Сергей Зарин - Закон и Евангелие по учению Господа в Евангелии Матфея гл. V, ст. 13-48
Итак Христос заповедует не противостоять злу равным оружием, не отвечать на его досаждения одинаковыми способом действия, но отвечать на зло злом же, а отвечать доверием и всепрощением, готовностью претерпеть большее, лишь бы не нарушить братских отношений… Τῷ πονηρῷ некоторые (Fr. Schmid), понимают как casus instrumentalis (орудный падеж), а не casus dativus и переводят: не противься злом, злыми средствам[79]. Однако понимание τῷ πονηρῷ в значении творительного падежа или орудного мало вероятно уже потому, что нигде, ни в Ветхом Завете (около 40 раз), ни в Новом дательный при этом глаголе не имеет орудного значения, — не свойственно это и классическому языку, — тем более такое употребление неестественно для писателя, коего природным языком был семитический и который наверно употребил бы предлог для обозначения орудного падежа, подобно как Римл. XII:21 [80]. Но смысл, запрещающий противиться злом, дан в приставке ἀντί, которая — по соотношение τῷ πονηρῷ — указывает, что глаголом отмечается такое действие, которое ставить действующего в одинаковое положение τῷ πονηρῷ, этически роднить с ним. «Αντί по идее предполагает стояние в виде pendant к чему-либо (сравн. ἀντιπρόεδρος вице-президент, ἀντίγραφον копия). Истинным pendant злому становится лишь тот, кто сам вооружается злом» (Проф. В. В. Болотов, Журналы заседаний Совета С.-Петербургской Духовной Академии за 1899–1900 учебный год, стр. 46). Впрочем, под τῷ πονηρῷ едва ли можно мыслить ό πονηρός, ибо в подобных случаях — особенно в косвенных падежах — едва ли могло быть опущено существительное, определяемое прилагательным (ср. Матф. XII:35; Лук. VI:45). И по контексту речи, оскорбитель и обидчик может и не быть вообще злым, а сам может поддаться влиянию на него «зла», действующего в мире, — ударить, напр., по щеке под влиянием минутного раздражения, может обнаружить лишь бесцеремонность и навязчивость в требовании услуги одолжения… Если христианин воздает злом за зло (κακόν άντι κακού 1 Петр. III:9; Римл. XII:17; 1 Фесс. V, 15), то он сам побеждается злом (ὑπὸ τοῦ κακοῦ), а не побеждает его, ибо оно побеждается только добром (ἐν τῷ ἀγαθῷ Римл. XII:18. 21).
Примеры располагаются в таком порядке, что насилие со стороны «τὸ πονηρὸν» представляется все менее резким и заметным, но тем яснее выступает внутреннее богатство самого обижаемого, который вовсе не ради пассивной уступчивости претерпевает зло, не отмщая за него, но стремится препобедить зло добром, не ослабевая в любви.
Наиболее трудным оказывается претерпевать, так называемые, личные обиды и оскорбления, которые в некоторых случаях — не только по непосредственному чувству самого обиженного, но и по суду общества — требуют отмщения иногда прямо кровию обидчика. И потому Господь прежде всего берет тот случай, когда христианину нанесено оскорбление действием, — ему нанесен удар в одну щеку. Но и в таком случае истинно-христианская любовь остается непоколебимой, ибо она ищет пользы и блага не своего, но другого (I Кор. X:24). «Если ее объект делает ей что-либо неприятное или вредное, она естественно не вменяет это во зло (оὐ λογίζεται τо χαχόν), никогда не чувствует раздражения (оὐ παροξύνεται) на свой объект. Все обиды, оскорбления и бедствия она переносит (πάντα ὑπομένει) и претерпевает великодушно (μακροθυμεῖ) и не только не воздает злом за зло (I Фесс. V, 15), но все покрывает (πάντα στέγει), заслоняя собою как бы покровом и от своих и от чужих глаз всякое зло. Перенося от своего объекта всевозможные неприятности и оскорбления, она не перестает быть доброю и полезною в отношении к нему (χρηστεύεται. Ср. Римл: XI, 22; 2 Кор. VI:6; Гал. V:22; Кол. III:12). Даже тогда, когда благодеяние ее сопряжено с бесчестием для нее, она не гнушается последним (οὐκ αἰσχυμονεῖ) для счастья объекта опять потому, что собственное я кажется для нее или несуществующим или меньшей важности, чем объект ее. Жертвуя собой любимому, несмотря на его враждебное отношение к ней, она верит всему (πάντα πιστεύει), что он говорит и обещает. Она верит и в те признаки, какие обещают исправление объекта и, веря им, надеется на все (πάντα ἐλπίζει) лучшее» [81]. И в разумеемом случае, получив оскорбление не только словом, но и действием, христианин искренне склонен считать такой поступок своего ближнего проявлением случайного, наносного настроения, продолжает верить в возможность сохранения добрых отношений с его стороны, и не только не отвечает на оскорбление оскорблением, но сохраняет полное спокойствие и самообладание, проявляет прежнее доверчивое отношение к обидчику, не принимает мер защиты, хотя бы ему пришлось потерпеть от обидчика новое оскорбление. В данном случае в форме конкретного примера выражен идеал христианского терпения. Сам по себе взятый пример, не только не исчерпывает, но и не покрывает идею во всей ее широте и абсолютности. Он даже оставляет без ответа вопрос: как же Христианину поступать в том случае если обидчик окажется настолько упорным и ожесточившимся, что ударит и по другой щеке, и будет готов продолжать избиение crescendo. Лишь распалением, а не препобеждением «зла» было бы приглашение обижаемого обидчику: а ну, бей еще!.. равно как и со стороны самого обижаемого подобное отношение было бы проявлением не христианской любви и прощения, а аффективное упоение оскорблением, таящее своеобразное мстительное чувство..