Кеннет Хаукинз - Опыты религиозных исследований
Новый подход имеет синтетический характер. В 1943 г. вышла в свет книга А. М. Хантера «The Unity of New Testament», а в 1953 г. Х. Раули написал книгу под названием «The Unity of the Bible». Следует отметить, что синтетический подход не столько противостоит аналитическому, сколько дополняет его. Так, обстоятельно проанализировав новозаветный текст и выявив имеющееся в нем разнообразие и различие, мы обнаруживаем, что евангельские писатели, «используя различные обороты и разные категории мышления, стремились выразить их общее убеждение в том, что живой Бог ради спасения Своего народа говорил и действовал через Своего Мессию»92. Почти то же самое Дж. В. Андерсон пишет о Ветхом Завете: «Наряду с имеющимся разнообразием есть и нечто постоянное — исповедание веры в спасительные деяния Бога ради своего народа»93. По словам Раули, природа такого единства динамична, а не статична94. Поэтому в унисон сказанному звучат слова Найта, другого исследователя Ветхого Завета: «Даже видя, как возрастает Израиль в вере и мудрости, мы приходим к осознанию парадоксальной истины, а именно: на протяжении всей истории Израиля стиль его мышления почти не меняется. Например, дикая, первобытная поэзия дикой, первобытной женщины Деворы (Суд.5) по существу содержит в себе многое из веры позднейших пророков»95. Таким образом, динамическое единство просматривается в самом развитии живой веры в живого Бога.
Характерно, что подобный акцент на единство Библии исходит не от консервативных ученых, а от «большинства современных библеистов»96. Однако еще более важно характерное признание причины такого единства. По словам Раули «связующей нитью, придающей единство записываемому, является божественный элемент», поскольку определено, что данная запись — это не запись жизни и мыслей Израиля и Церкви, а «запись Божественного откровения»97. Студенту не мешает как следует обдумать слова Алана Ричардсона, сказавшего: «Чем дольше мы размышляем на эту тему, тем больше, по мере чтения своих Библий, нас поражает единство всей Библии, и с тем большей готовностью мы склоняемся к тому, что, по-видимому, Святой Дух каким-то образом все-таки причастен к этому98.
Но здесь мы выходим к теме, которую более подробно рассмотрим в отдельной главе.
Консервативные тенденции
На протяжении многих лет со стороны некоторых ученых наблюдается тяготение к более консервативным взглядам. Мы это уже видели, когда говорили о том, что в результате археологических изысканий ученые начали признавать большую историческую достоверность ветхозаветного повествования, а в результате увеличения числа критических исследований Евангелий — их подлинность. Конечно, не все ученые разделяют эту тенденцию. Некоторые из радикалов становятся еще более радикальными, и, тем не менее, Андерсон в своем «Critical Introduction to the Old Testament» говорит, что с некоторым основанием можно утверждать, что «в современной критике возникла «консервативная реакция»99. Так же и Смолли в своей статье «Современные тенденции в британских исследованиях Нового Завета» отмечает: «Во всяком случае, как мы увидим, исследование вопросов форм, а также богословских вопросов продолжает смещаться в сторону консервативной, но уравновешенной критики»100.
Раули считает, что тенденция к более консервативным взглядам объясняется не столько новыми познаниями, сколько новыми подходами. Критический метод обратился «против некоторых выводов, принятых с большой легкостью», однако в то же время этот новый консерватизм «качественно отличен и более основателен, нежели прежний уже просто потому, что в его основе — критическая ориентация, а не догматизм, а также потому, что он непосредственно базируется на конкретных свидетельствах»101.
Старый консерватизм», столь явно третируемый большинством ученых, с предубеждением относится к любой проблеме, не желая объективно взглянуть на современную библеистику, и поэтому (как мы уже видели)103 слово «консервативный» становится чуть ли не бранным. Именно по этой причине консервативные выводы принимаются с некоторым колебанием. Фуллер, исследующий четвертое Евангелие, отмечает: «Открытие рукописей Мертвого моря повысило вероятность того, что некоторые консервативные взгляды все-таки правильны. Весьма ответственные ученые, а не только люди с консервативными прогнозами (по-видимому, надо-«с консервативными склонностями»), начинают признавать гораздо более раннюю датировку Евангелия103.
Деление на «весьма ответственных ученых» и «людей с консервативными склонностями» представляет собой вопиющий пример аргументации посредством определения, чего не следовало бы ожидать от ответственного ученого.
