Секс и судьба - Хавьер Шико
— Любимая моя доченька, почему ты плачешь?
Девушка обратила к нему умоляющий жест и попросила:
— Папа, не мучай меня!… Я счастлива, но хочу видеть Жильберто, хочу вернуться на Землю!… Я хочу снова жить в Рио вместе с тобой!…
Проявляя незапятнанную нежность, Ногейра удерживал её руками, дрожащими от ликования, и подняв взгляд к потолку с волнением человека, который готовится прервать своё творение, чтобы обратиться к Христу перед небосводом, он вскричал в слезах:
— Господи, вот моя дочь, дочь, которую ты учил меня любить чистой любовью!… Она хочет вернуться в мир, к нам!… Учитель, даруй ей от Твоей бесконечной доброты новое существование, новое тело!… Господи, Ты знаешь, что она по моей ошибке утратила свои детские мечты … Если это возможно, горячо любимый Иисус, позволь мне теперь дать ей свою жизнь! Господи, разреши мне дать своей дочери свою душу, всё, что есть у меня! О, Иисус, Иисус!…
Феликс рассудил, что чрезмерная эмоция может оставить его подавленным, и принял Мариту в свои руки, посоветовав мне остаться здесь, чтобы помочь ему войти в своё истомлённое физическое тело.
Наставник удалился, унося малышку в своих отцовских объятиях, в то время, как мы с Морейрой возвращали Клаудио в физическое тело. После того, как мы провели несколько успокоительных магнетических пассов, Ногейра проснулся, плача навзрыд, сохраняя в памяти все подробности встречи.
Мгновение спустя мы услышали шаги в гостиной. Это Жильберто возвращался на цыпочках. Тесть попытался взять себя в руки и позвал его, чтобы рассказать ему обо всём. Однако умолк, восприняв наши просьбы о помощи в будущем…
Да, признавал он, словно говоря сам с собой, истина жизни не должна светить большинству людей, разве что в форме смутных снов, чтобы не расстраивать их разум, который только зарождается, как и Божья Вселенная не может сверкать для земных существ, разве что в форме звёзд, подобных каплям света посреди мрака, чтобы не унижать людей в их малости…
Но уверенность, что Марита вернётся в мир перевоплощённой, освещала его мысли и согревала сердце.
12
Марина была уже на пятом месяце беременности. Между супругом и её отцом, сопровождаемая преданностью «донны» Хусты, занимавшейся ею словно мать, она была сама радость, несмотря на естественные стеснения.
Клаудио с нежностью следил за развитием событий. Внутренне он был убеждён, что Марита находится в их семье, готовая появиться в колыбели. Каждую ночь читались молитвы за спокойствие Духа, который возвращался к нам, и за счастье детей. Ежемесячно его дочь посещала врача, который предоставлял всю нужную помощь. Она также получала успокоительные пассы для беременных женщин, и тысячу и одно внимание, которые разворачивались вокруг будущего ребёнка.
Я иногда подолгу любовался, с каким терпением и нежностью Клаудио читал своей дочери, касаясь образовательных вопросов по гинекологии и педиатрии, разъясняя ей некоторые положения.
И посреди был Жильберто, счастливый от мысли о будущем наследнике.
Все строили догадки про пол ребёнка, планировали события, думали о будущем. «Донна» Хуста повторяла историю о человеке, который нёс корзину с яйцами, мечтая об их разведении, которые принесут невероятных цыплят.
Все смеялись.
С нашей стороны, защищая Мариту, как только можно в процессе перевоплощения у сестры, мы разделяли всеобщее восхищение.
Всё здесь дышало спокойствием и надеждой.
Заказанный ребёнок походил на священный залог примирения с жизнью в семье. Мир, внешне окончательный, вошёл в их дом во Фламенго, словно все пройденные трудности уже навсегда переданы в архив в ящики времени. Но в этом обхождении с удачей всё ещё трепетало прошлое, словно частично больной корень, спрятанный под землёй, несмотря ни на что, поддерживающий цветущий ствол дерева.
И наступило одно утро, когда оба банкира обнаружили Марину в состоянии тревожного уныния.
Сразу же это отнесли за счёт физических проблем. Но состояние ухудшалось, и пришлось вызывать врача, но и тот не смог определить причину такого внезапного ухудшения состояния.
