Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
Ничто не определяет нынешние границы христианства лучше выражения «благая весть» — перевода греческого слова «евангелион» из Нового Завета. При однобоком восприятии можно предположить, что «благая весть» — это новость о том, что верующие когда–нибудь попадут в другое место. В настоящее время мы осознаем то, что было уже давно очевидно тем, кто смотрел на христианство со стороны. Вершина нашего эгоцентризма — доходящее до одержимости стремление после смерти попасть в рай ценой уничтожения в этом мире Божьей жизни. Земля — зал ожидания, истинная жизнь будет обретена позднее и в другом месте.
Порой мне, как сейчас, кажется, что в моем описании христианство походит на карикатуру. Кто–то сказал, что нам свойственно демонизировать то, что знакомо, и романтизировать то, что незнакомо. Я определенно чувствую за собой такую вину.
Дело в том, что христианство предлагает людям исполнение гораздо более грандиозной мечты.
Будущая райская жизнь — хорошая новость, но этого мало.
С точки зрения многих христиан, Иисус слишком мало говорит о рае в четырех евангелиях. Но на самом деле его Благая весть гораздо лучше.
В Талмуде говорится о раввине, который устроил у себя дома большой праздник и созвал на него всех друзей, родных и последователей. Один из друзей явился к нему, недоумевая: «По какому случаю веселье? Никто не родился и не женился. Почему все вы пляшете, и поете?»
Раввин ответил: «Вчера, когда я шел по делам вместе со старейшинами деревни, некая женщина приблизилась ко мне и попросила зайти к ней в дом, потому что ее дочь больна. Я не мог оставить старейшин деревни и бросить дело, поэтому велел ей идти домой и подождать. Но когда я вечером явился к ней, к моему ужасу, дочь уже была мертва. Вернувшись к себе, я всю ночь не спал и молился. Я просил Бога: «Прошу, позволь мне завтра воскресить эту девушку! Пусть мое имя вычеркнут из Книги, только бы она ожила!» И Бог принял мое предложение. Сегодня утром я отправился к умершей девушке и воскресил ее. А теперь праздную вместе с учениками, родными и друзьями».
«Что же ты празднуешь?» — спросил его друг.
Сияя, раввин объяснил: «Свою свободу. Впервые в жизни я могу служить Богу не ради будущих наград, а ради любви к Богу»[91].
Много лет моей христианской жизни было потрачено на то, чтобы когда–нибудь в будущем меня впустили в рай. Меня примет благодать. Отлично. А люди, религии, философии и идеологии, которые рассчитывали на что угодно, только не на благодать Божью, предпринимали попытки спастись собственными средствами. Ладно, и это понятно. Бог есть Бог, никто не может принудить Бога спасать нас. Когда еще в Хорватии я впервые с восторгом изложил Благую весть о райском блаженстве матери, ее реакция озадачила меня. Услышанное ее ничуть не впечатлило. Она поморщилась, словно по комнате пронесся неприятный запах.
Но и есть и другое христианство, истинное, лучшее, основанное на жизни и учениях Иисуса. Наши грехи искуплены, нам обеспечена вечность, нас принимают без каких бы то ни было условий — но это не предложение! Сразу после безоговорочного принятия, как только мы признаемся в том, что и у нас есть темная сторона, и разгоним тени светом Божьим, путешествие только начинается. Мы сможем любить свободно, без оглядки, ради причастности к радости нашего господина, а не для того, чтобы нас признали или оценили. Только тогда мы готовы любить ради любви и быть полезными Богу и вселенной.
В годы учебы в колледже я, желая стать внештатным учителем, должен был пройти проверку анкетных данных в местном полицейском участке. Мне задавали вопросы, сверяли ответы с базами данных, сняли отпечатки пальцев и наконец признали годным. Но каждый раз, когда меня звали преподавать, я находил причину, чтобы отказаться. Я был слишком занят. «У меня уже есть другие планы», — честно отвечал я тому, кто звонил мне с предложением. За четыре года я так ни разу и не переступил порога класса. Точно так же мы можем потратить всю свою религиозную карьеру, посещая небесный полицейский участок, получая разрешение на работу, но не отвечая на призывы.
Небеса не призывают. Жизнь — это призыв. А вечность — всего лишь часть жизни.
В Редлендсе, Калифорния, по четвергам у нас устраивали уличные ярмарки. И каждую неделю туда приходила одна христианская группа, стояла под транспарантами и обращалась к прохожим, каждому задавая один и тот же вопрос: «Если завтра вы умрете, куда вы попадете — в рай или в ад?» От такого рвения люди начинали нервничать.
