Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти
Во время второго интервью Гейссман был более прямолинейным и противоречивым. Он не любил Валентину, считая её слишком «раджасичной», что на санскрите означало «вспыльчивой и агрессивной». Ему было гораздо комфортней находиться в обществе более «медитативной» женщины, какой была, к примеру, его жена. Когда-то давно во время прогулок Юджи обсуждал с ним вопрос, что ему делать с приключившейся с ним «штукой». Поскольку Гейссман был писателем, Юджи предложил ему написать об этом книгу, вылившуюся в конечном итоге в «Ошибку просветления». Гейссман отказался, так как не чувствовал, что может писать на данную тему. Он был среди тех, кто описывал воздействие слов Юджи, производимое на людей в те годы, как «чрезвычайно жёсткое». Мне многие говорили об этом. Однако были и те, кто утверждал, что он был с ними добр и мягок. Гейссман же сказал, что многие люди после бесед с ним испытывали глубокую депрессию. Записи 1967–1971 годов указывают на интенсивность, с которой он вёл беседы, — это был всё тот же Юджи, которого я знал, несмотря на то что тогда он больше опирался на разум и логику. Он постоянно резал по живому, как он это называл. Гейссман также отметил, что Юджи был продуктом традиции, согласно которой, если ты лично к чему-то пришёл, твоя обязанность — уничтожить всё, что было до тебя.
В комнате Юджи поддразнивал меня по поводу того, что я спас ему жизнь, когда он «почти сломал ноги». Затем, чтобы сбалансировать картину, сказал, что я играл с его пенисом, пока ухаживал за ним. Я ответил, что и хотел бы это сделать, но там, увы, играть уже не с чем. Я шутил с серьёзным лицом, и ему это нравилось.
— Юджи, твой внутренний свет был таким сильным, что твой главный орган ушёл внутрь прославлять его.
Ему так понравился мой ответ, что он подошёл ко мне, сел рядом на диване и заставил повторить и записать его.
После многолетних обещаний к Юджи в гости приехали два его старых друга: муж с женой. Жена рассказала мне, каково это было — находиться рядом с Юджи и Валентиной в Париже 25 лет назад. Валентина была очень опрятной женщиной с маленькими, но чрезвычайно пронзительными глазами. Юджи безжалостно над ней насмехался в присутствии других, особенно когда она стала носить теннисные туфли, как у бабушек в собрании Джидду Кришнамурти. Она очень следила за своей внешностью. Йогиня спросила, была ли она женственной. «Нет, совсем нет. Она всегда носила широкие брюки и большие свободные рубашки. Валентина была гораздо более радикальной и социально раскованной, чем болтающиеся вокруг молодые люди, ведущие жизнь хиппи. Она часто рассказывала о своей дружбе с известным французским поэтом-сюрреалистом Антонином Артраудом и о том, как она разрабатывала костюмы и декорации для его театральных постановок в Париже».
В новой квартире Юджи ещё нужно было кое-что доделать. Единственное, что никогда не менялось в его жилищах, так это простота и функциональность. В квартире имелось место для приготовления пищи, встречи с посетителями и сна. У него никогда ничего не было сверх необходимого. Если он обнаруживал что-нибудь подобное, тут же производилась генеральная уборка. На новое место жительства Юджи я пошёл вместе с Йогиней и тощим немецким парнем, присматривавшим за квартирой Юджи. Он был одним из самых ярых её поклонников и настоял на том, чтобы она пошла с нами и поучаствовала в последних приготовлениях. Парень был от неё без ума, а она умело им манипулировала, вызывая безумную ревность его бывшей подруги. Я же в течение некоторого времени умудрялся игнорировать происходящее — просто не мог воспринимать его всерьёз. Пока он прокладывал кабели под коврами, она сшивала шторы, чтобы отделить спальную зону от гостиной. Я проверял всё остальное.
Зеркало на стене при входе висело для проформы: я никогда не видел, чтобы Юджи смотрелся в зеркало. Он даже брился без зеркала, объясняя это тем, что не может соединить части лица в одно целое: «Я потерялся в чертах и не могу определить, что там происходит».
Две маленькие коробочки: одна с 35 %-ным, другая — с очень жирным кремом на средней полке холодильника, рядом с пластиковой бутылкой растворимой смеси «ананасового сока» казались очень маленькими по сравнению с огромным пустым пространством. В морозилке лежали четыре банки замороженного ананасового сока марки Dole и парочка термопакетов. Окна и двери были закрыты, спёртый воздух комнаты смешивался с идущим от ковра запахом то ли сосны, то ли клея. Тощий Немец заметил, что соседа зовут Гейст, и на немецком это означает «дух, призрак». Когда я сказал об этом Юджи, он ответил: «Призраков не существует. «Дух» сам по себе является призраком!»
