Кеннет Хаукинз - Опыты религиозных исследований
Редакционный критицизм в отношении Евангелий от Матфея и Луки покоится на более надежном основании. Применительно к Евангелию от Марка сохранялась необходимость в абстрактном теоретизировании относительно первоначального состояния предания, а также того влияния, которое впоследствии на него оказал Марк. Сравнительный же анализ первых трех Евангелий достаточно ясно показал, что Матфей и Лука пользовались Евангелием от Марка, и поэтому можно увидеть, каким образом они это делали и какие изменения внесли. В этой связи часто цитируется пример, приведенный Борнкаммом относительно успокоения бури. Представители редакционного критицизма наподобие Перрина склонны замалчивать вопрос об историчности этого события, изучая в первую очередь заинтересованность евангелистов его богословским аспектом. Вполне возможно, что разные евангельские писатели по-разному расставляли богословские акценты, однако это ставит вопрос о том, принадлежат ли они им самим. А. Маршалл в своей книге «Luke Historian and Theologian»69 утверждает, что, во-первых, Лука насколько историк (все-таки историк!), настолько и богослов, и что, во-вторых, богословие он отыскивал в имеющихся у него источниках и пытался сохранять, а не создавать его.
Итак, мы видим, что, если критика формы подчеркивала богословское творчество раннехристианской общины, то редакционный критицизм акцентирует внимание на творчестве отдельных писателей. Он, конечно, может играть важную роль в привлечении внимания к богословскому смыслу евангельского повествования даже в его деталях70, однако нельзя не отметить, что в то же время редакционный критицизм пренебрежительно относится к истории, причем делает это бездоказательно, основываясь на одном лишь предположении70.
Перрин приходит к следующему выводу о значении редакционного критицизма: «Понадобится еще по меньшей мере лет десять или около того, прежде чем прогресс в данной области позволит ученым, заинтересованным в создании основы для обобщения полученных результатов, прийти к достаточному согласию между собой»71. «К сожалению, нельзя не согласиться, что пока мало единства в оценке полученных результатов»72, — вторит ему Моул.
Исходя из этого, студент должен осторожно подходить к редакционному критицизму, оценивая его перспективы.
Роль истории в евангельском повествовании
Мы уже не раз упоминали о проблеме истории, особенно в связи с воскресением Христа73. Приступим к ее дальнейшему рассмотрению. Многое в сегодняшней богословской мысли является отзвуком афоризма, сказанного Келером, согласно которому реальный Христос есть проповеданный Христос74. Примерно так же считает и Фуллер, утверждающий, что христианская вера — это вера в Христа, каким Он возвещен современной Церковью, и, следовательно, роль исторических изысканий в данном случае вторична; верующему же христианину не надо «бояться всегдашнего профессорского разномыслия и взаимного несогласия»75. Перрин же, подобно Царнту, идет немного дальше, считая, что единственное, что требуется, это вера, причем «вера как таковая принципиально не зависит от исторических фактов даже касающихся Иисуса… Вера, построенная на историческом факте, вообще была бы не верой, а трудом»76. Однако это уже экзистенциализм, а не библейская вера. В Ветхом Завете постоянно слышится призыв верить в живого Бога, известного нам из Его слов и дел. Одним из таких деяний Божиих был исход евреев из Египта и если бы этого не произошло, не было бы ни еврейского народа, ни религии Израиля. Так же и в Новом Завете имеется свидетельство о Воскресении как об историческом событии. Именно этот акцент на истории и отличает библейскую веру от язычества. «Языческие религии не чувствуют истории, однако в Библии особое внимание уделяется истории и историческим преданиям, как первичной сфере, в которой Бог являет Себя Самого, — пишет Дж. Э. Райт и далее добавляет: — Таким образом, откровение сокровенного протекает конкретно и определенно, поскольку оно всегда связано с деянием Бога в истории»77.
Итак, существуют два противоположных подхода к истории: Перрин говорит, что она необязательна, Райт же считает, что она принципиально необходима. Конечно, этим двум направлениям следуют и многие другие, мы же не можем принять ту точку зрения, которая нам почему-то понравилась; для того, чтобы сделать выбор, необходимо определенное основание. Как мы уже видели, свое отношение к истории Перрин делает основной посылкой в изучении Библии, однако Райт утверждает, что библейская позиция представлена именно у него.
