Андрей Ветер - Святой Грааль
— Превратим же их в грязь! — призывал граф из-под опущенного забрала.
Монах с поднятым над головой распятием всё ещё продолжал кричать что-то, а его армия, увидев тяжеловооружённых рыцарей, бросилась наутёк. Лишь некоторые из крестоносцев, охваченные какой-то необъяснимой яростью, стояли на месте, выставив перед собой копья. Рыцари смяли их в считанные мгновения.
Де Парси остановился перед монахом и пророкотал из-под шлема:
— Кто позволил тебе нацепить на себя эту рясу, пёс?
— Именем Господа заклинаю тебя: опусти оружие! — И монах вцепился одной рукой в древко копья, стараясь отвести его от себя.
— Я верен своему правилу, пёс: никогда не останавливаться на половине пути! — надменно произнёс граф.
— Оставь в покое служителей креста, рыцарь! — Монах казался обезумевшим. — Властью, данной мне свыше, приказываю тебе отступить!
— Что?! — от негодования граф затрясся. — Ты смеешь приказывать мне?! Негодяй! Клянусь пресвятой девой, ты зашёл слишком далеко! Сдохни же, тварь, и пусть Всевышний позаботится о тебе на небесах, если ты дорог Ему!
Робер де Парси почти торжественно вонзил копьё в монашескую грудь.
Подоспевший к месту побоища епископ Бернард мрачно обвёл сощуренными глазами пространство, усеянное трупами.
— Ваша светлость слишком усердствует, — произнёс он. — Всё-таки это не язычники и не еретики. Они шли отвоёвывать Гроб Господень по призыву Папы.
— Мне нужно было выместить на ком-нибудь раздражение, — прогудел граф из-под забрала. — Надеюсь, ваше святейшество отпустит мне мои грехи.
Епископ поспешно перекрестил графа.
— Христос с вами, милорд.
Рыцари, приехавшие из крепости, остановились перед Робером де Парси.
— Позвольте выразить вам благодарность, граф. Вы оказали городу неоценимую услугу, — учтиво произнёс один из них, снимая шлем и встряхивая вспотевшей головой.
— Надеюсь, благодарные горожане позволят теперь мне и моим баронам въехать в ворота? — ворчливо сказал граф.
— Думаю, мы сможем решить этот вопрос положительно, несмотря на устоявшиеся правила карнавала.
— В таком случае, я буду ждать у себя в шатре, — ответил де Парси и повернул своего скакуна.
Под плещущимися на ветру знамёнами его отряд удалился.
Ван Хель не принимал участия в той схватке, он наблюдал за ней со стороны. Проезжая мимо него, де Парси придержал коня и спросил:
— Вам, сударь, показалось, что ваш меч не достоин замараться кровью черни?
— Я был абсолютно уверен, что ваша светлость справится с этой рванью в одиночку. Было достаточно одного вашего грозного вида, мессир.
Граф поднял забрало и хищными глазами впился в Хеля.
— Скоро к нам приедут с приглашением от магистратов, сударь. Не соизволите ли сопровождать меня в город? Сен-Пуан желает отблагодарить нас.
Хель поклонился.
Следом за отрядом графа он въехал в лагерь.
— Толстяк! Где ты? — позвал Хель. — Собирайся, у тебя есть возможность сытно поужинать.
Шарль боязливо высунулся из повозки.
— Война закончилась?
— По крайней мере, оружие сейчас не звенит.
— Это обнадёживает. Кажется, ты говорил про ужин?
— А разве у тебя не пропал от страха аппетит?
— Что ты, мой друг. Когда я нервничаю, голод одолевает меня с удвоенной силой… Похоже, надвигается дождь. — Шарль Толстяк указал глазами на закат. Солнце почти скрылось, а по небу тянулись плотные чёрные тучи. — Настроение природы вполне соответствует мрачной картине побоища. Как ты думаешь, эти бродяги, нагруженные копьями, вилами и ножами, не надумают вернуться сюда?
Ван Хель посмотрел в наползающую мглу.
Уже в полной темноте прискакали, держа в руках факелы, всадники с приглашением графу и его свите. А когда гости въехали в городские ворота, сверкнула первая молния. Последовавший за ней гром, перекатывался по небу, никак не желая смолкнуть. Затем молнии полоснули со всех сторон, и, едва гости вошли в зал, где накрывались столы, на улице хлынул дождь.
Зал освещался восковыми свечами в железных бра, вделанных в стены, и канделябрами, расставленными на столе. С потолка свисали две люстры в виде деревянных перекладин.
— Как славно, что мы не мокнем в наших походных шатрах, — потирая руки, поёжился Толстяк.
Он бесцеремонно потянул носом, учуяв запах жареной свинины.
Ван Хель оглядел помещение. У задней стены стояли дрессуары[33], на полках которых сияли золотом кубки и тарелки. Вдоль стен тянулись сундуки, служившие одновременно скамьями, поверх них лежали разноцветные подушки. Слуги разносили подносы с овощами и фруктами.
