Андрей Горбунов - Знакомство с Библией
Хотя план Евангелия от Иоанна во многом схож с планом синоптиков (как и Марк, Иоанн рассказывает о событиях от Крещения Христа до Его Воскресения), здесь все же есть очень много существенных особенностей. Как я говорил, здесь своя хронология – три года служения Христа. Чудес меньше, но они очень знаменательны. Острее, чем у синоптиков, тут поставлена тема конфликта с иудейской средой. Он начинается сразу же в Иерусалиме, где образованные фарисеи и саддукеи могли лучше понять смысл проповеди Христа, чем малограмотные жители Галилеи, которым уделяют основное внимание синоптики. Повествовательные разделы четвертого Евангелия написаны с большим драматизмом, а пространные речи Христа являют собой возвышенное свидетельство о Божественной природе Христа. Композиция книги подчинена задаче показать схождение в мир Слова Божия и Его восхождение к Отцу. Соответственно, Евангелие начинается знаменитым прологом «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоанн, 1:1), которому нет параллели у синоптиков. Затем следует так называемая «книга знамений», или рассказ о чудесах (2-12 главы). Показательно, что в Евангелии от Иоанна нет рассказов об изгнании бесов. Очевидно, Иоанна интересует сам Сатана, а не его армия, как источник тьмы, противостоящий свету. «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Иоанн, 1:5), – пишет евангелист в прологе. За «книгой знамений» следует прощальная беседа на Тайной Вечере и Первосвященническая молитва (13–17 главы), а затем рассказ о Страстях, Воскресении и явлении воскресшего Христа в Иерусалиме и Галилее.
Вообще говоря, Иоанн ведет свое повествование в несколько иной перспективе, чем синоптики. Начиная с первых слов пролога, Иоанн рассматривает историю как бы в вертикальном измерении, с перспективы вечности. Синоптики же в основном подходят к истории горизонтально с перспективы движущегося вперед времени. Разумеется, оба эти подхода не являются взаимоисключающими, что было отчетливо видно у Луки. Но Иоанн предпочитает именно вертикальную перспективу. Иисус Христос для него – центр истории, а события, развивающиеся в горизонтальной перспективе, соотносятся и подчиняются этому центру, Слову Бога, ставшему человеком. Поэтому в четвертом Евангелии деяния и речения Христа во время Его земного служения, прежде всего, открывают в Нем воплотившегося Сына Божия. Подобное представление о Христе не чуждо, конечно, и синоптикам, но именно у Иоанна оно подчеркнуто особенно явно.
Иконографическая эмблема четвертого евангелиста – орел, ибо, по выражению Августина, Иоанн парит над облаками человеческой немощи благодаря особой возвышенности мысли и величавости слога своей книги. Древние считали, что только орел может смотреть, не будучи ослеплен, прямо на солнце и проникать в вечные тайны, вечные истины и даже в сами мысли Бога. У Иоанна Богослова из всех евангелистов, несомненно, самый проницательный взгляд.
Пролог к четвертому Евангелию
Теперь мы можем обратиться непосредственно к тексту самих Евангелий и поговорить, насколько позволит время, хотя бы о некоторых, на мой взгляд, наиболее важных страницах этих книг. Начнем со знаменитого пролога к четвертому Евангелию. Пролог этот по форме близок к литургическому гимну и по праву считается одной из величайших христианских поэм в истории литературы. Вот как он звучит:
«В начале было Слово, и слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез Него. Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете. Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились. И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца. Иоанн свидетельствует о Нем и восклицая говорит: Сей был Тот, о Котором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня. И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать; ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа. Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недрах Отчем, Он явил» (Иоанн, 1:1-18).
Этот пролог удивительным образом вводит нас в особый, неповторимый мир Евангелия, где тесно сплелись богословские темы творения и спасения, истории и того, что лежит по ту сторону истории, времени и вечности, закона и благодати, смерти и жизни, веры и неверия, темы, которые сконцентрировались в рассказе о Богочеловеке Иисусе Христе, Божественном Логосе, ставшем плотью и обитавшем среди людей.
