Роланд Бейнтон - На сем стою
"Впоследствии я узнал, - писал Лютер Штаупицу, - от придворных князя, что Мильтиц прибыл вооруженный семьюдесятью апостольскими бреве и что он мог увести меня в Иерусалим, который убивает пророков, Вавилон в багрянице". Мильтиц похвалялся в Германии, что монах у него в руках. Но ему очень быстро дали понять, что излишне жесткий курс вряд ли будет приветствоваться. Из своих бесед в дорожных тавернах он выяснил, что на каждого сторонника папы приходятся три сторонника Лютера. Он откровенно признавался, что в тысячелетней истории Церкви не было столь опасного случая и что Рим готов выплатить десять тысяч дукатов за то, чтобы убрать с дороги это препятствие. Курия была готова пойти еще дальше. Фридриху Мудрому намекнули, что в случае его уступчивости он получит возможность назначить кардинала. Фридрих понял, что этой милостью может быть пожалован Лютер.
Мильтиц буквально источал лесть. В одной из бесед он сказал Лютеру: "Мы быстренько поправим это дело". Он попросил Лютера выразить свое согласие с папской декреталией по индульгенциям. Лютер ответил, что там нет ни единого слова из Писания. Тогда Мильтиц сказал, что просит Лютера лишь об одном - воздерживаться от дебатов и публикаций, если его противники сделают то же самое. Лютер дал такое обещание. Мильтиц разрыдался. "То были крокодиловы слезы", - говорил Лютер.
"Козлом отпущения" стал Тецель. Мильтиц вызвал его на слушания и обвинил в пристрастии к излишествам, поскольку тот путешествовал в повозке, запряженной двумя лошадьми. Помимо того, Мильтиц обвинил Тецеля в том, что тот имеет двух незаконнорожденных детей. Тецель удалился в монастырь, где вскоре умер от таких потрясений. Лютер писал ему: "Не принимайте все это слишком близко к сердцу. Не вы затеяли драку. У дитяти есть иной отец". Курфюрст тем временем употребил свое упрочившееся положение для того, чтобы использовать Мильтица в собственных целях. Он посоветовал передать дело Лютера на рассмотрение комиссии германских богословов под председательством архиепископа Трирского Рихарда Греффенклаусского. Подобный выбор оказался удачен для немцев - поскольку Рихард был курфюрстом; для папы - поскольку он был архиепископом, и для Лютера - поскольку на выборах он являлся противником папского кандидата. Кайэтан поддержал эту идею, и Рихард выразил свое согласие. Фридрих договорился, что слушания состоятся на предстоящем Вормсском сейме. Но папа не выразил ни поддержки, ни возражений по поводу такого предложения, в результате на какое-то время все повисло в воздухе.
Тем временем Лютер оказался вовлечен в дальнейшие споры. Он согласился воздерживаться от борьбы лишь в том случае, если его противники сделают то же самое. Они, однако, это условие не выполнили. В спор оказались вовлечены университеты. За Виттенбергским университетом укрепилась репутация лютеранского учебного заведения. Среди преподавателей особенно выделялись Карлштадт и Меланхтон. Первый из них был старше Лютера и в свое время жаловал ему докторскую мантию. Карлштадту при всей его эрудиции недоставало той осторожности, которая иногда приходит вместе со знаниями.
Был он человеком чувствительным, эмоциональным, порывистым, а иногда и излишне шумным. Его поддержка взглядов Лютера выливалась в такие взрывы ярости против его противников, что иногда они страшили даже самого Лютера.
Меланхтон был мягче, моложе - ему исполнился всего лишь двадцать один год. Своими блестящими познаниями он уже снискал себе уважение в Европе. Внешне Меланхтон был весьма невзрачен, говорил он запинаясь, а при ходьбе подергивал плечами. Однажды, когда Лютера спросили, как он представляет себе апостола Павла, тот ответил с добродушным смехом: "Думаю, что он был тощим коротышкой вроде Меланхтона". Когда же этот тщедушный человек начинал говорить, он уподоблялся юному Иисусу в храме. В Виттенберге он преподавал не богословие, а греческий язык и поначалу был далек от Лютера. Но вскоре Меланхтон подпал под его влияние. Его дружба с Лютером основывалась не на душевных порывах, а на общности толкования апостола Павла. Таковы были руководители виттенбергской общины.
Голиафом филистимлян, выступившим для того, чтобы посрамить Израиль, был профессор Ингольштадтского университета по имени Иоганн Экк. Сразу же после появления тезисов Лютера он обрушился на них в своей работе под названием Obelisks. Это слово использовалось для обозначения интерполяций в поэмах Гомера. Лютер ответил, написав Asterisks. Нападки Экка были неприятны Лютеру, поскольку Экк слыл его старым другом; не нищенствующим монахом, но гуманистом; не "вероломным итальянцем", но немцем, и далеко не последним в силу незаурядности своей натуры. Несмотря на внешность мясника и громоподобный голос, он обладал невероятной памятью, стремительностью речи и острым, как отточенное лезвие, умом - профессиональный спорщик, которого посылали в Вену или Болонью, если следовало провести диспут по деяниям Троицы, проблеме субстанции ангелов или контракту о займе под проценты. Особенно несносной была его манера облекать оскорбления в форму предположений и подталкивать оппонента к уличающим его выводам.