В тот день он дурачился, заставляя меня сидеть «у ног учителя» — как он это называл. Я сидел, уставившись на него круглыми глазами, пока он не выпучил глаза в ответ. В середине этой маленькой комедии он сказал коротко и резко:
— У тебя нет шанса!
Я почувствовал, как безнадёжность подкатила комом к горлу. Похоже, он только что, походя, дал мне отставку, искусно вплетя её в сюжет комедии. Фальшиво подыгрывая, я не смог удержаться, чтобы не задать ему вопрос:
— Что именно ты имеешь в виду? Он выдержал паузу.
— Ты никогда не станешь знаменитым художником.
Затем он продолжил:
— Если хочешь, можешь продолжать, и, возможно, когда-нибудь потомки тебя оценят. Но ты очень хороший писатель!
Я вздохнул с облегчением, хотя он тут же, как обычно, добавил, что требуется очень много времени, чтобы состояться как писатель. Несмотря на то что я очень люблю читать, я никогда не думал о карьере писателя. Я до сих пор об этом не думаю. Нисаргадатта говорил, что писал стихи до тех пор, пока его гуру не сказал ему, что он становится слишком привязанным к своему творчеству.
Я поговорил с Денис. Она рассказывала преимущественно об Анандамайи Ма и своих путешествиях в Индию. Позже Юджи попросил меня пересказать разговор. Он слушал очень внимательно, хотя речь шла не о нём.
На мои вопросы о Юджи она ответила письменно, поскольку её родным языком был французский, а по натуре она была перфекционисткой и ей не хотелось ударить в грязь лицом.
Когда я познакомилась с Юджи, меня, во-первых, поразили его глаза — острые и пронзительные, а во-вторых, простота в поведении и ум, элегантность и изящество жестов. Это было в Швейцарии и все, казалось, чувствовали себя как дома. Конечно, присутствовали уважение и забота, но не было идолопоклонства. Моя первоначальная тревога исчезла, и я стала слушать его максимально внимательно. Как он часто говорит, никто не может слушать по-настоящему, но и того, что я услышала, было достаточно, чтобы произвести на меня огромное впечатление. Я чувствовала невероятную энергию, исходившую от него, — эта энергия могла утешить, но могла и разрушить всё, что должно было быть разрушенным: ненужные верования, суждения, непрекращающиеся поиски совершенства (мой случай) и маски, которые носит большинство из нас. Он напомнил мне Рудру-разрушителя (одно из имён Шивы). Я сказала себе, что он не учитель, он — феномен, очень редкий феномен, выходящий за пределы обычного человеческого существования. В нём роза цвела, в отличие от нас, пребывающих в состоянии бутона.
Невозможно понять того, кто функционирует без знания, без имён, без формирования образов. Его память отлично работает, если нужно ответить на вопрос или вспомнить друзей. (Он) — человек, который никогда не бывает отделённым от природы или тех, кто находится рядом с ним. Неразделённость, адвайта — можно немного почувствовать, что это такое, что такое единственный процесс, о котором он говорит. Он никогда не говорит о любви, но этот процесс гораздо больше, чем любовь. Он говорит, что в некоторых случаях его тело даже может чувствовать боль, которая присутствует в чужом теле. Могу ли я вообразить или постичь, а уж тем более описать человеческое существо, которое больше не управляется мыслями, которое направляет невероятный разум тела?
Она также сказала несколько слов о Валентине — его компаньоне на протяжении 28 лет жизни:
«Валентина была сильной, мужественной и даже смелой женщиной. Прямолинейной, очень искренней, абсолютно свободной от условностей, легко говорившей то, что думает. Она бескорыстно делала для Юджи всё, не ожидая ни похвалы, ни награды».
После интервью с Денис я ещё раз поговорил с Гейссманом. Едва я успел войти в комнату после состоявшихся бесед, Юджи стал меня расспрашивать, как всё прошло. Начав пересказывать историю Гейссмана о том, как Юджи запрещал Валентине отвечать на чьи-либо вопросы, я почувствовал напряжение в груди. Я пытался придать разговору шуточный оттенок, изображая сильный французский акцент, но тут поддакнул Рэй. Крим тоже подтвердил, что в какой-то момент у Валентины было много разного рода переживаний, но Юджи велел ей «заткнуться». Я остановился после рассказа о том, как Валентина упала в палатке Джидду Кришнамурти, а Юджи смеялся над ней. Он тут же перевернул всё с ног на голову, объявив, что это Джидду Кришнамурти смеялся над ней и не захотел ей помочь. Иногда информация о его поведении была жёсткой и неприятной.
