Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти
Какая ирония! Он жил в огне жизни, в то время как социализированные существа сидели дрожа вокруг картонных декораций, выкрашенных в ярко-оранжевый цвет Хеллоуина, притворяясь, что им тепло.
ГЛАВА 73
«Человека надо спасать от Бога — это очень важно, потому что… Я не имею в виду Бога в том смысле, в каком вы используете слово „Бог“; я имею в виду всё, что символизирует „Бог“, не только Бога, но и всё, что связано с этим представлением о Боге, даже карму, реинкарнацию, перерождение, жизнь после смерти, всё, всё то, что вы называете „великим наследием Индии“, — всё это, понимаешь».
Днём позже он покинул Гштаад, чтобы больше никогда уже туда не вернуться. Тогда этого никто не знал и всё же… Я помню, как, собираясь уезжать, мы сидели в вэне, следующем за его машиной, и разговаривали о том, что будет, когда он умрёт. Было даже как-то неловко обсуждать эту тему, но другие потом признались, что у них были схожие мысли.
Мы поехали в Валлекрозию.
Так начался наш последний бешеный тур по итальянскому побережью и французской Ривьере. Каждый день мы катались в Ниццу, Монако, Империю, а затем возвращались в его «пещеру» в Валлекрозии. Мы уезжали на день в маленькие средневековые города, устроившиеся в окружавших нас горах Италии.
В одном таком городке мы остановились пообедать на побережье. Это была небольшая гавань с гротом, о котором когда-то написал стихотворение Байрон. Пока мы исследовали место, он сидел в машине. Затем в ресторане он шутил с официантами, у него было прекрасное настроение. Когда он поднялся и направился в уборную, я, помня об имевшихся там коварных ступеньках, пошёл следом. Мне пришлось ждать снаружи непривычно долго. Выйдя из туалета, он выглядел странно: одежда была заправлена кое-как и сам он был весь в воде. Ему явно стало труднее двигаться. Казалось, возвращаться к столу в таком виде было не совсем удобно, но это волновало только меня, он был совершенно спокоен. Юджи был осенним увядшим листом, готовым оторваться от дерева и улететь вместе с ветром. Его аромат долго наполнял этот мир. Ракушка распадалась, являя миру совершенный свет — яркий и прозрачный, словно едва заметное дуновение ветерка.
На следующий день мы отправились в аэропорт встречать кого-то из гостей. Уходя с ними в дальний конец зоны ожидания, чтобы решить какую-то проблему с арендованным автомобилем, он хромал сильнее обычного. У меня возникло ощущение, что его уносит быстрина, а я, беспомощный, стою на берегу. Они отсутствовали очень долго. Когда все вернулись, мы загрузили багаж и поехали назад.
Это было его последнее путешествие.
На следующее утро Йогиня разбудила меня дурной вестью:
— Юджи снова упал! Авнер оказался там первым и помог ему подняться. Он зовёт тебя!
Лист оторвался от ветки.
ГЛАВА 74
«Когда я на что-то смотрю, я действительно не знаю, на что смотрю, поэтому называю это состояние незнанием».
Кати с Авнером пришли в то утро первыми. Кати пошла на кухню, а Авнер отправился к Юджи. Заглянув к нему, он увидел, что тот лежит на полу. Вернувшись к Кати, он сказал ей: «Не знаю, стоит ли входить, он на полу, видимо, занимается чем-то вроде йоги».
Она знала, что это была не йога.
— О нет! Он снова упал!
Они вдвоём бросились к нему в комнату.
— О! Вы пришли! Я снова упал!
Он произнёс это беззаботным шутливым тоном. Полуголый, он чем-то прикрылся, пока сидел на полу. Авнер помог ему подняться и усадил в кресло.
— Мне позвать Луиса?
— Да! Иди и приведи этого ублюдка!
Когда я вошёл, он сидел в кресле.
— Сэр, мне снова нужна ваша помощь!
Я помог ему одеться, и он сразу начал описывать, как он упал и как ему пришлось ползти к двери. Он потерял сознание и упал во время стирки белья, нагнувшись за ведром с водой.
— Были ведь сигналы, — говорил он позже. — Меня несколько раз качнуло утром, когда я стоял над раковиной.
Теперь он сидел в кресле, одетый и готовый идти, но с тех самых пор ему уже никогда не удавалось пройти по комнате без поддержки. Он без промедления приступил к делу: на этот раз он хотел продиктовать свою лебединую песню. Пришло время выразить себя в последний раз с помощью бумаги и чернил.
Я снова проводил с ним ночи, приносил ему воду и следил за огнём. Он спал на диване, и вскоре после падения стало ясно, что он не может сам прямо сидеть в кресле, поскольку постоянно съезжает с него. На следующий день мы переместили его на диван. Так он и оставался на нём до самой смерти. После того дня он никогда не мылся, но от его тела не было никакого запаха. Утром он не стал завтракать, так же как и в последний раз в Гштааде.
