Равиль Бухараев - История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе
Поступок тамплиеров, бывших передовым и наиболее привилегированным отрядом крестоносцев, говорит о том, что после пребывания в Святой земле у западных христиан действительно зародились начала неслыханной и невозможной до тех пор веротерпимости. Но если этот результат Крестовых походов, выразившийся в мирном проникновении в западное христианство мусульманских знаний и навыков, мы могли бы признать «положительным», то привнесенную крестоносцами в страны ислама активную религиозную нетерпимость и такую идею «священной войны», в которой нет никаких сдерживающих факторов и никакого универсального человеколюбия, следует, безусловно, признать «отрицательным» итогом Крестовых походов. Как пишет тот же Г. Мишо,
«Победоносные христиане оказывались безжалостными; кровь врагов почитали они приношением, угодным Господу. Производя губительные опустошения, они считали себя свободными от всякого упрека, так как сарацины, по их мнению, были ничто иное как «нечистые собаки»; истребляя мечом безоружное население мусульманских городов, они радостно восклицали: «Так были очищены жилища неверных![371]»
Удивительно ли, что идея джихада как священной войны, угасавшая в исламе, возгорелась вслед Крестовым походам с новой силой, причем эта идея осложнилась глубоким недоверием ко всему западному христианству, бытующим в исламе до сего дня. Более того, жестокость и нетерпимость крестоносцев поневоле вызвали ответную жестокость мусульман к этим западным пришельцам, что сказалось и на способах ведения войны, особенно в конце эпохи Крестовых походов, когда на ближневосточную сцену вышли египетские мамелюки во главе с султаном Бейбарсом. Письмо последнего графу Триполи Боэмунду после взятия мусульманами Антиохии поражает суровостью тона и жестокостью описываемых событий. При всем вошедшем в западные хроники и литературные произведения великодушии к врагу, проявленном мусульманскими полководцами Нуратдином и Саладином, закон «око за око, зуб за зуб» соблюдался и мусульманами. Однако справедливости ради нужно признать, что даже в жажде возмездия мусульмане не тронули при падении Иерусалима церкви Гроба Господня и не превратили его в мечеть, как это повсеместно делали крестоносцы с храмами ислама.
Можно было бы подумать, что массы знатных рыцарей и простолюдинов, хлынувшие на Ближний Восток ради своего понимания «служения Богу», в силу ограниченности ума и невежественности души «не ведали, что творят». И все же, творили они это, увы, с благословения Римской церкви, преступившей благородные христианские заповеди ради привнесенной именно тогда в мировоззрение христианства политической заповеди «цель оправдывает средства».
Со времен разрушения римлянами в первом веке Иерусалим не видел такой страшной резни и бесчеловечной нетерпимости, как в 1099 году. В одном подлинном описании взятия Иерусалима, в письме одного из предводителей крестоносцев Папе Римскому, говорится:
«Если вы желаете знать, что мы сделали с противниками, которых мы встретили в городе, знайте: что под порталом Храма Соломона (мечети Омара) и в его Храме наши воины гарцевали в крови сарацинов, достигавшей до колен наших лошадей».
В другом описании взятия города, «Gesta Francorum», рассказывается, что после учиненной в городе резни руководители крестоносцев,
«отдали приказ, чтобы все убитые сарацины были выброшены за стены города из-за невыносимого трупного запаха, ибо почти весь город был усеян их мертвыми телами. Те сарацины, которые были еще живы, стаскивали убитых к воротам и складывали их кучами, большими, как дома. Такой резни неверных никто еще не видывал и не слышал о такой резне; трупы, сложенные для погребальных костров, были подобны пирамидам[372]».
Несмотря на то, что свирепость Крестовых походов коснулась лишь ближневосточной части уже обширного к тому времени мусульманского мира, жестокости, произведенные в третьем для мусульман по священности после Мекки и Медины городе, не могли остаться неотмеченными по всей исламской ойкумене. Действительно, мусульманский мир не забыл об этом и через тысячу лет, поскольку такое насилие явилось ничем не спровоцированным и коснулось не столько мусульманских воинов, сколько мирных жителей, женщин и детей.
