Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году
«Плачу и рыдаю, когда помышляю о смерти и вижу во гробах лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразную, безславную, не имеющую вида. О чудо! какое таинство сбылося с нами? как предалися тлению, как сопряглися с смертию? – воистинну, по словам писания, велением Бога, подающего преставшемуся упокоение!».
«Приидите, братие, и благодаря Бога, дадим усопшему последнее целование; он оскудел от родства своего и течет ко гробу, не заботясь более о суетном и о многострастной плоти. Где ныне сродники и друзья? вот уже разлучаемся; помолимся же да упокоит его Господь».
«Какая разлука, о братие, какой плач, какое рыдание в настоящий час? приидите, целуйте недавно бывшего с нами. Он предается гробу, покрывается камнем, вселяется во мрак, погребается с мертвыми, разлучается со всеми сродниками и друзьями; помолимся же да упокоит его Господь».
«Ныне разрушается все лукавое житейское торжество суеты; душа исторглась из своей скинии; помрачилось брение, разбился сосуд, безгласен, безчувствен, мертв и недвижим. Вверяя его гробу, помолимся, да даст ему Господь успокоение вовеки».
«Что наша жизнь? – цвет и дым, роса утренняя. Приидите, внимательно посмотрим во гробы: где красота тела? где юность? где очи, где плотской образ? все как трава поблекло, исчезло: приидите со слезами припадем ко Христу».
«Великий плач и рыдание, великое стенание и болезнь при разлучении души! – тогда вся привременная жизнь для нее яд и погибель, тень непостоянная, сын заблуждения; безвременно мечтателен труд жития земного. Сего ради убежим далеко от греха мирского, да наследуем небесныя блага».
«Видя предлежащего мертвого, все да помыслим о последнем часе; как пар от земли отходит человек, и как цветок увял он, как трава поблек; пеленается саваном, покрывается землею; невидимым его оставляя, помолимся ко Христу, да даст ему во веки упокоение».
«Приидите, потомки Адама, увидим на земле лежащего подобного нам брата, отложившего все благолепие, разрушаемого во гробе гноением, червями, мраком объятого, землею покрываемого: невидимым его оставив ко Христу помолимся, да даст ему во веки упокоение».
«Когда страшные ангелы силою хотят исторгнуть душу из тела, забывает она всех сродников и знаемых, и помышляет только о предстании будущим судилищам и о разрешении от суеты многотрудной плоти. И мы, к Судие прибегая, помолимся все, да простит Господь содеянное человеком».
«Приидите, братие, увидим во гробе пепел и прах, из коих мы созданы, куда ныне стремимся, для чего сотворены: кто убог или богат, или кто владыка, кто свободен? – не все ли прах? красота лица истребилась и цвет юности поблек смертью. Воистину суета и тление все житейское».
«Видя меня, лежащего безгласным и бездыханным, восплачьте обо мне все, братие, и сродники, и знаемые. Вчерашний день беседовал я с вами и внезапно настиг меня страшный час смерти; но приидите все любящие меня и целуйте последним целованием. Я уже более не поживу с вами или о чем-либо не собеседую; к Судие отхожу, где нет лицеприятия; там раб и владыка вместе предстоят, царь и воин, убогий и богатый, в равном достоинстве; каждый от своих дел прославится или постыдится. Но прошу и умоляю всех, непрестанно о мне молитеся ко Христу Богу, да не буду низведен по грехам моим в место мучений, но да вселюся в жизненный свет».
Иосафатова долина
В полдень оставили мы лавру Св. Саввы и, следуя вдоль частых изгибов Кедронской долины, в которой нашли еще другое кочующее колено бедуинов Мар-Сабы, достигли через три часа Иерусалима. Там приятно был я встречен почтенным соотечественником, князем А. В. Мустафиным, который прибыл во время моего отсутствия с несколькими поклонниками из России и привез мне вести о далекой родине.
Латины уже совершали возвышенные церемонии Великого пятка, когда я возвратился с Иордана, ибо в тот год неделей раньше праздновали они Пасху; но я не был свидетелем их обрядов единственно для того, чтобы двойным повторением священных воспоминаний не нарушить глубокого их впечатления. От времени до времени Пасха латинская совпадает с нашей, и тогда общее торжество христиан красноречивее сердцу хотя стечение стольких различных богослужений производит беспорядок, которого франки стараются избежать.