— Забудьте, сэр! Я позже поем.
Утром я первым делом старался прошмыгнуть в свою комнату, чтобы не отвечать на многочисленные вопросы. Каждого интересовало, ел ли он вечером, садился ли, ходил ли в туалет по-большому, что я думал о его шансах на выздоровление. У меня редко были хорошие новости. Да и какие-либо новости вообще. Складывалось впечатление, что он сам наблюдает за тем, что происходит.
Вечером после ухода посетителей мы ещё какое-то время слышали разговоры под шум дождя по стеклянной крыше. Несколько минут я молча сидел рядом с ним, чтобы дать улечься суёте дня, затем расставлял мебель по местам, убирал в комнате и садился с компьютером напротив него. Иногда он пил воду, а вот с едой ситуация была гораздо более серьёзной: кардиоваскулярные спазмы, являвшиеся причиной постоянной рвоты, только усиливались. Он слабел и практически ничего не мог протолкнуть в себя. Он отрыгивал почти столько же еды, сколько съедал.
Несколькими месяцами ранее мы шли по Гштааду в банк, когда нам попался по дороге старик с палочкой.
— Я не хочу быть недееспособным.
Даже простая трость была для него показателем недееспособности. Если он не сможет стоять на своих двух ногах, забудьте об этом! Марио однажды решил над ним пошутить и купил ему трость. Юджи потом использовал её, чтобы бить Марио.
Поездки закончились, и по этому поводу я вздохнул с облегчением, но довольно скоро вернулся в прежнее состояние. Его друзья постоянно приходили и уходили с предложениями о том, как его лечить, где должны лежать подушки, как ему нужно питаться. Все эти разговоры нагнетали обстановку. А вдруг у него рак? Что нам делать? Что будет? Как с ним обращаться? Других тем не было. Рэй занял кресло напротив него — так, что его вытянутые ноги оказывались на пути любого, кто бы пожелал подойти к Юджи. Шарон расположилась рядом с ним в другом кресле. Как обычно, никто не двигался без прямого указания босса. Присутствие Рэя и Шарон рядом с Юджи успокаивало: они были самим воплощением выносливости и бдительности. Остальные часами сидели неподвижно, никто не думал о перерыве.
Он ел всё меньше и меньше, пил и тут же отрыгивал. Общими усилиями мы старались не допустить обезвоживания организма. Поначалу он был так плох ночью, что я боялся, как бы он не впал в кому и не умер. Его дыхание периодически становилось затруднённым, а затем и вовсе прекращалось. Через какое-то время он начинал дышать снова. Я облегчённо вздыхал, но продолжал думать о том, что мне делать, если дыхание неожиданно прекратится совсем. Я задал этот вопрос нашему врачу Шарон, и она спокойно заверила меня, что так сразу это не случится, пройдёт ещё какое-то время. Его жизненные показатели были высокими. С момента первого падения при нём всегда находились его друзья, взявшие на себя роль врачей и медсестёр, проверявшие его пульс. Правое запястье он называл «ублюдком», а левое «сукой».
— Как там сегодня ублюдок?
— О, сегодня он над ней командует, Юджи.
Он часто говорил о расщеплении в теле, представляя одну половину мужской, а вторую женской. В то время, когда «святые маршем покидали его тело», эти две половины занимались любовью друг с другом. В подтверждение разделения, появившегося в результате «катастрофы», Юджи поднимал рубашку, демонстрируя проходившую по центру тела линию. Позже в Евангелии от Фомы я нашёл такие строки: «Когда мужчина станет женщиной, а женщина — мужчиной, тогда вы войдёте в царствие небесное».
Каждый день я испытывал сильные эмоции то по одному, то по другому поводу. Всё сильнее сказывающаяся усталость, беспокойство и бесконечное повторение одной и той же информации разным людям час за часом вымотали меня.
Через несколько дней он отказался снимать одежду: «Зачем?» Он отказался принимать регулярную пищу и заговорил о легальности эвтаназии в Швейцарии.
— Как там это называется? Пентотал натрий? — Он шутил о выборе между тем, чтобы принять яд и «избавиться от этого тела», и тем, чтобы позволить мне его «упаковать» за четыреста тысяч долларов. Это должно было меня задеть, но не задевало.
— Не называйте это самоубийством. У вас не было выбора рождаться или нет, но некоторый контроль над смертью у вас есть. Если я в чём-то и уверен, так это в том, что я снова упаду, а я не хочу так страдать. И не надо мне рассказывать о том, что жизнь священна. А как же все ваши солдаты, которых вы убиваете в Ираке и Афганистане? Ни смысла, ни значения в страданиях нет, сэр! Не надо рассказывать мне всю эту ерунду. С этими идеями можете сходить в церковь!