Экку удалось склонить не свой, но Лейпцигский университет к тому, чтобы его включили в число оппонентов Виттенберга. Таким образом, к новому конфликту присоединилось старое соперничество, поскольку Виттенберг и Лейпциг представляли соперничающие друг с другом части Саксонии, одна из которых находилась под выборным управлением, а другая управлялась герцогом. Экк встретился с покровителем Лейпцига, герцогом Георгом Бородатым. Бородатыми были все саксонские князья, но Гeopr предоставил другим именоваться Мудрыми, Твердыми и Щедрыми. Он согласился с тем, чтобы в Лейпциге Экк выступил в дебатах против Карлштадта, который уже яростно обрушивался на Экка, защищая Лютера. Но Экк и не помышлял фехтовать с секундантом. Он открыто подстрекал Лютера, оспаривая приписываемые ему утверждения о том, что Римская Церковь во времена Константина не возвышалась над другими и что занимающий престол Петра не всегда признавался преемником Петра и наместником Христа, - иными словами, что папство имеет недавнее и, следовательно, человеческое происхождение. Лютер отвечал:
"Когда я говорю о том, что авторитет папы римского покоится на человеческом повелении, это вовсе не значит, что я подстрекаю к непослушанию. Но мы не можем признать, что все овцы Христовы были вверены Петру. Что же тогда дано было Павлу? Когда Христос сказал Петру: "Паси овец Моих", разве подразумевал Он, что никто иной не может пасти их без дозволения Петра? Равным же образом не в силах я согласиться и с тем, что папа римский не может заблуждаться или что ему одному дано толковать Писание. Папская декреталия, используя новую грамматику, превращает слова "Ты есть Петр" в "Ты есть примас". Декреталиями уничтожается Евангелие. Я не могу не осуждать содержащееся в этой декреталии богохульство - самое бесстыдное и извращенное".
Совершенно очевидно, что дебаты проходили между Экком и Лютером, но вряд ли можно было ожидать, что человек, которого заклеймил сам папа, назвав его "сыном беззакония", примет участие в публичном диспуте под эгидой ортодоксального Лейпцигского университета. На это наложил запрет местный епископ. Но Лютера поддержал герцог Георг. Позднее он стал одним из наиболее непримиримых врагов Лютера, но пока он искренне стремился узнать, действительно ли
Как только монетка падает в мешок,
Душа из чистилища - скок.
Он напомнил епископу: "Проведение диспутов дозволяется с древнейших времен, даже диспутов о Святой Троице. Что хорошего будет в том, что солдату не дозволят воевать, сторожевой собаке - лаять, а богослову - спорить? Лучше пожертвовать старушке, которая может вязать, чем богословам, которые не умеют спорить". Герцог Гeopr добился своего. Лютера снабдили охранной грамотой для участия в Лейпцигском диспуте. "Уж. не сам ли бес действует здесь?" - отзывался на это из своего вынужденного затворничества Тецель.
Лютер усердно готовился к спору. Поскольку он утверждал, что претензии на верховенство папы встречаются лишь в декреталиях последних четырехсот лет, он должен изучить все декреталии. По мере работы взгляды его приобретали все более и более революционное направление. В феврале он писал своему другу:
"Экк разжигает против меня новые войны. Он все же может подтолкнуть меня вплотную заняться "романистами". Пока все это было лишь баловством".
В марте Лютер делился с Спалатином:
"Посылаю тебе письма Экка, в которых он уже похваляется, будто бы завоевал Олимп. Я же занят изучением декреталии для будущих дебатов. Шепотом на ушко могу тебе сказать: "Я не знаю, антихрист ли папа или апостол, но совершенно точно, что в своих декреталиях он искажает и распинает Христа"".
Сравнение с антихристом было зловещим. Лютеру предстояло узнать, что людей легче убедить в том, что папа римский - антихрист, чем в истине, что праведный жив верою. Подозрение, которое Лютер еще не осмеливается высказать вслух, невольно объединяло его со средневековыми сектантами, которые возродили и видоизменили тему антихриста. Этот образ возник в сознании евреев, которые, томясь в плену, утешались в своих земных страданиях верой в то, что пришествие Мессии задерживается кознями антимессии, чья ярость достигнет кульминации непосредственно перед приходом Спасителя. Таким образом, чем мрачнее было настоящее, тем больше надежд сулило будущее. В Откровении Иоанна антимессия уже предстает в образе антихриста. Помимо этого возникает такая деталь, как появление перед концом двух свидетелей, которые должны свидетельствовать и претерпеть мученические страдания. Далее явится архангел Михаил и Некто с пылающим взором, на белом коне, и низвергнет зверя в пропасть. Как люди представляли себе этот сюжет во времена Лютера, наглядно показывает гравюра из "Нюрнбергской хроники" (Numberg Chronicle). В левом нижнем углу весьма правдоподобный антихрист обольщает людей. Справа изображены два свидетеля, которые свидетельствуют с кафедры, наставляя собравшихся. Холм в центре - гора Елеонская, с которой Христос вознесся на небеса и с которой антихрист будет низвержен в ад. Наверху изображен Михаил с мечом.
