Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства
Сказанное Масто резкое «прощай» похоже на это. Нет, я не могу сделать этого. Мне придется прийти к естественному концу, прерывая рассказ, потому что мои жизнь такова, что если я начну говорить о ней, то не будет ни начала, ни конца. В моей жизни не было ни начала, ни конца.
Библия, по крайней мере, говорит: «В начале…»-. Вам придется печатать это без начала или без конца. Так напечатать будет очень трудно. Но Девагит может понять, он еврей. Еврейский свиток может быть почти без начала и без конца. Конечно, кажется что там есть начало, но это только кажется. Поэтому все древние истории гласят: «Однажды…», и тогда вы начинаете. И однажды все заканчивается, даже не говоря: «Конец». Моя жизнь не может быть обыкновенной автобиографией.
Вассант Джоши пишет мою биографию. Биография обречена быть очень поверхностной, настолько поверхностной, что совершенно не заслуживает чтения. Ни одна биография не может проникнуть в глубь, особенно в психологию человека особенно, когда человек дошел до точки, где ум больше не уместен в пустоте, которая скрывается в середине луковицы. Вы можете снимать слой за слоем, конечно, со слезами на глазах, но, в конце концов, ничего не остается, и это середина луковицы, отсюда она произошла. Ни одна биография не может проникнуть в глубину, особенно человека, который также познал не-ум. Я говорю «также» обдуманно, потому что пока вы не познаете ум, вы не сможете познать не-ум. Это будет моим маленьким вкладом в мир.
Запад далеко проник в поиске ума. и открыл слои за слоями — сознание, бессознательное, подсознание, и так далее, и тому подобное. Восток просто все ото отложил и прыгнул в пруд… и беззвучный звук, не-ум. Поэтому Восток и Запад противоположны.
Это противоположность понятна, и Редьярд Киплинг был прав, говоря: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и они никогда не встретятся». Он прав в определенном смысле. Он действительно подчеркивает то, что я делаю.
Запад просто рассматривал ум, не обращая внимания на смотрящего. Это очень странно. Так называемые великие ученые пытаются заглянуть в ум, и никого не волнует, кто туда заглядывает.
Герберт Уэллс не был плохим человеком — он был хорошим, сентиментально благочестивым. На самом деле, на мой вкус он слишком сладкий, многовато сахара. Но все равно я не должен обсуждать свой вкус, у вас есть свой собственный, и не все диабетики. Я не только диабетик, я также против сахара. Даже до того, как я узнал о диабете, я был против сахара, я называю его «белый яд». Так что, возможно, я немного предосудителен против сахара.
Но Герберт Уэллс, хотя и был полон сахаром, не только такой. Иногда у него появлялась очень редкая проницательность. Например, его идея о машине времени. У него была мысль, что однажды будет сделана машина времени, на которой можно будет вернуться в прошлое. Вы понимаете значение этого? Это означает, что вы сможете вернуться в свое детство, в утробу своей матери, или, возможно, если вы индус, в свои прошлые жизни — возможно, слоном, муравьем, или кем-то еще. Человек сможет просто вернуться назад или пойти вперед.
Сама по себе идея — это великое проникновение. Я не знаю, будут ли вообще такие машины или нет, но были такие люди, которые могли двигаться в прошлое так же легко, как двигаетесь вы. У вас есть какие-то трудности с возвращением во вчера? Точно также, осмелившиеся вернулись в свои вчерашние жизни.
Возможно, это слово непозволительно, но мне все равно. Для меня «вчерашняя жизнь» кажется совершенно подходящей. Когда такому человеку, как я, что-то кажется правильным или неправильным, тогда вы можете быть уверены, что это правильно. Это должно быть правильно.
Я неожиданно сказал полное стоп Масто, но весь день это мучило меня. Вы знаете, что меня невозможно мучить, вы знаете, что я также не могу быть несчастным, но мысль, что я так резко закончил, снова напоминает мне один случай, который напрямую связан с Масто.
Он пришел, чтобы отвести меня на станцию в Аллахабаде. Глубоко внутри мы никогда не хотели расставаться, особенно в тот день. Причина стала ясной позднее, но это не имеет никакого отношения. Я только упомяну ее, а позже расскажу вам подробности. Он пришел проводить меня, потому что он сказал, что, возможно, два-три месяца не сможет увидеть меня, так что хотел бы побыть со мной столько, сколько это возможно.
Масто сказал: «Давай надеяться, что поезд опоздает».
Я сказал: «Что за ерунду ты говоришь, Масто? Ты сошел с ума? Индийские поезда, и ты надеешься, что они опоздают?»
