KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Религия и духовность » Религия » Квинт Тертуллиан - Против Маркиона в пяти книгах

Квинт Тертуллиан - Против Маркиона в пяти книгах

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Квинт Тертуллиан, "Против Маркиона в пяти книгах" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

1732

См.: Л к. 14: 18–20.

1733

См.: Иер. 7: 25–26.

1734

Ср.: Лк. 14: 21.

1735

См.: Иер. 2: 31.

1736

Ср.: Лк. 14: 23.

1737

См.: Втор. 32: 20–21.

1738

Конъектура Семлеруса. В рукописи: «надежду которых несут иудеи». Корссен: «трапезу которых иудеи презирают».

1739

Ср.: Лк. 14:24.

1740

Ср.: Ис. 1:8.

1741

Конъектура Кройманна. В рукописи: «Что при перечислении этих событий, соответствующих установлениям и предсказаниям Творца,.

1742

Конъектура Кройманна. В рукописи: «для того».

1743

Интерполяция, по мнению Кройманна.

1744

Ср.: Лк. 15:4,8.

1745

Ср :.Лк. 15:5–7,9–10. Любопытно обращение Тертуллиана к притче о потерянной овце в «Скорпиаке»: «Заранее видел Бог <…> слабости человеческой природы, козни противника, обманчивость <внешнего вида> вещей, сети века, а также опасности, которым вере предстоит подвергнуться после крещения, и очень многих, снова идущих к гибели после спасения, замаравших брачную одежду (ср.: Мф. 22: 1–14), не запасшихся маслом для светильников (ср.: Мф. 25:1–13), которых нужно искать по горам и лесистым ущельям и на плечах относить назад (qui requirendi per monies et saltus, et humeris essent reportandi)» {Tert. Scorp., 5,9). С одной стороны, в аллюзии на рассматриваемую притчу есть указание на горы, а не на пустыню; ср.: «Если у некоего человека будет сто овец, и заблудится одна из них, не оставит ли он девяносто девять в горах (in montibus) и, пойдя, не ищет ли заблудившуюся?» {Мф. 18:12); «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставляет девяноста девяти в пустыне (in deserto) и не идет за пропавшею, пока не найдет ее?» (Лк. 15:4). С другой стороны, в притче говорится о том, что нашедший овцу возлагает ее на плечи (imponit in umeros suos) (Лк. 15: 5), о чем нет речи в Мф. 18: 10–14. Кроме того, у Тертуллиана в горах ищут пропавшую, а не оставляют остальных. Наконец, у латинского автора появляются «лесистые ущелья» (saltus). При попытке интерпретации фрагмента из «Скорпиака» перед нами встают два вопроса: 1) почему горы, место пребывания не сбившихся с истинного пути праведников, у Тертуллиана становятся местом пребывания заблудших грешников; 2) почему наряду с горами, встречающимися в притче у Матфея (18: 12), появляются поросшие лесом ущелья? Самым простым ответом будет следующий: Тертуллиан, не отличавшийся точностью даже при цитировании, вполне мог позволить себе значительные отступления от источника в аллюзии. Однако, поскольку эти отступления являются проявлением определенной тенденции, попытаемся объяснить ее. Речь идет о придании поросшим лесом горам (причем, упоминание гор может бытьпросто данью евангельской традиции) статуса некоей «дальней страны», где блудный сын расточил имение, живя распутно (Лк. 15: 13). Следует отметить, что Тертуллиан был не вполне самостоятельным при изменении новозаветного текста. Более того, он выступил своеобразным корректором Христа, заимствовавшего образ заблудших овец у пророка Иеремии: «Народ Мой стал погибшими овцами, пастыри их столкнули их с пути, на горы увели их; с гор они ушли на холм, забыли ложе свое» (Иер. 50:6, в Септуагинте — 27:6; ср.: «Идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева», Мф. 10: 6). Сразу скажем, что Тертуллиан не мог использовать лишь текст Иеремии. О ношении заблудших овец на плечах там речь не идет. (В Ис. 40:11 сказано, что Бог «соберет ягнят рукою и утешит имеющих во чреве»; имеется также вариант: «и на груди Своей понесет».) Любопытно, что образ «пастыря доброго», несущего на плечах овцу, существовал и у язычников и нашел воплощение в известной статуе. Следовательно, можно утверждать, что в разбираемом фрагменте из «Скорпиака» имеется соед инение информации не из д вух, а