Сергей Зарин - Закон и Евангелие по учению Господа в Евангелии Матфея гл. V, ст. 13-48
Однако по изъяснению св. Григория Богослова, «это не клятва» (ταῦτ’ οὐχ ὅρκου), но «непререкаемое подтверждение важности сказанного» (πίστωσίς ἐστι τοῖς τοσούτοις ἀῤῥαγής) (ibid., стр. 182. Греческ. текст по цитов. изд., σ. 227). И по объяснению св. Златоуста, «Павел призывает Бога в свидетели не потому, будто не имели к нему доверия, но делает это по великому расположению, а также для большого убеждения и ободрения». Такое призывание Бога в свидетели действительно не запрещается Господом, ибо Он Сам указывает, что христианину, живущему в мире, лежащему во зле, иногда бывает необходимо употреблять «лишше», чем простое утверждение или отрицание…
Итак, клятву Господом Богом в указанном смысле безусловно запрещает Христос Спаситель. И основание сему, конечно, не клятвенная формула сама по себе, а выражающееся в ней настроение, не совместимое с настроением христианина в отношении к Богу. Христианин, сознавая и живо чувствуя свою всецелую зависимость от Бога, не может ставить Его, своего Творца, Промыслителя, Спасителя и Судию, — говоря образно, — в качестве залога и гарантии истинности своего уверения, с обязательством лишиться Его, отречься от Него, в случае нарушения своей клятвы… Другое дело, — если христианин призывает с благоговением Господа Бога во свидетельство того, что он пред лицом Господа говорит правду и не намерен солгать или обмануть [72])…
Для христиан самих по себе, даже в тех случаях, когда по особенному воодушевлению лица, сообщающего что-либо, или по особенной важности сообщаемого предмета является потребность засвидетельствовать истину с особенною торжественностью или обратить на нее нарочитое внимание других, — достаточно лишь усиленное уверение, подтверждение или отрицание в отношении к сообщаемому.
Ἔστω (ἔσται LWHmarg. R marg.) δὲ ὁ λόγος ὑμῶν, ναὶ ναί, οὒ οὔ· τὸ δὲ περισσὸν τούτων ἐκ τοῦ πονηροῦ ἐστιν.
Буди же слово ваше: ей, ей: ни, ни: лишше же сею от неприязни есть.
Конечно, эти слова не означают, что Господь, вместо обычных (у Иудеев) формул, со своей стороны, указывает новую, более простую, — как и по Sanhedrin двойное «да» или «нет» есть уже клятва (Klostermann. S. 192. Ср. и у профессора А. Некрасова, цит. соч., стр. 30), — ибо Господь запретил клятву в указанном смысле вообще, а не те или иные клятвенные формулы. Не только «да, да», «нет, нет», но и простое «да» и «нет» в устах истинного христианина по своему значению равносильны клятвенному уверению, ибо он в каждом своем поступке сознает себя действующим пред лицом Божиим. «Naί» (ей) и «об» (ни) названы Господом в данном случае как пример наиболее краткой формы выражения утверждения и отрицания, — чем — естественно — не исключались и другие подобные уверения. Сам Господь для торжественного выражения в истинности Своих слов употреблял, как известно, выражения ἀμήν λέγω ὑμῖν, по евангелию Иоанна — двойное ἀμήν (ср. Αпοκ. I, 7: ναὶ, ἀμήν).