Наступила Лазарева суббота, но я не мог в день сей, по обычаю христиан иерусалимских, слушать литургию на Элеоне, близ места Вознесения, и оттоле идти поклониться упраздненному гробу Лазаря. Мне воспрепятствовал мятеж арабский, ибо все селение Вифании восстало на мусселима за казнь одного из тамошних жителей в Иерусалиме. Градоначальник повесил его за кражу, заключив несколько других в темницу, чтобы заставить селение выплатить законную подать паше Дамасскому. Подобные возмущения очень часты, ибо мусселим, не имея других средств собрать подати по малочисленности своей стражи, ловит на торжищах жителей непокорного селения, и тогда уже никто не отваживается выходить из стен города. Племя узников старается с своей стороны захватить кого-либо из иерусалимлян, чтобы потом поменяться пленными; но зная, что мусселим не вступится горячо ни за кого из своих всадников, арабы более ловят поклонников или монахов и угрозами казни заставляют единоверный с ними монастырь внести за выкуп всю требуемую от них дань, которую не стыдится принять градоначальник.
Многие поклонники заключились на ночь в храм Воскресения, чтобы там отслушать вербную утреню и быть свидетелями шумного плетения ваий из финиковых ветвей. Пальмы сии, с которыми одни только поклонники по возвращении на родину имеют право стоять на утрени Вербной, в знак своего странствия, дали им с давних времен красноречивое название пальмников, или паломников. Но главное торжество совершается только после поздней литургии, и тогда архиерей и все духовенство трижды обходят с пальмами и хоругвями часовню Святого Гроба и однажды великий собор, громко воспевая: «Днесь благодать Святаго Духа нас собра и все, взявши крест твой, глаголем: Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне!» Вслед за ними и другие вероисповедания совершают свои крестные ходы.
Только вечером мог я идти, с вербою в руках, по той дороге, где некогда в сей торжественный день раздавались клики: «Осанна, осанна сыну Давида!», но не далее купели Силоамской, которая находится у подошвы Сиона, под юго-восточным углом стен Иерусалима, ибо опасно было по смутам арабским отдаляться от крепости.
Несколькими ступенями спускаются под мрачный свод сей купели, принадлежавшей некогда храму Соломона и знаменитой исцелением слепорожденного. В объеме древних стен ее струятся чистые и прозрачные воды Силоама, драгоценные для Святого Града и по странной игре природы убывающие и возрастающие по два раза в день. Над ними сооружена была большая церковь, но теперь сохранились одни лишь своды купели, быть может еще иудейские. Стоящему внутри оной живописно открывается сквозь пространную арку противолежащее селение Силоам на скате горы Соблазна, одной из трех вершин Элеона, так называемой по преступным жертвам Соломона, которыми она дымилась в виду самого храма.
Долина Иосафатова продолжается собственно от Гефсимании до Силоама: она есть только начало русла Кедронского, проникающего до Мертвого моря мимо лавры Саввы Освященного под общим именем Юдоли Плача. Вся она, по ожиданиям евреев, будет общим поприщем воскресения мертвых в последний день; но около гроба Иосафата более теснятся могилы иудеев, чтобы они могли восстать по соседству благочестивого царя своего. Трогательно видеть сих прежних властителей земли обетованной, стекающихся странниками, в преклонных летах, с концов вселенной в чуждое ныне для них отечество, чтобы дорогой ценой купить там от иноплеменных тесный уголок для успокоения костей своих и часто, чтобы доживать в жестоком угнетении еще многие годы для малой горсти родного неблагодарного праха, без коего нет заветного мира для их плоти. Сами магометане, придерживаясь в преданиях веры то христиан, то евреев, избрали себе место сие любимым кладбищем, и на высоте Мории, около стен города, обносящих с востока остатки Соломонова храма, рассеяны бесчисленные чалмы их могил. На дне долины, близ иссохшего русла, стоят еще четыре великие гробницы, едва ли не единственный остаток памятников иудейских времени Маккавеев, когда столбы и украшения греческие соединились в их зданиях с мрачным египетским зодчеством. Первая и всех красивейшая слывет гробницей Авессалома. Она квадратная, с шестнадцатью полуиссеченными из стен столбами дорического ордена. Купол в виде обширной воронки лежит на массивном основании и, как говорят, отчасти подал собой образец новому куполу над часовней Гроба Господня, когда прежний истреблен был пожаром. Стены гробницы насквозь пробиты во многих местах, и вся она наполнена камнями, которые в нее бросают арабы и христиане в знак мщения и ненависти к неблагодарному сыну Давида. Обычай странный, но резко означающий две народные черты Востока: святость уз семейных, вкореняемых патриархальной жизнью шатров, и непримиримость вражды, переходящей в той же силе из рода в род.