Это важно, поскольку мы видим, что новозаветную историю отвергают не историки, а богословы78. «Нередко светские историки, стоящие в стороне от пропитанной экзистенциализмом атмосферы новозаветных исследований, просто не понимают, что же тревожит историка христианского»79, — комментирует Монтгомери, а Ф. Ф. Брюс на эту же тему замечает следующее: — «Историк сам должен решить, возможно ли извлечь какие-либо исторические материалы из Евангелий, и богослов здесь не должен вмешиваться; ни один уважающий себя историк не согласится с тем, что его изыскания неправомочны»80. Потому и Шервин-Уайт в своей работе «Историчность Евангелий и греко-римская историография» выражает «изумление» по поводу того, что доверие к греческим и римским историкам постоянно повышается, в то время как «иследование евангельских повествований, начинающееся со столь же многообещающего материала, приобрело весьма мрачную обратную перспективу»81.
Именно переизбыток экзистенциализма привел некоторых исследователей Нового Завета к такому неприятию истории, поскольку основной акцент этой философии связан с пониманием человеком своего существования и себя самого. Библия же прежде всего акцентирует внимание на живом Боге и на отношении к Нему человека. И поэтому, если мы начнем наши исследования на основе библейской предпосылки, мы обнаружим, что Библия полна истории.
Конечно, не вся современная библеистика поддалась этому антиисторическому настрою. Чтобы воспринять историю в более адекватной перспективе, студенту необходимо, в частности, изучить работы Ричардсона82, Панненберга83, Моула84 и Маршалла85. Отношение к истории является одной из основных проблем современного богословия, и похоже, что времена меняются. Сегодня даже самые радикальные ученые тяготеют к углублению исторических изысканий в новозаветном повествовании, а менее радикальные вообще никогда не отказывались от его историчности. Некоторые изменения в этой сфере (применительно к исследованию Ветхого Завета) можно проследить путем сравнения книги Остерлея и Робинсона с книгой Брайта86. Так, например, в книге Остерлея и Робинсона, написанной в 1932 г., о повествованиях о патриархах сказано следующее: «По-видимому, повествования, происхождение которых гипотетически нами прослежено, будут представлять сравнительно малую ценность для историка»87. В то время как в книге Брайта, написанной в 1960 г. (и пересмотренной в 1972 г., без изменения цитируемого нами места), мы читаем: «Повествования о патриархах… точно соответствуют эпохе, о которой они стремятся рассказать… Нельзя сомневаться в принципиальной историчности преданий… Многое можно сказать в подтверждение того, что предания о патриархах прочно укоренены в истории»88. И следует отметить, что такая перемена взглядов призошла в результате археологических и критико-исторических исследований.
Заканчивая этот краткий обзор, посвященный проблеме истории, приведем слова Дж. Райта, сказанные им двадцать лет назад: «Соприкасаясь с некоторыми богословскими кругами, начинаешь думать, что историческая критика Библии утвердила веру на столь шатком и ненадежном историческом основании, которое требует отыскания иного, более прочного фундамента… Однако так называемая деструктивная природа библейской критики преувеличивается и представляется в ложном свете. Напротив, сегодня мы с большим доверием относимся к принципиальной достоверности библейской истории (несмотря на все связанные с нею проблемы), чем это было возможно до появления исторической критики и археологических изысканий прошлого века и особенно трех последних десятилетий»89.
Единство библии
«С появлением критики подход к Новому Завету в основном стал аналитическим»90, — отмечает Хантер. То же самое можно сказать и о Ветхом Завете. В результате такого подхода подчеркивались расхождения и различия, имеющиеся в Библии, противопоставлялись друг другу книги закона и пророков, священство противополагалось пророческому служению, Евангелия — религиозной концепции Павла, Иисус истории — Христу веры, Ветхий Завет — Новому. Так что, по словам Раули, писать о единстве Библии полвека назад «значило навлечь на себя подозрение в застарелом обскурантизме»91.