Известия о том, что происходило на Святой земле, приходили на Русь и в пределы Северного ислама через паломников, но если мы не имеем прямых сведений о том, какое воздействие производили эти известия на северных мусульман, то в православном христианстве Руси нет-нет, да и прослеживаются следствия самой идеологии Крестовых походов. Несмотря на доктринальные и культурные различия Востока и Запада, Киевская летопись признает крестоносцев за святых мучеников, говоря об участии немецких рыцарей Фридриха Барбароссы в Третьем Крестовом походе в следующих высоких словах:
«В то же лето иде цесарь немецкыи со всею своею землею битися за Гроб Господень, проявил бо бяшеть ему Господь ангелом, веля ему идти. И пришедшим им и бьющимся крепко с богостудными тыми агаряны. Богу же тако попустившу гнев Свои на весь мiр… и преда место святыня Своея иноплеменьником. Сии же немци яко мученицы святии прольяша кровь свою за Христа с цесари своими. О сих бо Господь Бог наш знамения прояви, аще кто от них в брани от иноплеменьных убьени быша, и по трех днех телеса их невидимо из гроб ангелом Господним взята бывахуть. И прочий видяще се тосняхуться пострадати за Христа, о сих бо воля Господня да сбысться, и причте я ко избраньному Своему стаду в лик мученицкыи[373]».
Сказанное не означает, что идеология крестоносного мученичества действительно серьезно влияла на события, происходившие на территории современной России в XII веке. Русские хроники и летописи не уделяют собственно Крестовым походам практически никакого внимания, но русские княжества хорошо знали о том, что происходит в Иерусалиме. Главным свидетельством этого являются записки черниговского игумена Даниила, совершившего свое «хожение» на Святую землю в 1104–1107 годах, то есть практически сразу после взятия Иерусалима участниками Первого Крестового похода. Эти записки, с их удивительно терпимым отношением к людям всех вероисповеданий, встреченным на трудных путях игумена, не только проявляют благочестие и совестливость самого автора. Они рисуют обстановку на самой Святой земле, где, несмотря на постоянные стычки и опасность грабежей со стороны кочевых бедуинских племен, продолжалось и мирное сосуществование христиан и мусульман:
«Старейшина сарацинский сам с оружием проводил нас почти до Вифлеема, и через те все страшные места тоже проводил нас. А без предосторожностей не пройти через эти места из-за нападения иноверцев: сюда приходят многие сарацины и разбивают в горах. И дошли до города Вифлеема живыми и здоровыми, здесь поклонились месту рождества Христова, и, отдохнув, с радостью пошли в Иерусалим».
При этом игумен Даниил уверен в превосходстве своей православной веры над всеми остальными, в том числе, и римско-католической. Однако, благодаря личному знакомству с иерусалимским королем Балдуином Первым и постоянному покровительству последнего (вызванному, быть может, и некоей дипломатической миссией игумена), Даниил безусловно принимает сторону крестоносцев, проявляя общехристианскую солидарность, уже сильно пострадавшую к тому времени от схизматического раскола византийского православия и римско-католической церкви в 1054 году. Очевидно, что это сочувствие общехристианскому делу и поддержка идеи Крестового похода нашли свой путь и на Русь, тем более что даже в окружении игумена Даниила находилось множество представителей русских княжеств, в том числе Киева и Новгорода.
«Мне же, худому, Бог свидетель, гроб Господен и вся дружина русская, русские сыны, находившиеся в тот день у гроба, новгородцы и киевляне: Изяслав Иванович, Городислав Михайлович, Кашкичи и многие другие, которые знают меня, худого, и об этом моем сказании».
Несмотря на отсутствие достоверных свидетельств о непосредственном участии русских войск в Крестовых походах XII века, находятся некоторые косвенные свидетельства того, что русское христианство, со многими оговорками схизматического толка, поддерживало основную идею крестоносцев – освобождение Гроба Господня из-под власти мусульман. Например, известный писатель А. Югов в полемических пояснениях к собственному переводу «Слова о полку Игореве» утверждал, что
«авторитеты русской истории давно пришли к выводу, что могущественный тесть Игоря посылал свои галицкие полки даже и для участия в Крестовых походах и что об этом именно и говорит «Слово о полку Игореве» в дифирамбе Ярославу Осмомыслу: «Стреляеши с отня злата стола Салтани за землями»».