из трех библейских текстов: Мф. 18:12 (о горах), Лк. 15:13 (о ношении на плечах), Иер. 50: 6 (о горах и о холме как о месте блуждания). Не исключено, впрочем, что Тертуллиан дополнил Лк. 15:13 непосредственно из Иер. 50: б (без обращения к Мф. 18:12). При этом карфагенский писатель заменил холм лесистым ущельем (или лесом). Нам представляется вероятным, что отмеченная выше тенденция превращения леса в место, где царит зло (подобным местом могла, кстати, считаться и пустыня, см., например, об искушении Христа в пустыне, Мф. 4: 1; Мк. 1:13; Лк. 4: 1–2), может быть объяснена личными предпочтениями Тертуллиана, на которые, вероятно, повлияли и ветхозаветные тексты. Рассмотрим те места из его сочинений, где употребляются другие слова с похожим значением: silva «лес», lucus «священная роща; лес». Silva. 1.0 множестве людей, растерзанных дикими зверями в лесах (in silvis suis), повествуется в послании «К мученикам» (Tert. Ad mart., 6,1). 2.0 том, что из зерна креста, поневоле почитаемого язычниками как основа идолов, вырастают леса статуй (simulacrorum silvae), сообщается в первой книге «К язычникам» (Tert. Ad nat., 1,12,13). 3. Римские суеверия он называет лесом, который следует вырубить (silva caedenda) {Tert. Ad nat., II, 9, 2). 4. Образ «ветхих запущенных дебрей законов (veterem et squalentem silvam legum), рассекаемых и вырубаемых новыми топорами императорских указов и эдиктов», используется у него в «Апологетике» {Tert. Apol., 4,7). 5. «Гностические дебри (silvas)» упоминаются в трактате против валентиниан {Теп. Adv. Val., 39, 2). 6. В трактате «О душе» Тертуллиан признается: «Я не пребываю в неведении относительно того, какое обилие (букв.: лес) материала по этому вопросу есть у философов (пес ignoro quanta sit silva materiae istius apud philosophos), если учесть также число их комментаторов» {Tert. De an., 2, 6). 7. В том же сочинении лес ассоциируется с язычниками: «Платон, надо думать, единственный среди столь великого леса (in tanta gentium silva) язычников, на столь обширном лугу мудрецов и забыл идеи, и вспомнил» {Tert. De an., 24,11). 8. Там же лес выступает как пример дикой, внушающей ужас природы: «Всё уже доступно, всё известно, везде видны плоды человеческой деятельности, восхитительные поместья вытеснили из памяти образ пользующихся раньше дурной славой пустошей, пашни подчинили себе леса (silvas arva domuerunt), домашний скот обратил в бегство диких зверей, засеиваются пески, покрываются насаждениями скалы, осушаются болота, городов столько, сколько раньше не было хижин. Уже и острова не внушают ужас, и горные вершины не устрашают; повсюду дома, везде народ, везде государство, везде жизнь» {Tert. De an., 30,3). 9. Там же лес рассматривается как наиболее распространенное место убийства: «Чем, ты думаешь, будет душа убийцы? Неким, полагаю, животным, предназначенным для мясной лавки и мясного рынка, чтобы душа точно так же закалывалась, ибо и сама закалывала, точно так же с нее сдирали шкуру, ибо и сама грабила, точно так же шла в пищу, ибо и сама сделала угощением для зверей тех, кого умертвила в лесах и пустынных местах (quos in silvis et aviis trucidaverit)» {Tert. De an., 33,3). 10. Настаивая в трактате «О венке» на необходимости избегать идолопоклонства, Тертуллиан обращается к примеру леса, где сокрыты многочисленные терновники {Tert. De cor., 10, 7). 11. В трактате «О поощрении целомудрия» лес оказывается символом подлежащей преодолению ветхозаветной древности: «Потому насаждают лес и позволяют ему расти, чтобы срубить в свое время. Древнее установление было лесом (silva erit vetus dispositio), который подрезается новым Евангелием, в котором и секира у корней древа положена» {Теп. De ex., 6,3). 12. В трактате «Против Праксея» лес опять появляется в одном контексте с еретиками: «Действительно, поскольку немногое хможет быть найдено в лесу (nam quia pauca sunt quae in silva inveniri pos–sunt) <еретиков>, они отстаивают немногое вопреки многому и более позднее принимают вместо более раннего» (Tert. Adv. Ргах., 20). 