Приближаясь к тому месту, где они стояли, я старательно отворачивался и ускорял шаг. Но однажды один из этих людей шагнул ко мне, преградил путь, и устремил на меня участливый взгляд.
— Если завтра вы умрете, куда вы попадете — в рай или в ад?
Сообразив, что попался, я бросил ему в лицо:
— Да какая разница!
На самом деле это означало лишь одно — я уставал, даже когда просто размышлял над этим вопросом. Действительно выбивался из сил. Может, жизнь, имеющая характер вечной, и вправду продолжается вечно. Но это больше не имело значения. Настоящая любовь в этой жизни, даже без вечности, все равно останется «бесценной жемчужиной». Но вечность без жизни, имеющей характер вечной, ничего не стоит.
Зная, что я пастор, мой собеседник выслушал мой ответ, вспыхнул и раздраженно возразил:
— Поглядел бы я на вас потом, в Судный день!
Я не знал, что ему ответить, и выпалил те же слова, что и Иисус Петру, который пытался отвратить его от миссии:
— Отойди от Меня, сатана![92]
Я сознательно решил не думать, попаду ли когда–нибудь в рай. В сущности, если Богу можно помочь, отказавшись от моей будущей жизни в раю (потом) ради какого–нибудь доброго дела на земле (сейчас), пусть делает, как считает нужным. И я сбросил оковы, открыто заявив об этом Богу.
Недавно я спросил у одного старого бруклинского раввина здесь, в Нью–Йорке:
— Равви, что говорит иудаизм о вечной жизни? Только не надо подробных объяснений. Мне хватит и краткого ответа. Он уверенно ответил:
— Один мир за другим, дружище, один мир за другим. И я понял, что такой же ответ услышал бы от Иисуса, раввина из Иудеи.
И теперь я молюсь: «Дорогой Бог, я хочу любить тебя, себя, людей, всю жизнь. Помоги мне научиться жить одним миром».
Внутри собора
Какой бы чудесной ни была вечность, она — побочный продукт. Жемчужина — это не христианство, не принятие Богом и не вечность. Жемчужина — это Царство Божье, приглашение учиться любить по–настоящему. И школой этой любви является жизнь — наша обычная жизнь, та, которой мы живем, а не та, о которой мечтаем.
Только жизнь может изменить наше богословие. Мой любимый преподаватель из семинарии, Джон Паулин, однажды за обедом разговорился с небольшой группой учеников о том, что он называл «двойной герменевтикой» (герменевтика — искусство истолкования чего–либо). Когда ранняя церковь столкнулась с необходимостью принимать решение о том, признавать или не признавать обращение неиудеев в христианство, ее лидеры собрались, чтобы дать ответ на вопрос: должны ли язычники стать иудеями прежде, чем стать христианами?
Услышав, что язычники были окрещены, собравшиеся не знали, как быть. Их муки трудно переоценить. В Библии они прочитали одно («нет, нельзя»), а теперь реальность, сама жизнь, которую они вели, противоречила прочитанному («да, можно»). Они осознали, — возможно впервые с такой ясностью, — что жизнь нельзя сбросить со счетов. Не только религиозные тексты, но и жизнь требуют добросовестного толкования.
Отблеск тех трудностей можно увидеть в мучениях некоторых нынешних христиан, вынужденных примирять Библию и гомосексуализм. По–видимому, кое–кто из христиан толкует Библию так, что она вовсе не помогает им любить по–настоящему. Независимо от того, миримся мы с существованием гомосексуализма или нет, есть что–то неправильное в нашем толковании этого вопроса, как и в толковании проблемы санкционированных религиозных войн, истребления коренных североамериканцев, поддержки рабовладения и угнетения женщин.
Вопрос, как быть с язычниками, стал первой из подобных дилемм для ранней церкви; его последствия чрезвычайно поучительны.
Выслушав выступающих на церковном собрании, Иаков, брат Иисуса, поднялся и сказал: «Мужи братия! послушайте меня». Когда все утихли, он продолжал: «Бог первоначально призрел на язычников, чтобы составить из них народ во имя Свое; и с сим согласны слова пророков, как написано…»[93] Затем Иаков привел слова пророков древности. До тех пор юная христианская церковь толковала и воспринимала реальность новой жизни своих приверженцев через призму Священного Писания. Но на этот раз дело обстояло иначе. Теперь церкви пришлось учиться толковать Священное Писание, воспринятое сквозь призму реальности. Язычники — в Царстве Божьем? Да, это подтверждает реальность, значит, Священное Писание придется истолковать заново.