Th. Zahn (и другие) высказывает предположение, будто греческий перевод евангелия Матфея в данном случае затемнил смысл оригинала, который, вероятно, гласил: ваше утверждение пусть будет действительным «да», (и ваше) отрицание действительным «нет» (ср. Иак. V:12), т. е. пусть будет ваше «да» и «нет» истинными надежным, а не «да» и «нет» одновременно (2 Кор. I:18), иди сегодняшнее «да» завтра пусть не окажется «нет». Но не только различие в конструкции данного места с конструкцией Иак. V:12, где мысль: пусть ваше λόγος καταφατικός (слово утвердительное) будет простым «да», а ваше λόγος ἀποφατικός (слово отрицательное) — простым «нет», — выражена следующим Образом: ἤτω δὲ ὑμῶν τ ὸ ναί, ναί. καὶ τ ὸ οὔ, οὔ, — но и самый контекст речи препятствует находить в данном месте Евангелия мысль, тождественную с Иак. V:11. К чему относилось бы в таком случае τὸ δὲ περισσὸν τούτων (лишше же сею), если бы предшествовавшая фраза выражала только «требование стремиться к полной истинности во всех словесных выражениях» (Th. Zahn, S. 249)? Ясно, что речь идет собственно о способах удостоверять истину в необходимых случаях. Однако что совершенно достаточно для истинных христиан в их взаимных отношениях, то недостаточным оказывается для них, в виду их отношений к «миру», где «до жатвы», вместе с пшеницею, растут и плевелы (Мф. XIII:30) и где взаимное доверие людей отравлено господствующим принципом лжи (ср. Иоан. VΙΙΙ, 43–45). Отсюда то, что «сверх этого», сверх простого удостоверения истинности утверждения или отрицания, — ἐκ τоῦ πονηροῦ ἐστιν (от неприязни есть), т. е. не само по себе принадлежит к злым вещам (было бы ἐκ τῶν πονηρῶν. Ср. Мф. VΙΙ, 9; ΧΧVI, 73; Лк. I:5; XXII, 3), ибо само по себе оно может быть не только безразличным, но и высоким, святым, как призывание имени Божия, — но в данном случае, в своем употреблении в виду и ради господствующего в мире недоверия и лжи, психологическим корнем, источником и причиной имеет τὸ πονηρὸν (ср. Мф. V:39; VI; 13; Иоан. ΧVΙΙ, 15; I Иоан. V:19; Римл. XII:9 (ср. XII, 21); I Фесс. V, 22[73]
Но зло, господствующее в мире и производящее насильственное давление на христианина, не только побуждает его, для предотвращения последствий этого «зла», допускать нечто περισσόν по сравнению с тем, что представляется совершенно достаточным для самого истинного христианина и в его отношениях к таковым же своим собратиям, — допускать, например, в данном случае призывание Бога во свидетельство истинности своих слов, когда в сущности достаточно было бы простого «да, да», «нет, нет». Указанное обстоятельство обязательно вызывает христианина на подвиг деятельной и неослабной борьбы с ним. Поскольку это «зло» проявляется в деятельности окружающих христианина людей, в их неприязненных, враждебных или, по крайней мере, бесцеремонных, излишне и неосновательно требовательных отношениях к нему, — христианин, со своей стороны, противопоставляет насилию терпение, безмерное снисхождение, бесконечное прощение, готовность охотнее «давать, нежели принимать» (Деян. XX. 35), вообще побеждает зло добром (Римл. XII:17. 21). Такой идеал христианского взаимоотношения, основанного на самоотверженной христианской любви, готовой охотнее самому потерпеть и пострадать, чем причинить страдания и неприятность другому, — Христос провозглашает в противоположность и в отмену ветхозаветной нормы равномерного возмездия, наблюдавшей строгую юридическую справедливость.
Ἠκούσατε ὅτι ἐρρεθη (ἐρρεθη LTr), Ὀφθαλμὸν ἀντὶ ὀφθαλμοῦ, καὶ ὀδόντα ἀντὶ ὀδόντος· ἐγὼ δὲ λέγω ὑμῖν μὴ ἀντιστῆναι τῷ πονηρῷ· ἀλλ᾽ ὅστις σε ῥαπίζει εἰς (ῥαπίζει εἰς LTTrWHR) τὴν δεξιὰν σιαγόνα (σιαγόνα σου LTr, — σου Τ, [σοῦ] WH), στρέψον αὐτῷ καὶ τὴν ἄλλην· καὶ τῷ θέλοντί σοι κριθῆναι καὶ τὸν χιτῶνά σου λαβεῖν ἄφες αὐτῷ καὶ τὸ ἱμάτιον. καὶ ὅστις σε ἀγγαρεύσει μίλιον ἕν ὕπαγε μετ᾿ αὐτοῦ δύο. τῷ αἰτοῦντί σε δίδου (δός LTTr WH)· καὶ τὸν θέλοντα ἀπο%` σοῦ δανίσασθαι (δανίσασθαι TWH) μὴ ἀποστραφῇς.
Слышасте, яко речено бысть: око за око, и зуб за зуб. Аз же глаголю вам не противитися злу: но аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую: и хотящему судитися съ тобою и ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу: и аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два. Просящему у тебе дай, и хотящаго от тебе заяти не отврати.
