Эрнест Ренан - Евангелия и второе поколение христианства
Выбор Юстина и недоброжелательный тон, которым он снабжает Трифона по отношению к христианской вере, вполне оправдывается тем, что мы читаем в Талмуде о чувствах Тарфона. Этот рабби знал Евангелия и книги минимов. Но не только не восхищался ими, а хотел, чтобы их сожгли. Ему замечали, что там часто упоминается имя Бога. "Пусть я лишусь сына", - говорил он, - "если не брошу в огонь этих книг, когда они попадут мне под руку, вместе с именем Бога в них находящимся. Человек, преследуемый убийцей, или угрожаемый укусом змеи, должен скорее искать убежища в храме идолов, чем в домах минимов.; так как последние знают истину и отвергают ее, тогда как идолопоклонники отвергают Бога по неведению".
Если Тарфон, относительно умеренный человек, позволяет себе настолько увлекаться, то можно представить ненависти в пламенном и страстном мире синагог, где фанатизм Закона был доведен до высшего предела. У ортодоксального иудейства просто не хватало проклятий для произнесения их против минимов [Я думаю, что к этому обычаю относится то же, что говорит Юстин об анафемах, изрыгаемых евреями в их синагогах против Христа]. С ранних времен установили обычай тройного проклятия, произносимого в синагоге утром, в полдень, вечером против приверженцев Иисуса, под именем "назарян" [Приписывают вышеуказанную прибавку патриарху рабби Гамалиилу II и предполагают, что она была сделана в Явнее]. Это проклятие вошло в главнейшие молитвы иудейства, Амида или schemone esre. Амида прежде состояла из восемнадцати благословений, или вернее восемнадцати параграфов. Но около того времени, о котором мы говорим, в нее вставили между одиннадцатым и двенадцатым параграфом следующее проклятие:
"Предателям нет спасения! Злонамеренным погибель! Пусть сила гордости будет ослаблена, унижена, разбита, скоро, в наши дни! Слава, о бессмертный, тем, кто поражает твоих врагов и гордецов!"
Предполагают, и не без признаков основания, что врагами Израиля, подразумеваемыми в этой молитве, были первоначально иудо-христиане [Ее также называют "благословением саддукеев". Слова саддукеи, философы, эпикурейцы, самаритяне (koutiim), минимы часто ставятся одно вместо другого в Талмуде. Первое слово в проклятии по еврейскому ритуалу oulem(als)inim (предатели) заменили словом ouleminim прибавкой двух букв. Миним в действительности означает саддукеев.]; это было в своем роде schibboleth, с целью устранить из синагоги приверженцев Иисуса. Обращение евреев в христианство было нередким явлением в Сирии; этому много содействовала верность в соблюдении палестинскими христианами обрядов моисеева Закона. В то время как необразованный христианин св. Павла не мог иметь никаких сношений с евреем, иудео-христианин со своей стороны входил в синагоги, мог приближаться к teba и к налою, где находились священнослужители и проповедники, и поддерживать тексты, благоприятствующие его идеям. Разные меры принимались против этого. Самой действенной из них могло быть введение обязательства для всякого желающего молиться в синагоге прочесть молитву, произнесение которой христианином являлось бы его собственным проклятием.
Итак, вкратце, несмотря на кажущуюся ее узость, назарео-эвионитская церковь имела в себе нечто мистическое и святое, долженствовавшее производить сильное впечатление. Простота еврейских понятий о божестве предохраняла ее от мифологии и метафизики, куда не замедлило погрузиться западное христианство. Упорство, с которым она придерживалась высочайшего Иисусова парадокса о благородстве и счастье нищеты, имело в себе нечто трогательное. В этом, может быть, и заключалась высшая истина христианства, посредством которой оно приобрело успех и посредством которой оно переживет само себя. В некотором смысле мы все, ученые, артисты, священники, имеем право называть себя эвионитами, пока остаемся бескорыстными работниками. Друг правды, красоты и добра никогда не признает, что он получает за это вознаграждение. Произведения духа не имеют цены: человечество не может дать просвещающему его ученому, поучающему его нравственности священнику, очаровывающему его поэту и художнику ничего, кроме милостыни совершенно несоразмерной с тем, что оно от него получает. Тот, кто продает идеи и считает себя вознагражденным, тот очень скромен. Гордый эвион, считающий царство небесное своим, смотрит на часть, выпадающую на его долю в этом мире, не как на плату, а как на грош, опускаемый в руку нищего.