Сравним пролог к четвертому Евангелию с тем, что пишут синоптики в начале своих книг. Самый ранний из синоптиков Марк начинает повествование с рассказа о проповеди Иоанна Крестителя, которая, как утверждает этот евангелист, является исполнением некогда сказанного пророками. Марк прямо цитирует двух из пророков: «Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицом Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Малахия, 3:1) и «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Исайя, 40:3). Иными словами, Марк как бы дает понять читателю, что он должен, дабы уразуметь смысл Евангелия, обратиться к Ветхому Завету, ибо пророчества, содержащиеся там, теперь сбылись. История Богочеловека Иисуса Христа своими корнями уходит в историю Древнего Израиля.
Матфей идет дальше Марка. В начале своего Евангелия он приводит родословную Иисуса Христа, возводя ее к Аврааму и тем указывая, что Бог теперь в лице Иисуса Христа исполнил обетование, данное этому библейскому патриарху стать родоначальником избранного народа. Лука идет еще дальше Матфея. Третий евангелист возводит родословную Христа к первому человеку Адаму указывая тем самым, что обетование, данное первым людям еще в раю о том, что «семя жены сотрет главу змея», теперь исполнилось и что Бог при посредстве Иисуса Христа творит новое человечество. Выражаясь словами апостола Павла, Иисус Христос – это новый Адам (1 Коринфянам, 15:45–47).
Иоанн Богослов, автор четвертого Евангелия, в своем прологе доводит мысль синоптиков до абсолютного предела и даже дальше него. Первые слова его пролога дерзновенно повторяют первые слова книги Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю» – «В начале было Слово». Иоанн Богослов таким образом возводит свое повествование к тому, что было еще до начала творения, описанного в первых строках Ветхого Завета, к предвечной основе сущего – Богу-Троице.
Чтобы понять смысл пролога к четвертому Евангелию, нужно хотя бы в общих чертах представить себе религиозно-философский контекст мысли, на фоне которого было написано это Евангелие и который совершенно явно учитывал Иоанн Богослов, обращаясь к своим читателям. В тот момент истории перед христианской Церковью встала довольно сложная проблема. Дело в том, что христианство возникло в недрах иудаизма, и поначалу все первые христиане были евреями. Ведь и Сам Иисус Христос по Своему человеческому происхождению тоже был иудеем, не покидавшим никогда пределов Палестины, если не считать Его кратких посещений близлежащих Тира, Сидона и Десятиградия. Соответственно, христианство возникло в иудейской среде и неизбежно пользовалось категориями иудейского мышления. Иначе и быть не могло.
Однако очень скоро христианство вышло за пределы этой среды в широкий и открытый для него мир. Уже к 60-му году на каждого иудея-христианина, по мнению историка Церкви и комментатора Писания У. Баркли, приходилось около сотни христиан-эллинов. Они, например, никогда не слышали о Мессии и Его приходе. И потому нужно было им все это объяснить, и – главное – представить христианство так, чтобы его смысл стал им понятен. И это было вовсе не простой задачей.
В своем Евангелии Иоанн Богослов обращается одновременно и к эллинам (людям, воспитанным в традиции греко-римской цивилизации), и к иудеям, оперируя понятиями, знакомыми и тем, и другим и при этом радикальным образом переосмысляя эти понятия, наполняя их новым смыслом в духе христианского богословия.
Все это очевидно уже в первой строке пролога «В начале было Слово», поскольку понятие слова, по-гречески «логос», было характерно как для греческой, так и для иудейской мысли.
Для иудеев слово не было только набором звуков, передающих тот или иной смысл. Для них оно существовало как бы само по себе, наделенное особой силой, энергией, творящей дело. Очевидно поэтому евреи были так скупы на слова. В «Библейском» иврите было менее 10 000 слов, а в древнегреческом языке – более 200 000. Ветхий Завет очень часто дает нам примеры подобного представления о силе слова. Когда Исаак по ошибке благословил Иакова вместо Исава, он уже не мог вернуть это благословение. В рассказе о сотворении мира мы видим слово Божие в действии. Каждый этап творения начинается так: «И сказал Бог». Таким образом, слово Божие, согласно представлением ортодоксальных иудеев, – это созидающая сила, и об этом постоянно напоминает Ветхий Завет. «Словом Божиим сотворены небеса» (Псалтирь, 32:6), – читаем мы там, а автор «Премудрости Соломоновой» обращается к Богу как к «Сотворившему все словом Твоим» (9:1).