За столом шёл разговор о крестоносцах.
— До нас уже долетали слухи, — говорил мужчина преклонных лет, — что первыми в Иерусалим бросились простолюдины. Даже беглые рабы присоединяются к ним, украв где-нибудь белую мантию с красным крестом. А чего им бояться? Монахи охотно прячут этих мерзавцев, ибо сам Папа обещал отпущение любых грехов участникам крестового похода: чего ж теперь страшиться смердам, удравшим от господина?
— Тяжёлой руки господина! — рявкнул де Белен.
— Настоящей армии Христовой ещё нет, — насупившись, вступил в беседу высокий человек с измождённым лицом. — Кое-кто из рыцарей уже, конечно, пустился в путь, но в основном на юг идёт всякое отребье. Сегодня к стенам Сен-Пуана пришло несколько сотен голодных бродяг, а завтра-послезавтра здесь будут уже тысячи. Они растопчут всё на своём пути. Они получили хороший повод для грабежа. Сколько разбойников уже рыщет по окрестностям, называя себя крестоносцами! Вы слышали про альмогаваров?
— Нет, сударь, — покачал головой граф де Парси и жадно припал к серебряному кубку, украшенному полудрагоценными камнями. — Кто они?
— Здесь, на юге Франции, это самые ловкие и беспощадные разбойники. Этих людей кормит только их оружие. Они живут не в городах и деревнях, а в лесах и горах. Они ведут постоянную войну против сарацин, проникают в их землю на один или два дневных перехода, грабят, захватывают добычу, приводят с собой много пленников. Очень сильные, стремительные, подвижные люди, лёгкие на подъём и скорые на преследование.
— Почему никто из баронов не нанимает их для войны? — поинтересовался Ван Хель.
— Нанимают. Многие обращаются к альмогаварам за помощью, и они охотно продают своё умение убивать. Но когда они выходят из-под контроля военачальников, то превращаются в самую страшную разрушительную силу[34]. В прошлом году был уничтожен замок барона де Ла Роша, который нанял альмогаваров для своих нужд. Они отблагодарили его убийством всей его семьи и челяди. Так что на вашем пути могут встретиться не только буйные толпы смердов, но и профессиональные вояки.
— Нам вполне по силам дать им отпор, — самоуверенно заявил Робер де Парси. — А мой хронист, — граф указал рукой на Шарля Толстяка, — составит об этой битве чудесную историю. Он напишет десятки томов о моём походе!
Хозяин замка благосклонно посмотрел на Толстяка.
— Позвольте поднять бокал за тех, кто вписывает наши имена в историю! — негромко произнёс он. — Мне удалось собрать хорошую библиотеку, сударь. Хотите взглянуть на мои книги?
— Книги? Вы сказали, что у вас есть книги, мессир? — оживился Шарль.
— Он обожает книги, — засмеялся Робер де Парси. — Впрочем, куда больше он обожает жрать.
Хозяин похлопал в ладоши, и возле него появился слуга.
— Проводи этого господина в мою комнату и не мешай ему. Пусть он займёт себя книгами.
Шарль промокнул рукавом жир на губах и раскланялся.
Слуга провёл его сквозь просторную гардеробную, где вдоль стен стояли сундуки с бельём, летней и зимней одеждой и доспехами хозяина. Затем они остановились в небольшом кабинете. На этажерках поблёскивали толстые переплёты громоздких книг. Слуга оставил свечи и скрылся. За окнами шумел дождь.
Шарль доставал то одну, то другую книгу, с жадностью переворачивая страницы и вчитываясь в чернильные слова с такой пристальностью, будто каждая буква открывала для него дверь в иные миры. Ему хотелось заглянуть сразу во все эти двери, он потел от нетерпения, пыхтел, проговаривал некоторые строки вслух. Наконец он почувствовал себя обессиленным, погоня за содержанием сразу всех сочинений изнурила его. Толстяк откинулся на резную спинку высокого стула, поставил ноги на изящную лавочку для ног, накрытую мягкой подушкой, и закрыл глаза.
— Господи, какое счастье, что ты сотворил нам, грешным, возможность радоваться книгам! — пробормотал он.
Несколько минут он сидел, погрузившись в блаженство. Когда же открыл глаза, то увидел перед собой женщину за столом. Это было совсем иное помещение.
При свете тусклой лампы, внутри которой подрагивал жёлтый язычок пламени, она, торопливо окуная стальное перо в чернильницу, писала письмо, бормоча слова себе под нос. Она торопилась, словно боялась потерять мысль. И всё же, несмотря на спешку, писала аккуратно, точно, без исправлений, как будто кто-то невидимый нашёптывал слова ей на ухо. Шарль приблизился и через плечо женщины заглянул в бумагу. Он не знал языка, не узнавал букв, синим следом ложившихся на бумагу, но, к своему изумлению, обнаружил, что ему понятно всё написанное.
