Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
Так произошла метаморфоза богословской методологии.
Вместо того чтобы пренебрегать ландшафтом жизни, ранним христианам понадобилось вновь научиться читать священную карту писаний. Если карта, пусть даже священная, и реальность не соответствуют друг другу, ясно, что мы не можем пользоваться этой картой и тем самым осквернять реальность. Творить зло ради текста — значит осквернять текст. Текст относится непосредственно к жизни. А жизнь побеждает. Жизнь всегда побеждает. Подобно воде, она всюду найдет дорогу.
Сегодня мы столкнулись с похожим препятствием. Нас вновь просят найти ответ на вопрос: «Что даст мне следование за Иисусом?» На пороге, на котором стоит христианство в начале XXI века, давние ответы исчезают, нас вновь окружает пустота. Появляется новое прочтение писаний, рождается новое богословие, которое чтит лишь то, чья реальность бесспорно священна — жизнь. Наша жизнь, ваша и моя, взаимосвязана. Это единственное, что нам известно. Во все остальное мы верим.
Чтобы увидеть красоту христианства как «жизненного пути», а не «пути из жизни», требуется время. Мой друг Анте Иерончич, преподаватель религии в университете Эндрюса, объяснил мне: чем более велика истина, тем больше времени требуется человеческим глазам, чтобы привыкнуть к ней и рассмотреть как следует. Это все равно, что войти в собор, добавил он. Поначалу в нем темно и тихо. Вот почему следует подождать, просто смотреть и слушать, пока глаза не научатся видеть, а уши — слышать. Как только наши органы чувств привыкнут к новой обстановке, мы разглядим и красоту, и глубину. Темноту вытеснят краски и формы, сквозь тишину начнут пробиваться звуки. И то, что окружает нас, окажется прекрасным[94]. Иисус вновь сказал бы: «Кто имеет уши слышать, да слышит», призывая нас внимательнее прислушиваться к глубокой истине в тихом веянии ветра, голоса Божьего снаружи и внутри нас.
Что истинного было в прихожанах балканской церквушки, где я крестился? Они учились у Иисуса любви. Христианство со всеми его текстами, традициями и обычаями, — не что иное, как шкатулка с сокровищами, в которой хранится история Иисуса. С тех пор эта община служит мне маяком в открытом море, оберегает меня от утраты религии.
Когда я окунулся в воду и вышел из нее, я впервые стал нормальным. Обновленным слухом и зрением я начал воспринимать мир, учиться настраивать свои органы чувств на изучение Царства Божьего, мира как такового. Теперь я ищу Бога не вдали от нашей жизни, а в ней самой, только глубже и дальше.
Как и в начале, Дух Божий еще витает над крестильной водой. Вечный небесный свет и звуки не скрыты от нас. Их отражение — в соборах наших религиозных традиций. Мне помог увидеть и услышать их в этой жизни Иисус, сказав: «Следуй за мной, и тебе будет лучше — или не будет.
И все–таки следуй за мной. С тем, что я тебе предлагаю, не сравнится ничто: ты научишься по–настоящему любить». Иисус любил так преданно, что умер ради чего–то большего, нежели он сам. Такой должна быть и религия, утверждающая, что следует за ним.
9
Когда мой Бог становится вашим Богом
В секуляризованной Европе, где я вырос, подавляющее большинство людей не придерживались каких–либо традиционных религиозных убеждений. То же самое относилось и ко мне в школьные годы. Мы, большинство, явно отличались широтой взглядов. Верующие же были в лучшем случае эмоционально или интеллектуально слабы, а в худшем представляли опасность для общества в целом. Так или иначе, им не следовало доверять ответственную работу и высокие посты.
«Разве можно рассчитывать на представителя власти, который верит в какие–то туманные идеи вроде Бога, а не опирается на рациональное мышление, когда он принимает решения?» — спрашивали мы друг друга и качали головой.
Вот почему родные выгнали меня из дома, когда я решил стать христианином. Они хотели, чтобы я усвоил суровый урок, касающийся религии, и чтобы он пошел мне на пользу. Хотя мой отец твердо помнил о своей этнической принадлежности к мусульманам, он не был по–настоящему верующим. Как бы странно это ни прозвучало, он был и идейным мусульманином, и столь же идейным врагом религии. Он просто хотел хорошо жить — а это, как уже было сказано ранее, означало радоваться жизни и беречь свою честь — так, чтобы его не беспокоили религиозные люди. Он считал, что мир разделен на два лагеря: нормальных людей и религиозных людей. А я переступил черту, перешел на другую сторону. После четырех месяцев тревожного сосуществования, слез, угроз и уговоров, отец счел последним средством изгнание из дома и семьи. Он объяснил мне условия и объявил: «Выбирай: или мы, или они».