Поезд пришел, конечно, опоздав на шесть часов, что не много для индийского пассажирского поезда это обычно. Но мы не могли расстаться. Мы разговаривали и разговаривали, и так заговорились, что пропустили поезд. Мы оба засмеялись. Мы были счастливы, что могли побыть друг с другом еще несколько часов, пока не придет следующий поезд.
Слушая наш разговор и наш смех, и причину для смеха, станционный смотритель сказал: «Почему вы теряете свое время на этой платформе? Вы можете пойти на противоположную».
Я спросил его: «Зачем?»
Он сказал: «Там проезжают только товарные поезда, так что вы сможете разговаривать, обниматься и наслаждаться, и не будет причины
беспокоиться о том, чтобы сесть на поезд. Вы не сможете это сделать на той платформе».
Я сказал Масто, что эта мысль звучала очень духовно. Станционный смотритель думал, что мы ударим его, но когда мы оба поблагодарили его и перешли на другую платформу, он побежал за нами, говоря: «Пожалуйста, не воспринимайте эту мысль всерьез. Я просто шутил. Поверьте мне, здесь останавливаются только товарные поезда. Вы никогда не сядете на поезд на этой платформе».
Я сказал ему: «Я не хочу садиться ни на какой поезд. Масто тоже не хочет, чтобы я сел на поезд, но что делать?» Хозяин того места, где мы остановились, настаивал на том, чтобы я возвращался в университетское общежитие, говоря, что не надо терять времени.
И Масто тоже хотел, чтобы я получил диплом, в соответствии с желаниями моего умершего друга Пагал Бабы. Поэтому мне надо было идти. Вы не поверите мне, но я оставался в университете только потому, что я обещал Пагал Бабе окончить университет и получить диплом. Университет дал мне стипендию на дальнейшую учебу, но я отказался, потому что я обещал только это.
Мне сказали: «Ты что, сумасшедший? Даже если ты пойдешь на службу, ты не будешь получать больше денег, чем по этой стипендии. А эта стипендия может длиться до двух и более лет, как порекомендовали твои профессора. Не упускай возможность».
Я сказал: «Баба должен был попросить меня получить степень доктора философии. Что я могу сделать? Он никогда не просил меня, и он умер, не зная об этом».
Мой профессор очень старался убедить меня, но я сказал ему: «Просто забудьте об этом, потому что я пришел сюда только для того, чтобы выполнить обещание, данное сумасшедшему».
Возможно, если бы Пагал Баба узнал о докторе философии или докторе литературы, тогда я попался бы в ловушку. Но, слава Богу, он знал только о дипломе. Он думал, что это было самое высшее. Я не знаю, действительно ли он хотел, чтобы я получил стипендию. Теперь нет пути назад. Одно точно: что если бы он хотел этого, я бы пошел и потерял столько лет, сколько надо. Но это не было исполнением моего собственного существа, также как и диплом. Каким-то образом Пагал Баба решил, что пока вы не окончите университет, вы не сможете получить хорошую работу.
Я сказал: «Баба, ты думаешь, я когда-нибудь захочу получить работу?»
Он засмеялся и сказал: «Я знаю, что не захочешь, но на всякий случай. Я просто старик, и я думаю о худших возможностях». Вы слышали пословицу: «Надейтесь на лучшее, но ожидайте худшего». Он что-то еще прибавил к этому. Баба сказал: «Приготовься и к худшему. Не надо встречаться с ним неподготовленным, иначе, как ты встретишь его?»
С Масто нельзя попрощаться так легко, поэтому я. отброшу саму мысль об этом. Когда бы он ни появился, хорошо. Это не будет традиционная, общепринятая автобиография. Это совершенно не автобиография, просто отрывки из жизни, отраженные в тысячах зеркал.
Однажды я был гостем в зеркальном дворце. Он был сделан только из зеркал. Это было ужасно жить в нем было так трудно — но, возможно, я был единственным, кто насладился этим. Раджа, которому принадлежал этот дворец, был удивлен. Он сказал мне: «Когда бы я ни приводил туда гостя, через несколько часов он говорит: «Пожалуйста, поместите меня куда-нибудь еще, это уж слишком». Видеть повсюду столько таких же, как вы людей… и они делают то же самое, что и вы. Если вы смеетесь, все они смеются, если вы плачете, все они плачут, если вы обнимаете девушку, все они обнимают… Это так ужасно. Вы чувствуете, что вы просто зеркало и ничто иное, и все зеркала кажутся лучше, чем вы сами!»
Я сказал радже: «Я не хочу ничего менять. Па самом деле, если вы хотите продать этот дворец, я готов купить его и сделать в нем медитационный центр. Это будет весело. Люди будут сидеть и смотреть на самих себя во всех направлениях — везде тысячи миниатюр их самих.
