Андрей Ветер - Святой Грааль
— Больше он ничего не украдёт, — сказал Эктор.
— Да, но теперь мы никогда не узнаем, куда он спрятал священную чашу, — с сожалением покачал головой Артур. — Впрочем, теперь у нас есть другая…
Эктор кивнул и беззаботно сказал:
— Такие вещи всегда легко заменить.
— Ты так полагаешь? — удивился Артур.
— Священные предметы — всего лишь игрушки.
— Не слишком ли ты легко относишься к этому? — сурово спросил Артур и покосился на стоявших вокруг воинов.
— Я видел, как толпы людей фанатично рвались к золотым храмам, чтобы поклониться там идолам, а позже те же люди с прежней фанатичностью разрушали свои золотые храмы, потому что им внушили, что в тех храмах живёт зло. Человек — это сосуд, который можно наполнить чем угодно. Ему можно навязать любую глупость, — ответил Эктор.
Артур не ответил. Он лишь махнул рукой, приказывая всем сесть в седло и возвращаться в крепость. Гварды неторопливо поехали прочь, оставив для Артура лошадь.
— Трудно разговаривать с тобой, — признался он, оставшись наедине с Хелем.
— Я видел так много, что это не вместится в тысячи жизней. Я умею много больше Мерддина. Но Мерддин служит, а я живу независимо. Мерддин — раб своей идеи. Впрочем, может, и я раб своей убеждённости?
— Все мы являемся рабами своей судьбы, — с нескрываемой печалью произнёс Артур.
— Почему бы не сбросить с себя цепи этого рабства? — Эктор задорно засмеялся.
Артур долго смотрел на собеседника, не произнося ни слова, затем сделал несколько шагов и остановился над головой Мордреда. Он стоял спиной к Хелю и молчал.
— Иногда ты произносишь слова, которые рождают в моём сердце тревогу, — проговорил Человек-Медведь, не глядя на собеседника. — Ты знаешь так много, что я не представляю, что думать о тебе. Я никогда не спрашивал Мерддина, почему одним людям дано быть носителями знаний, а другим не дано. Не спрашивал, каким образом Мерддин стал тем, кем он стал. Не спрашиваю о том и тебя, Эктор. Мой разум не охватит и сотой доли того, что знаешь ты.
— Ты умеешь достаточно для себя, Человек-Медведь, достаточно для того, чтобы быть великим вледигом и успешно править страной.
— Успешно править? Как? Мерддин убеждает меня принять христианство. Я не хочу, но я согласился. Останусь ли я после этого самим собой?
— Впусти новую религию в свою жизнь, Человек-Медведь, — без нажима сказал Ван Хель. — Не опасайся ничего.
— Но я не верю в Христа!
— Это не имеет значения, — ответил Хель. — Разве ты по-настоящему веришь в Матерь Богов? Или ты веришь в существование Морриген? Разве ты когда-нибудь видел их? В чём заключается твоя вера?
— Не обязательно видеть, чтобы верить. Я всегда поклонялся богам нашей земли.
— В чём заключается твоя вера, Артур? — настойчиво повторил свой вопрос Хель. — В том ли, что ты мажешь лицо кровью поверженного врага, как того велит богиня смерти? В том ли, что ты поёшь нужную песню в нужный день? Имена богов легко меняются, Человек-Медведь. Скоро в храмах, где поклоняются Матери Богов, будут воспевать божество по имени Богоматерь. Ещё её называют Девой Марией… Во что ты веришь? В имена или в божественную суть тех, кто заставляет бежать кровь в наших жилах, кто раздувает ветры над просторами земли и поднимает волны над морской грудью, кто вселяет жар в пламя костра, кто наделят тонкие стебельки травы такой силой, что они способны пробиться сквозь скалу? В именах ли дело? Ты веришь в Бога, в его вездесущность, в его способность быть всюду и всегда. А как называется это «всюду и всегда» — в том ли вопрос?
— Мне нелегко понимать тебя, Эктор, — признался Артур после долгого молчания. — Мерддин рассуждает понятнее.
— Важны дела человеческие, а не знамя, под которым они свершаются. Кого интересует знамя, того не волнуют дела, — подвёл черту Хель.
Артур вздохнул и направился к лошади.
— Сегодня тебя будут чествовать. Ты расправился с Мордредом, — сказал он.
— Победу будет праздновать Круглый Стол, — улыбнулся в ответ Хель. — А я — лишь один из его воинов…
Вернувшись в крепость, Артур в первую очередь пошёл в покои Гвиневеры.
— Твой обидчик мёртв, — сообщил жене Человек-Медведь. — Мордред устроил засаду, поджидал нас, осыпал стрелами. Одна из них ударила меня в грудь, но мне повезло.
— Я слышала о случившемся. Христос спас тебя, — сказала Гвиневера.
Война. Осень 1096 года
Отряд графа де Парси остановился лагерем у стен Сен-Пуана, когда день уже клонился к закату. К городу со всех сторон стекались люди, скрипели телеги, мычала скотина. Отдельные группы людей несли знамёна с вышитыми на них уродливыми физиономиями.