13. В трактате «О стыдливости» лес вновь выступает как место, наиболее подходящее для убийства: «Ибо нет разницы, покусится ли кто–либо на чужую невесту или на вдову, раз это не его жена; как и в том, что касается места, не важно, в спальнях ли или в башнях умерщвляется стыдливость. Всякое убийство и вне леса (extra silvam) является разбоем <…>» {Tert. De pud., 4, 3). 14. В том же сочинении лес связывается с похотью: «Если хочешь впитать в себя все знание <учения> апостола, чтобы понимать, сколь великим топором критики он рубит весь лес похотей (omnem silvam libidinum), искореняет <его> и выкорчевывает, дабы не позволить ничему вновь пустить побеги, взгляни, как он желает, чтобы души воздерживались от законного плода природы, я говорю о плоде брака» {Tert. De pud., 16,12). Слово silva употребляется Тертуллианом также и без отрицательной коннотации, но значительно реже: 1. «По какому праву ты, о, Маркион, рубишь мой лес (silvam meamcaedis)?» {Tert. De praescr., 37, 3). 2. «Вижу, что и плющи, сколько их ни сдерживай, сразу стремятся к тому, что над ними, и виснут, когда перед ними уже ничего нет, так как предпочитают устремляться переплетенными зарослями (textili silva) по стенам, чем быть вытоптанными на земле кем попало» {Tert. De an., 19, 5). 3—4. «<…> Тот будет собирать, Кто рассыпал; Тот будет рубить лес, Кто насадил (is caedet silvam qui plantavit). <…> Однако, лес вырубается не как подлежащий обвинению, и хлеба жнут не потому, что они осуждены, но потому что пришла их пора (non tamen ut accusanda caeditur silva). Так и брачные отношения подлежат секире и серпу святости не как нечто злое, но как готовое к завершению, как сбереженное для самой этой святости, чтобы, уступив, предоставить ей возможность существовать» {Tert. Adv. Marc., I, 29, 4–5). 5. «Действительно, я не знаю, куда направиться при столь великой частотности подобных слов, словно <бы я находился> в лесу или на лугу, или в плодовой роще (tanquam in silva, vel in prato, vel in nemore pomorum)» {Tert. Adv. Marc., IV, 14, 3). Таким образом, лес (silva) для Тертуллиана в большинстве случаев является чем–то отталкивающим, пугающим, чуждым, неприятным. Недаром в «Апологетике» он заявляет, что христиане, в отличие от брахманов и гимнософистов, не лесные жители (silvicolae) {Tert. Apol., 42,1). Lucus. 1. В трактате «О стыдливости» само идолопоклонство рисует рощи как подходящее место для разврата: «Я, идолопоклонство, очень часто предоставляю удобный случай для прелюбодеяния. Знают мои священные рощи (luci mei) и мои горы, и проточные воды, и сами капища в городах, как сильно я забочусь о ниспровержении стыдливости» {Tert. De pud., 5,10). Рощи (luci) как объект языческих культов упоминаются в 1–й главе трактата «Против иудеев» и во 2–й главе «Скорпиака» (6). Не все христианские авторы относились к лесу с таким предубеждением. Например, в «Увещевании к язычникам» Климент Александрийский, описывая в своем фиктивном разговоре с пророком Тиресием христианские таинства, восклицает: «Я покажу тебе Слово и мистерии Слова, рассказывая о них в соответствии с твоими представлениями. Это — гора, любезная Богу, не дававшая сюжеты трагедиям, как Киферон, но предназначенная для действ Истины; гора, где нет вина, гора, покрытая тенью священных лесов. А ликуют на ней не сестры пораженной громом Семелы, менады, в нечестивой мистерии хватающие куски мяса, но дочери Бога, милые овечки, провозглашающие священные действа Слова и созывающие непорочный хоровод» (С/. Protr., 12, 119, 1). В пассаже, напоминающем первый фрагмент из трактата Тертуллиана «О стыдливости», читаем: «В самом деле, место не делает из жертвы убийства жертвенное животное. Если кто–нибудь Артемиде и Зевсу на жертвеннике, в священном месте, а не на большой дороге Гневу и Сребролюбию, другим похожим на этих демонам, заколет человека, объявив его жертвенным животным, — не священнодействие такая жертва, но душегубство и человекоубийство» (С/. Protr., 3,42,9). Здесь опасным местом оказывается не лес, а дорога.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*