его основ (М.К. Трофимова). Можно сказать, что вера у них уступила место гносису, роду самопознания, просветленности. В.В. Болотов называл это «полуверой», ибо в пределе гностик осознавал себя абсолютным, и потому верить было некому, кроме как самому себе.
Гностическое умонастроение выражало себя на языке мифов и философских спекуляций, и гностицизм легко допускал в своих текстах смешение понятий, образов и представлений, восходящих к самым разным истокам: христианству и иудаизму, платонизму и пифагорейству, зороастризму и первобытной культуре. Гностиков волновало существование греха и порока, печалей и страданий в мире, и они придумали для объяснения всего этого собственную теорию, которая сводилась к следующему.
В самом начале существовали, с одной стороны, Бог, а с другой – материя. Материя существовала извечно и представляла в глазах гностиков сырой материал, из которого был сотворен мир. Эта первоначальная материя, по представлениям гностиков, была несовершенной и с пороками, т. е. у нашего мира было плохое начало: он создан из материала, в котором заложено семя порчи.
Но этого мало. По мнению гностиков, Бог – это чистый Дух, а чистый Дух вообще не может касаться материи, и потому Бог Сам, как они думали, не мог сотворить мир. Произошло нечто иное. Бог испустил из Себя целую серию эманаций, или излучений, каждое из которых удалялось все дальше от Него. Они все меньше и меньше знали о Нем, и потому где-то посередине это излучение уже ничего не знало о Боге, а потом эти эманации уже не только не знали об истинном Боге, но и были к Нему враждебно настроены. Наконец, в этой серии излучений нашлась такая, которая совсем ничего не знала о Боге и была к Нему абсолютно враждебна. Именно эта эманация была той силой, которая создала мир. Она была столь удалена от Бога, что могла касаться порочной материи, т. е. бог-творец был чрезвычайно удален от реального Бога и крайне враждебен Ему. Этого бога-творца гностики и отождествили с Богом Ветхого Завета и считали, что бог-творец совершенно отличен от Бога-Отца Иисуса Христа, ничего не знает о Нем и крайне враждебен Ему. Таким образом, сам процесс творения – это ошибка, своеобразная болезнь божественности, ее попрание, незнание.