Марина стала чахнуть…
Неделю спустя, Клаудио воспользовался случаем, чтобы начать разговор наедине, и стал задавать вопросы. Он страстно хотел видеть её выздоровевшей, крепкой и опасался всевозможных осложнений. Он призывал её к доверию и оптимизму. Она должна молиться, должна верить. Владеющая знаниями о спиритизме, она не могла не знать, что будущий ребёнок требует отдыха и радости. Заметив, что в какой-то момент дочь склонила голову вниз и поднесла платок к глазам, он стал настаивать, чтобы она открылась ему. Он не будет чинить ей никаких препятствий. Он чувствовал себя угнетённым, он же отец. За исключением Жильберто, которого он считал уже своим сыном, у него, кроме неё, не было никого, кому бы он мог помочь или что-то посоветовать.
Взволнованная, его собеседница встала, прошла в комнату и принесла оттуда листок бумаги. Это было письмо. Клаудио прочёл его, не скрывая своего изумления и печали, обозначившихся у него на лице.
Письмо было от Немезио. Он говорил о своём возвращении в Рио после шести месяцев, проведённых в Европе. Он исповедовался ей без стеснения. Говорил, что устал от всего, кроме неё, что любит её с необычайным пылом. Он в курсе того, что была свадьба. Но по возвращении домой он никогда не сможет считать её своей невесткой. Его сын — это не что иное, как кретин, пугало, говорил он, от которого они должны держаться подальше, чтобы лелеять своё счастье, которое он, Немезио, сам упустил, покинув её. Он просит у неё прощения и ждёт её. Он видел новые страны, созерцал чудеса, которые восхищали его, но его сердце превратилось в пустыню, мыслью связанную с ней.
Почти половину своего чувственного рассказа Торрес-отец ссылался на теории сочувствия и нежности. Но в последней части он впал в неуважение. Он ворошил её память, спрашивая о наименее предпочтительных её уголках. Он обвинял себя в ностальгии, в том, что расстроен. Он требовал от неё встречи. Он даст ей инструкции по разводу. У него есть прекрасные друзья в Барро. Пусть она не разочаровывает его, иначе ему останется лишь пустить себе пулю в лоб. Он не будет колебаться между счастьем с ней и самоубийством. Так что пусть она выбирает. Он передаёт свою судьбу в её руки.
В письме не было никакого упоминания о Марсии.
Ногейра проанализировал серьёзность ситуации и стал думать… В молчании он вспомнил о драке в банке, о которой он не говорил детям, и заключил, что Немезио готов к любому насилию. Он смутно предвидел надвигающиеся мучения, но занялся утешением своей дочери. Он рассеял тени на её лице и по-отцовски добро улыбнулся. Она не должна себя мучить. Он лично пойдёт к коммерсанту и призовёт его к спокойствию и размышлениям, объявив ему о скором появлении ребёнка, который станет для него, Немезио, улыбкой Бога. Он не мог поверить, что эта новость не пробудит в нём умиления. Пусть дочь не волнуется. Её свёкор заранее вложит свою душу в роль дедушки, он забудет прошлое, приветствуя примирение с семьёй ради всеобщей самой великой радости.
Вместе с миром, который её отец предрекал её сердце, в глазах Марины блеснула надежда, она была очарована магией слов своего отца.
На следующий день Клаудио потихоньку отправился в провинцию. Он попросил помощи у своих близких друзей с тем расчётом, чтобы некоторые из корректоров агентства по недвижимости могли его слышать, и узнал, что вот уже несколько недель, как туристы вернулись домой. Но шеф оказался проинформированным о неприятных новостях и был в сильном раздражении. Отстранение своего сына расстроило баланс дел не только потому, что это нанесло удар по нравственному кредиту доверия Немезио, но и потому, что эти обстоятельства дали ход злоупотреблениям со стороны подчинённых, поведение которых не было на должной высоте. Долгое путешествие во время организационного кризиса, который связывали с отсутствием Жильберто, привело к финансовым бедствиям, обнажая дыры, которые трудно было залатать. Друзья общества быстро забрали оттуда свои капиталы, отказываясь от вкладов, которые гарантировали им безопасность. Тронутое ущербом, агентство недвижимости вынуждено было взять два огромных займа для выкупа, две трети которых Немезио взял их своих собственных средств. Ему оставались лишь весьма ограниченные возможности управления срочными операциям, чтобы избежать банкротства. И то ли потому, что он лишился своих качеств, которые очаровывали её, или потому, что она исчерпала все запасы чувств к нему, но «донна» Марсия оставила его и жила у Сельмы, планируя открыть собственный ресторан.