Ветхозаветное выражение приводится дословно точно по переводу LXX (Исх. XXI:24; Левит. XXIV, 20; Второзак. XIX:21). В первом из цитированных мест приведенные слова зависят от предшествующего глагола δώσει (да даст), каковой подразумевается и в двух других местах. В совокупности с другими примерами, разумеемые слова выражают ту мысль, что тот, кто причинит вред или увечье своему ближнему или, как в последнем месте, кто выступает свидетелем с намерением повредить, — сам должен потерпеть точно такую же участь, до какой он довел или намеревался довести другого, т. е. должен подвергнуться тому же самому увечью, потерпеть тот же самый вред, какие он нанес своему ближнему. Это строгое jus talionis представляло собой собственно норму уголовного права, определявшую характер и размер того наказания, какое должен был применять по отношению к виновному суд. И эта норма имела для народа — несомненно — громадное воспитательное значение, — с одной стороны, страхом наказания удерживая от причинения вреда и обиды ближнему, научая в отношении к ближнему воздерживаться от того, чего каждый не хотел для себя, а с другой, — удерживала пострадавшего от мести, предоставляя отмщение суду по строго объективному критерию. Будучи уверен в судебном возмездии, сам потерпевший не только мог не поддаваться чувству озлобления и мстительности к своему обидчику, но и мог оставаться терпеливым и даже благодушным. «Отсюда развивалась ветхозаветная житейско-утилитарная проповедь о терпеливом несении обид и прощении ближнего, о подставлении ланиты бьющему и пресыщении поношением» (Иис. Сир. ХХVИИI, 2; Пл. Иерем. III:27-30-31; Притч. XXIV:29; XXV, 22–23[74]. Но и в подобных случаях наивысшего, возможного для ветхозаветного человека, подъема религиозно-морального сознания, его не покидала юридическая точка зрения, мысль о своих особых заслугах перед Богом и о неотвратимом, еще более тяжком — ради терпения обиженного — отмщении обидчика. Аще алчет враг твой, ухлеби его: аще ли жаждет, напой его: сие бо творя, углие огненное собираеши на главу его, Господь же воздастъ тебе благая (Притч. XXV:22–23). Таким образом закон равномерного возмездия не только определял норму иудейского уголовного судопроизводства, но и точно характеризовал основной строй всего религиозно-нравственного мировоззрения иудейского народа, самую существенную черту номистической практики. По ветхо-заветному воззрению, «правда Бога состоит в следующем: Бог есть законодатель и царь, правитель и судья. Он клятвою удостоверяет в том, что будет награждать исполнение закона жизнью (ζωή ср. Римл. X:5; Галат. III:12) и по справедливости наказывать всякое преступление и непослушание (Евр. II:2). Он воздает всем только по долгу, но не по милости (ὀ μισθὸς οὐ λογίζεται χατὰ χάριν, ἀλλὰ κατὰ τὸ ὀφέλειμα. Римл. IV:4). Основания для воздаяния лежат не в Боге, а в человеке, в его субъективном настроении. При этом берется во внимание не общее отношение человека к закону, но и отношение к каждому частному его предписанию (ср. Евр. II:2). Жизнь дается лишь тому, кто исполнил весь закон (ср. Римл. X:5: Галат. III:12). Тот же, кто не исполняет всего закона, хотя бы выполнил большую часть его, подвергается проклятию (Галат. III:10; ср. Второзак. XXVII:26). Здесь нет полного прощения грехов (ср. Евр. IX:15). Правосудие (δικαιοκρισία Рим. II:5) и верность угрозам и обетованиям (πίστις τοῦ Θεοῦ III, 3) составляют сущность правды Божией (δικαιοσύνη Θεοῦ), как открылась она в законе. Бог есть «Господь Бог человеколюбивый, многомилостивый и истинный, милосердый, долготерпеливый, сохраняющий милость, прощающий вину и преступления и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей их до третьего и четвертого рода» (Исх. II:4, 7)[75]. «Ближайшим раскрытием религиозно-этической идеи пророков являются понятия правды и милости, с преобладающим значением правды»[76]. По воззрению законнического иудейства, «судьба человека зависит именно от юридической оценки его дел. Наблюдающий за душою человека воздает по делам его» (Притч. XXIV:12). Конфликт милости и гнева разрешается безучастным судебным правосудием (Иис. Сир. ΧVI, 13[77]. Следовательно, «око за око и зуб за зуб», в Нагорной Проповеди берется как общий принцип нравственно-практического поведения, собственно в отношении к ближним. Соответственно этому, и Христос, в противоположность законническому принципу, провозглашает новое религиозно-нравственное начало отношений, выражая идеал в четырех конкретных примерах. Те, кто усматривают в словах Господа запрещение всякого государственного строя, основанного на применении внешней силы и воплощающего в своих обстоятельство, что из многих возможных случаев давления на христианина со стороны «τὸ πονηρόν» Христос Спаситель указывает для примера лишь те, которые вполне могут остаться в пределах личных отношений, не вызвав вмешательства судебной инстанции. Здесь не говорится, например, если кто выбьет зуб или выколет глаз, — пусть христианин предоставит обидчику и дальше действовать в таком же направлении, тем более не говорится, что подстерегающему на пути разбойнику следует предоставить расправиться с безоружным путником так, как он хочет, и тому подобное.