Назаряне Ватанеи имели, таким образом, неоценимую привилегию обладать истинным преданием слов Иисуса; Евангелие должно было получиться от них. Те, которые непосредственно знали заиорданскую церковь, как Гегезипп и Юлий Африкан [Юлий Африкан, кажется, был в сношениях с назарянами и слышал от них устные предания], говорили о ней с большим восторгом. Именно там, по преимуществу, казалось им, был идеал христианства; эта церковь, скрытая в пустыне, в глубоком покое, под Божьим крылом, представлялась им девственницей абсолютной чистоты. Связь этих удаленных общин с кафолической церковью совершенно оборвалась. Юстин колеблется по поводу них; он мало знаком с иудео-христианской церковью, но он знает о ее существовании, говорит о ней с уважением, по крайней мере, не прерывает сношений с ней. Это о ней он начинает целый ряд своих декламаций, которые после него повторяются всеми греческими и латинскими Отцами и увенчиваются своего рода яростью, которую вызывает у св. Епифания одно упоминание имени эвион и назаряне. Закон этого мира требует, чтобы всякий основатель вскоре становился чужим, потом исключенным, а затем врагом для своей же собственной школы, а если он жил долго, то те, кто получили начало от него, были вынуждены принимать меры против него, как против опасного человека.
Глава 5. Закрепление легенды и учения Христа
Когда происходит великое явление в религиозном, нравственном, политическом или литературном мире, то следующее поколение чувствует необходимость закрепить воспоминание о достопамятных вещах, происходивших при начале нового движения. Те, которые присутствовали при первом появлении, те которые знали во плоти учителя, в то время как многие другие обожали его только в идее, обыкновенно не расположены к писаниям, уменьшающим их привилегию, имеющим в виду передать всем святую традицию, которую они хранили, как сокровище в своем сердце. И лишь когда начинает грозить опасность, что исчезнут последние свидетели события, начинают беспокоится о будущем и стараются нарисовать образ основателя прочными чертами. По отношению к учению Иисуса наступление времени, в которое обычно пишутся воспоминания последователями, было отдалено тем, что существовала уверенность в близкой кончине мира, уверенность, что апостольское поколение не пройдет без того, чтобы кроткий назарянин не возвратился вечным пастырем своих друзей, а, следовательно, потребность в записи воспоминаний была меньше.
Тысячу раз замечали, что сила памяти находится в противоположности с привычкой к письму. Нам же трудно представить себе, как много могло сохранить устное предание в те времена, когда не рассчитывали ни на свои собственные записки, ни на имеющиеся в руках рукописи. Память человека заменяла книгу, и при помощи ее могли предавать даже те разговоры, при которых не присутствовали. "Клазомениане слышали как Антифон, имевший сношения с неким Пифадором, другом Зенона, вспоминал беседы Сократа с Зеноном и Парменидом, так как он слышал, как их передавали Пифадору. Антифон знал их наизусть и повторял всем желающим". Таково начало Парменидов Платона. Масса лиц, никогда не видавших Иисуса, знали его без помощи книг, почти не меньше его непосредственных учеников. Жизнь Иисуса, хотя и не написанная, была главным содержанием его церкви; его нравоучения постоянно повторялись; по существу символическая часть биографии в виде маленьких рассказов, как бы в отлитой форме, заучивалась наизусть; к числу их, несомненно, принадлежал рассказ о Тайной Вечери. Весьма вероятно, подобными же рассказами передавались и некоторые части Страстей; по крайней мере, согласие четвертого Евангелия с остальными тремя в этих частях жизни Иисуса, дает право так думать.
Еще легче сохранялись моральные изречения Иисуса, составлявшие наиболее существенную часть его учения, их постоянно усердно повторяли про себя. "Около полуночи я всегда просыпаюсь," - говорит Петр в эвионитском сочинении 135 года, - "и сон не возвращается ко мне, вследствие приобретенной привычки повторять про себя слышанные слова моего Господа, для того, чтобы точно их запомнить". Но так как те, которые непосредственно слышали божественные слова, постепенно умирали, и грозила опасность, что много слов и рассказов будут утеряны, то почувствовали необходимость их записать. В разных местах составлялись маленькие сборники, в которых, кроме общих им всех мест, были значительные различия: особенно различались их порядок и расположение. Каждый старался пополнить свою тетрадку, справляясь с другими, и, совершенно естественно, всякое зарождавшееся в общине характерное слово, соответствующее духу Иисуса, схватывалось на лету и помещалось в сборник. По-видимому, апостол Матфей составил один из подобных сборников, который был признан всеми. Однако, сомнение и в этом случае допустимо. Даже вероятнее, что все эти маленькие сборники слов Иисуса оставались анонимными в виде личных заметок и были воспроизведены переписчиками не как произведение отдельных личностей.