«Если в следующую субботу пойдешь в церковь, домой не возвращайся», — предупредил отец. В четверг я погрузил свои вещи в машину друга и уехал. Я стал блудным сыном, оставил моего земного отца, чтобы быть рядом с небесным. Такой вот выбор.
Я оставил тех, кого раньше звал «мы», чтобы присоединиться к тем, кого называл «они».
Несмотря на то что позади я оставил слезы, крики и бесконечные споры, покинуть дом оказалось труднее, чем я рассчитывал. Я начал скитаться из одного дома в другой, жил у товарищей по загребской церкви, готовых помогать мне, но повсюду мне недоставало тепла, прикосновений, звуков, вкусов и запахов моей родной семьи.
Однако какими бы трудными ни были эти двухлетние скитания и тоска по дому, в результате моего обращения в веру произошло кое–что еще более страшное.
Мой мир сжался.
Из моей жизни ушли сотни людей, не принадлежавших к числу христиан. Я обнаружил, что общаюсь почти исключительно с христианами. Я стал последователем Единого Бога, но мой мир оставался разделенным. Для нехристиан мы, христиане, были чужие, «они». Для нас, христиан, чужими были атеисты, иудеи и мусульмане — «они». Разумеется, мы, христиане, никогда не признавались в этом, но строили свою жизнь так, чтобы избегать «их». Мы отгораживались от «них», «они» отгораживались от нас. Все мы считали, что мир стал бы лучше, будь в нем побольше «своих» и поменьше «чужих».
Конечно, я видел и других людей, но не жил с ними. По крайней мере, по–настоящему. Разумеется, я делал вид перед самим собой и другими, что это ничего не значит, но со временем, пока они отвергали меня, начал отвергать их, в итоге мой мир существенно сжался, и, как я понял позднее, мое сердце сжалось вместе с ним.
Оценочные критерии перевернулись. «Разве можно рассчитывать на человека, который в трудную минуту, когда надо принимать решение, полагается на собственный разум с его ограниченностью и своекорыстием?» — вопрошали мы, христиане, и качали головами.
Через десять лет до меня вдруг дошло, что у меня не осталось близких друзей–нехристиан! Я просто взял и перешел на другую сторону! Осознание было мучительным и унизительным. В месте, куда вонзалась божественная заноза, образовалось острое воспаление, особенно когда я понял: жизнь в изоляции, неважно, на какой стороне, — это вовсе не жизнь, имеющая характер вечной.
Братья и сестры
Слова еврейского языка, которыми обозначается умение Бога и людей сострадать, имеют корень рехем, то есть «чрево». Родственное арабское слово «рахим» — корень двух имен Бога, которые упоминаются чаще прочих — «Милостивый» и «Милосердный»; ими начинаются все суры Корана, кроме одной. Когда Библия и Коран называют Бога «милостивым», возникает максимально понятный человеку образ. В этих текстах говорится в буквальном смысле, что Бог «подобен чреву». Как женщина ощущает сострадание к ребенку, появившемуся из ее чрева, так и Бог сострадает нам. Как ребенок сочувствует брату или сестре потому, что они вышли из одного и того же чрева, так и человек должен сочувствовать любому другому человеческому существу.
Когда отошли воды Божьи, все мы появились на свет.
Провозглашая «Бог есть Бог всех народов», пророки напоминают: «Разве мы вышли не из одного чрева? Разве всякая жизнь — не наша жизнь? А каждое страдание — не наше страдание?»
Ваша утрата — не только ваша, и моя утрата — не только моя. Хорватия — не только для меня, Америка — не только для вас. Американское — не только для меня, а азиатское — не только для вас, христианское — не только для меня, атеистическое — не только для вас, мусульманское — не только для меня и индуистское — не только для вас.
Согласно Библии и Корану, Бог «чревоподобен». Склониться перед Единым Богом означает обнаружить сострадание, которое мы носим в себе. Какими бы ни были наши представления о сотворении — либо Бог создал нас, либо все мы по какой–то случайности зародились в первичном бульоне, — все мы пришли из одного и того же места, следовательно, мы братья и сестры.
Наше общее происхождение предшествует и, следовательно, превосходит нашу идентичность. Словно в семье: как бы трудно нам ни жилось вместе, как бы ни были нарушены отношения, ничто не может по–настоящему разделить нас.