[82] Между тем, не может быть сомнения, что заповедуемое Господом отношение к обидчику имеет целью — не на причинение большей обиды подвигнуть последнего, но расположить к покаянию (Петра, епископа Лаодикийского цит. изд., стр. 54). Обращает на себя внимание самый способ выражения: ὅστις σε ῥαπίσει ἐπί τὴν δεξιάν σου σιαγόνα, στρέψον αὐτῷ καί τὴν ἄλλην (аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую). Уже Ориген отметил, что обычно ударяют не в правую, а в левую щеку. Не достаточным оказывается и то объяснение, которое ссылается на обычный способ выражения и представления, по коему все «правое» ценится выше и называется раньше «левого». Ибо, во-1-х, «левая» щека совсем не называетс[83]. Во 2-х, если «правый» глаз считается ценнее «левого» глаза, ибо им целятся (ср. 1 Цар. XI:2), и правая рука важнее левой, как более сильная и ловкая, — то ничего подобного нельзя сказать о правой щеке: она нимало не ценнее и не лучше левой. Напрасна попытка доказать, что δεξιάν (десную) — слово не подлинное, а внесенное в последствии, быть может, Оригеном (Merx). Правда, уже в параллельном месте ев. Луки мы имеем (VI, 29): τῷ τύπτοντί σε εἰς τὴν σιαγόνα πάρεχε καί τὴν ἄλλην (бiющему тя в ланиту, подажд другую). Но ев. Лука вообще перерабатывает и усовершенствует настоящий отдел Беседы стилистически (см. A. Harnack, Beiträge zur Einleitung in d. N. Test IÏ Sprüche und Reden Jesu. Leipz. 1907, SS. 46–46), a потому излишне предположение, что третий евангелист в своем источнике разумеемого слова еще не читал (Merx, S. 104), ибо евангелист мог опустить это слово, как не соответствующее τὴν ἄλλην (другую). Рефлексией — всего вероятнее — объясняется опущение прилагательного в первом случае и в Ss, Sc, у Афраата, в D, и, быть может, у Иринея Л. (против Мегх’а, SS. 103–104).
Итак, в самом способе выражения можно видеть указание на то, что в данном изречении Господь изображает заповедуемое Им идеальное настроение и поведение в случае и в виду наносимых христианину обид и оскорблений, а не предписывается правило по поводу лишь отдельного случая, хотя бы и характерного. В истории Церкви Христовой можно находить случаи и буквального исполнения заповеди Господа в духе истинно братской смиренной любви (св. Тихон Задонский). Собственный же пример Господа, укорившего слугу первосвященника, который ударил Его «в ланиту», относится уже к другой области отношений, ибо здесь оскорбление действием было не следствием личного раздражения и неприязни слуги первосвященника, но относилось к тому свидетельству, которое на вопрос первосвященника на суде дал о Своем учении Господь… Но и здесь вразумление Господа носит характер божественной кротости и величия..[84].
Если оскорбления, так называемой, личной чести христианин переносит с величавым спокойствием, невозмутимою кротостью и терпением, то, в случае покушения на несправедливое отнятие имущества, христианин должен проявлять готовность услужить обидчику даже больше, чем он замышляет отнять, — лишь бы не доводить дела до ссоры, вражды, только бы не давать повода к сутяжничеству… В отличие от 25 ст., где истец представляется юридически правым, в данном случае обидчик лишь намеревается придать своим притязаниям вид справедливости, прикрыть свои несправедливые домогательства авторитетом суда, хочет запугать обижаемого перспективой судебной волокиты… И христианин в данном случае должен уступить обидчику, но не из-за страха и трусости, а по внушениям братской любви и великодушия, — уступить гораздо больше, чем сколько домогается обидчик, — желая этим показать, что он братскими отношениями дорожить гораздо больше, чем вещами, коих домогается «хотящий судиться» с ним… Способ раскрытия божественной истины снова приточный, — берется крайний возможный случай для выражения мысли об искренности и полной готовности к уступчивости и самопожертвованию… Κρίνεσθαι (судитися) — доходить, доводить себя до суда, стоять пред судьею (Деян. XXIII:6; XXV, 9. 10. 20, XXVI, 6; I Крф. VI, 1), с τινί (Ис. L:8; Иов. IX:3; XIII, 9) и πρός τινα (Иер. II:9. 33; Иов. XXI:13) — иметь с кем-либо судебный процесс вести с кем-либо тяжбу. Χιτών — нижнее платье вроде сорочки (tunica римлян), ίμάτιον — верхнее платье, плащ. Последняя одежда была, пожалуй, даже еще более необходима для бедняков, чем χιτών, так как она служила для них вместе и ночным покрывалом, и потому в законе содержалось повеление возвращать плащ ближнего, взятый в залог, во всяком случае до захода солнца (Исх. XXII:25 след., ср. Второзак. XXIV:13). Отсюда в судебном процессе заимодавцу скорее мог быть присужден χιτών, чем верхнее платье, огражденное от поползновений кредитора самим законом, почему χιτών и называется в качестве предмета посягательства обидчика. Повелевая отдать и ἱμάτιον, Христос и в этом случае указывает добровольность жертвы, которая отдает даже то, что делал неприкосновенным закон… Евангелист Лука разумеет насильственное отнятие собственности, не прикрывающееся даже видом права, а потому предметом его называет ἱμάτιον, уступчивость же собственника выражается — по нему — в готовности отдать и τὸν χιτῶνα.