— Похоже, тут празднуют что-то, — сказал граф. — Мессиры, мы должны хорошенько отдохнуть в Сен-Пуане.
Де Парси решительно пустил своего коня рысью, направляясь к городским воротам. Бароны последовали за ним. Мост надо рвом был чуть приподнят, чтобы не допустить проезда каких бы то ни было повозок. Стоявший на его краю стражник с алебардой властным жестом остановил важную кавалькаду.
— Сегодня в город можно только пешком! — сочным басом сообщил он.
— Пешком?! — оторопел граф. — Да ведомо ли тебе, кто перед тобой?
Стражник виновато пожал плечами. Сзади к нему подошло ещё несколько дозорных.
— Пусть ваша милость не изволит гневаться, потому как сегодня у нас благородные господа наравне с простым народом! — задорно выкрикнул кто-то их стражников.
— Его светлость граф Робер де Парси не должен идти пешком, — подал голос один из баронов, выезжая вперёд.
Стражники с пониманием кивнули, но развели руками. Они даже не посмотрели на красочные знамёна с родовыми гербами, плескавшимися над головами знатных особ.
— Да будет известно вашей светлости, что сегодня в Сен-Пуане проходит маскарад! — торжественно доложил кто-то из стражников. Всем заправляет аббат Монтьё!
— Аббат Монтьё? — удивился стоявший рядом с графом епископ. — Никогда не слышал о нём.
— Ха-ха-ха! — добродушно рассмеялись стражники.
Из-за городских стен доносились звуки флейт, стук барабанов и бубнов, звон колокольчиков, шум трещоток. Мимо всадников, бесцеремонно расталкивая их коней, пробежали, приплясывая и звеня бубенцами, люди в масках — женщины и мужчины.
— Кто такой аббат Монтьё? — спросил граф, заметно раздражаясь столь негостеприимным приёмом.
— Самый известный здешний шут, возглавляющий Весёлую Шайку, — ответил ближайший стражник.
— Что за Весёлая Шайка такая?
— Да вы ничего не знаете, судари! Видать, вы никогда не бывали в наших краях. Согласно закону Сен-Пуана, раз в году город переходит во власть шутов. Шуты становятся главными у нас. Они могут судить даже вас, мессиры, если узнают, что за вами водится какой-нибудь грешок. А за кем из господ нет грехов? Так что можете войти в ворота, если не боитесь быть приговорёнными к повешению или четвертованию.
— Что за чушь! — возмутился де Парси.
— Можете нацепить маску, чтобы никто не узнал вас, господа, — предложил стражник.
— Возвращаемся в лагерь! — прорычал граф. — Никто ещё не позволял себе ничего подобного!
Он злобно пришпорил коня и помчался к белеющим палаткам своего обоза. Свита, гремя копытами, поскакала за ним.
Только Ван Хель спрыгнул со своего коня.
— Кто может присмотреть за ним, приятель? — спросил он у стражника, поглаживая коня по шее.
— Если вернётесь до захода солнца, то я пригляжу за вашим красавцем. Позже нас сменят.
— Я успею, — заверил Ван Хель. — За усердие получишь звонкую монету.
Он спокойно перешёл мост и вошёл в ворота, тут же погрузившись в карнавальный шум.
— Значит, у вас тут маскарад? — заговорил он с хозяином хлебной лавки.
— Да, аббат Монтьё готовится к судилищу. Вот уж позабавимся. Наступает самое интересное время. Поглядим, какое из шутовских объединений победит на состязаниях.
— У вас что, шуты имеют свои объединения? — удивился Ван Хель.
— Да, братства шутов.
— Никогда не слышал про такие, — признался Ван Хель.
— В нашем городе, — принялся растолковывать лавочник, — шуты объединяются в корпорации, как и ремесленники. Ты же знаешь, что всякая деятельность должна быть упорядочена.
— Не понимаю, зачем им объединяться в какие-то группы.
— Потому что высказывание собственного мнения может происходить только в рамках профессиональных союзов. Таковы строгие правила нашего города.
— А если я пожелаю выразить собственное недовольство чем-то, неужто мне посмеют заткнуть рот? — не поверил Хель.
— Видать, ты приехал издалека, коли задаёшь такие вопросы, сударь… Что ж, отвечу тебе, раз ты хочешь знать. Да, ты можешь сказать всё, что ты думаешь, но не на общественных собраниях. В собрании и на площади право голоса принадлежит только представителю профессионального объединения, будь то сапожник, ткач, цирюльник — любой. Шуты, если им угодно смеяться и показывать фокусы в одиночку, имеют на это право. Однако ни один из них не посмеет высмеять никого из наших градоначальников и тем более потребовать от них держать ответ перед простыми людьми. Но в маскарадную неделю аббат Монтьё не только позволяет себе всякие шалости со своими шутами, но и устраивает трибунал, где вершит суд над господами… Некоторых он приговаривает к тюремному заключению, некоторых — к обезглавливанию или к повешению. Народ ликует и хохочет.