Одним из важных проявлений консервативных тенденций в исследованиях Ветхого Завета, по словам Раули, является «трактовка Ветхого Завета как принципиально религиозной книги… Кроме того, подчеркивается… что Ветхий Завет является книгой, через которую людям дано Божественное откровение во всем его непреходящем значении»104.
Библейская критика и христианская вера
И наконец, если мы готовы всерьез отнестись к библейской критике, мы должны спросить вместе с профессором Моулем: «Не уязвляют ли научные изыскания мою веру в Иисуса, которого я знаю как живого Господа? Может ли критическая библеистика открыть что-нибудь такое, что сделает эту веру невозможной или бесполезной?»
Примечательно, что несмотря на утвердительный ответ («Да, теоретически может»), Моул, тем не менее, приходит к следующему выводу: «Те, кто через апостольское свидетельство и христианскую Церковь знают Христа как Спасителя и Господа, достаточно утверждены в Нем, чтобы быть уверенными, что с ними такое не случится»105.
Глава восьмая. Откровение и открытие или два взгляда на Библию
Существует два основных взгляда на Библию: как на повествование о Боге, ищущем человека, и как на повествование о человеке, ищущем Бога. Изображение божественной природы, данное в Библии, можно рассматривать как результат божественного самооткровения или как следствие самостоятельного открытия, сделанного человеком. Конечно, в этом вопросе, как и во многих других, полное разделение мнений на две противоположные части было бы явным упрощением, и, тем не менее, необходимо обстоятельно рассмотреть основное различие между обоими взглядами. Главный вопрос состоит в том, кто же, Бог или человек, должен быть в центре нашего внимания?
В религиозных исследованиях постоянно преобладает акцент на человеке, человеческой природе и опыте, и, таким образом, имеется тенденция к превращению богословия (науки о Боге) в антропологию (науку о человеке). Величие, слава и трансцендентная природа Бога до некоторой степени воспринимается как унижение достоинства человека, и поэтому иногда речь заходит о божественном смирении, которое представляет собой примечательную метаморфозу библейского учения о божественной благодати. Таким образом, и в религиозном воспитании, и в образовании имеется тенденция говорить не столько о Боге, сколько о человеке («кто я?»).
Библейский взляд на эту проблему противостоит данному направлению. Так, когда Моисей спросил: «Кто я?», его мысли были изменены и направлены на то, чтобы он узнал, кто есть Бог1. Так же и Иеремия, ступая на путь пророческого служения, думал о том, что он не способен к нему, но ум его был обращен от размышления о себе к размышлению о Боге, Который обещал помочь ему во всем, в чем он нуждался. Это не отдельно взятые стихи, таков настрой всего Писания, согласующийся с постоянно присутствующей сверхъестественной природой Библии, о которой мы уже говорили. Рассматривая Библию во всей ее ценности, мы постоянно видим, что именно живой Бог проявляет активность, отыскивая человека, а человек если и ищет Бога, то только отвечая на Его изначальную инициативу. Многие христиане повторяют вслед за Августином: «Я не искал бы Тебя, если бы Ты первым не нашел меня». Оглядываясь на свою прошлую жизнь, христианин нередко замечает, что выбор, который прежде казался ему абсолютным проявлением его собственной воли, теперь воспринимается как богоданный. Итак, в Библии мы находим сочетание божественного и человеческого, и задача состоит в том, чтобы всегда помнить это и видеть в правильной перспективе.
В принципе, библейская критика — это изучение человеческого аспекта Библии, однако, рассматривая его отдельно, мы можем прийти к ложным выводам. На примере с пророчествованием мы уже убедились, что представлять это служение как чисто человеческую деятельность по существу является отрицанием деяний живого Бога. Поэтому даже при изучении человеческого аспекта Библии критике необходимо учитывать наличие божественного элемента. То же самое применимо и к повествованиям о чудесах: признание их истинности оказывает влияние на литературную оценку многих частей Библии. И наконец, о процессе передачи и наследования предания применительно к Ветхому и Новому Заветам. Обычно он рассматривается как чисто человеческий; всякое участие в нем Святого Духа Божия молчаливо игнорируется. Однако, рассматривая Библию в целом (безотносительно к теориям о ее структуре), мы убеждаемся в ее примечательном единстве2. Поэтому, как говорит Найт: «Несмотря на свои разнообразные источники, Ветхий Завет являет нам такое единство мысли, которое не могло быть продуктом человеческого разума»3.
